Чарльз Буковски - Первая красотка в городе Страница 14

— что?

— я же сказала, у меня все горит внутри! ТРАХНИ МЕНЯ!

— Линда…

— что? что?

— я так устал, я не спал две ночи, на этот Рабочий Рынок ходил и обратно, 32 квартала по такому пеклу… бесполезно, работы нет. устал, как выебанная срака.

— я тебе ПОМОГУ!

— ты это о чем?

она наполовину сползла с кушетки и начала лизать мне пенис. я застонал от усталости:

— милая, 32 квартала по жаре… я весь выгорел.

а она знай себе старается. у нее был не язык, а наждак, и она умела с ним обращаться.

— милая моя, — сказал я ей, — я — социальный ноль! я тебя не заслуживаю! смилуйся, прошу тебя!

как я уже сказал, у нее хорошо получалось. некоторые могут, некоторые — нет. большинство умеет лишь старомодный отсос. Линда же начала со ствола, с левой стороны, от него перешла к яйцам, затем от них снова к стволу, туда, где волос меньше, изумительно энергично, НИ РАЗУ НЕ ДОТРОНУВШИСЬ ДО САМОЙ ГОЛОВКИ. НИ РАЗУ. в конце концов я застонал от нее так, что потолок дрогнул, и я принялся рассказывать всевозможные враки про то, что я ей сделаю, как только окончательно поставлю свою жопу на ноги и перестану богодулить.

затем она кончила и взялась за мою головку, обхватила мне ртом хуй примерно на треть, чуть-чуть сдавила и соснула, по-волчьи так прошлась зубами, и я кончил СНОВА — уже в четвертый раз за эту ночь. меня вывернуло полностью, некоторые тетки умеют больше любой медицины.

когда я проснулся, все уже встали и оделись: выглядели они хорошо — Линда, Джини и Ева. они пихали меня под одеялом и хохотали:

— эй, Хэнк, мы живого пошли искать! и нам похмелиться нужно! мы будем в «Томми-Хай»!

— ладно, ладно, до свиданья!

они ушли, вильнув жопами в дверях.

все Человечество обречено.

я уже совсем было заснул, как зазвонил внутренний телефон.

— ну?

— мистер Буковски?

— ну?

— я видела этих женщин! они вышли из вашей комнаты!

— откуда вы знаете? у вас в доме 8 этажей, и на каждом — десять-двенадцать комнат.

— я знаю всех своих постояльцев, мистер Буковски! у нас здесь все — уважаемые рабочие люди!

— да ну?

— да, мистер Буковски, я этим домом управляю уже двадцать лет и никогда, никогда не видела такого безобразия, какое у вас творится! у нас всегда уважаемые люди жили, мистер Буковски!

— ага, они такие уважаемые, что каждые две недели какой-нибудь сукин сын влезает на крышу и ныряет вниз головой прямо на цементный козырек вашего подъезда, между этими вашими фальшивыми кактусами в кадушках.

— у вас есть время до полудня, чтобы выехать, мистер Буковски!

— а сейчас сколько?

— восемь часов.

— благодарю вас.

я повесил трубку. нашел «алку-зельцер». хлебнул из грязного стакана. потом нашел вина на донышке. раздвинул шторы и выглянул на солнце. мир суров, в этом ничего нового, но трущобы я ненавижу. мне нравятся маленькие комнатки, такие местечки, откуда можно как-то отбиваться. женщина. выпивка. но никакой ежедневной работы. именно это у меня никак не срасталось. я недостаточно умный. я уже подумывал прыгнуть из окна, но никак не мог себя заставить. вместо этого оделся и спустился в «Томми-Хай». девчонки ржали за дальним концом стойки с двумя какими-то парнями. бармен Марти меня знал. я отмахнулся от него. денег нет. сел так.

передо мной возникли скотч с водой, записка:

увидимся в Тараканьем Отеле, комната 12, в полночь, я сниму нам комнату.

люблю.

я выпил, что налили, потом убрался с дороги, зашел в полночь в Тараканий Отель, и портье сказал:

— по нулям. никакая комната 12 ни на какого Буковски не записана.

я вернулся в час. весь день я просидел в парке, всю ночь, просто сидел. то же самое:

— никакая комната 12 для вас не зарезервирована, сэр.

— а какая-нибудь вообще комната для меня зарезервирована на это имя либо на имя Линды Брайан?

он проверил свои журналы.

— ничего, сэр.

— вы не возражаете, если я загляну в комнату 12?

— там никого нет, сэр. я ж вам сказал, сэр.

— я влюблен, мужик. прости. но пожалуйста, дай мне туда заглянуть!

он одарил меня таким взглядом, что обычно припасают для идиотов 4-го класса, и швырнул ключ.

— чтоб через 5 минут обратно, иначе будут неприятности.

