Чарльз Буковски - Первая красотка в городе Страница 15

это все было в дальнем углу бара. я даже не обернулся. прошел через весь бар к выходу. и только там повернулся к толпе. было очень тихо.

— так, — сказал я. — если здесь кому-то не НРАВИТСЯ то, что я сделал, пусть хотя бы СКАЖЕТ что-нибудь…

стало тише тихого.

я повернулся и вышел прочь. едва оказался на улице, как они залопотали и зазудели там, зазудели и залопотали.

ГОВНЯШКИ! ни единого мужика на борту!

…но она, конечно, вернулась, ну и, короче, в общем, сидим мы с нею как-то ночью, не так давно, вино себе пьем, и начинается та же свара. в этот раз я решил отвалить.

— Я НА ХУЙ ВЫРВУСЬ ИЗ ЭТОЙ ДЫРЫ! — заорал я Вики. — Я БОЛЬШЕ НЕ ПОТЕРПЛЮ ТВОИХ ОСКОРБЛЕНИЙ!

она вскочила и загородила собою дверь.

— только через мой труп — вот как ты отсюда вырвешься