я открыл дверь, зажег лампочки — «Линда!» — тараканы, завидев свет, удрали под обои. их тут были тысячи. когда я выключил свет, стало слышно, как они выползают обратно. сами обои казались одной огромной тараканьей чешуей.

на лифте я спустился назад к портье.

— спасибо, — сказал я, — вы были правы, в комнате 12 никого нет.

впервые в его голосе мне послышалась какая-то доброта:

— извини, старик.

— спасибо, — ответил я.

выйдя из отеля, я свернул налево, то есть на восток, то есть в трущобы, и пока ноги мои медленно несли меня туда, я себя спрашивал: почему люди лгут? теперь уже не спрашиваю, но помню до сих пор, и теперь, когда мне лгут, я это почти что понимаю, не успеют доврать, но и до сих пор я не так мудр, как ночной портье в тараканьем отеле, который знал, что ложь — повсюду, или как те, кто нырял вниз мимо моего окна, когда я хлебал портвейн теплыми лос-анджелесскими деньками через дорогу от парка Макартура, где до сих пор ловят, убивают и едят уток, да и людей.

ночлежка и сейчас на том же месте, и комната, где мы жили, тоже, и если захотите как-нибудь поглядеть, заходите, я вам ее покажу. правда, какой смысл, нет? лучше взять и вспомнить, что как-то ночью я выеб 3 теток, или 3 тетки выебли меня. пусть это и будет весь рассказ.

3 куренка

Вики — она ничего. но хлебнули мы с ней бед. зависли на вине. на портвейне. женщина эта напивалась и начинала чесать языком, при этом изобретая про меня наимерзейшие гадости. да еще этот голос: нарочито пришепетывает, скрипучий, безумный, любого достанет. меня достал.

как-то раз орала она эти свои безумства, валяясь на откидной кровати у нас в квартире. я умолял ее прекратить. а она ни в какую. в конце концов я подошел, кровать с нею вместе поднял и убрал все в стену.

потом отошел, сел и стал слушать, как она орет.

вопить тем не менее Вики не перестала, поэтому я подошел снова и откинул кровать от стены. Вики лежала, держась за руку и вопя, что я эту руку сломал.

— не может быть, — сказал я.

— да сломана она, сломана. ты, зад рота склизкая, ты мне руку сломал!

я еще немного выпил, а она все держалась за руку и хныкала. наконец с меня хватило, я сказал, что сейчас вернусь, спустился, вышел наружу и нашел за бакалейной лавкой какие-то старые деревянные ящики. выдрал из них дощечки покрепче, вытащил гвозди, вернулся в лифт и приехал обратно в квартиру.

потребовалось дощечки 4. я примотал их к руке, разодрав одно платье Вики. на пару часов она успокоилась. потом опять завела свое. я уже больше не мог. вызвал такси, мы поехали в больницу. как только такси отъехало, я снял дощечки и выкинул на улицу. затем Вики просветили рентгеном ГРУДЬ и закатали руку в гипс. представляете? наверное, если б она себе голову сломала, ей бы задницу просвечивали.

в общем, после этого она любила рассказывать в барах:

— я — единственная женщина, которую сложили в стену вместе с кроватью.

в ЭТОМ я тоже был не очень уверен, но пускай болтает, чего там.

ладно, когда в другой раз она меня разозлила, я ей заехал по физиономии, но шлепок пришелся по губам, и я сломал ей вставные зубы.

я удивился, что зубы сломались, и сходил вниз, купил такого клея суперцементного и склеил ей эти зубы. сколько-то они держались, а потом как-то вечером она сидела и пила вино, и вдруг во рту у нее оказалось полно сломанных зубов.

вино оказалось таким крепким, что клей рассосался. отвратительно, пришлось новые доставать. как нам это удалось, я не очень помню, но Вики говорила, что теперь похожа на лошадь.

обычно мы так вот ссорились, только немного выпив, и Вики утверждала, что я, когда пьяный, становлюсь очень мерзким, однако мерзкой, по-моему, становилась она. в общем, где-то посреди ссоры она вскакивала с места, хлопала дверью и неслась в какой-нибудь бар. «живого искать», как девчонки выражаются.

когда она уходила, мне становилось не по себе. должен признаться, иногда она не возвращалась дня по 2, по 3. и ночи. не очень хорошо так поступать.

однажды она вот так выбежала, а я остался сидеть, пить вино, думать. потом встал, нашел лифт и тоже поехал на улицу. отыскал Вики в ее любимом баре. сидела, держала какой-то лиловый шарфик. никогда этого лилового шарфика я раньше не видел. скрывала от меня. я подошел и сказал ей довольно громко:

— я пытался из тебя женщину сделать, а ты ни дать ни взять блядина проклятая!

бар был полон. все места заняты. я поднял руку. размахнулся. сшиб ее тыльной стороной руки с этой чертовой табуретки. Вики упала на пол и заорала.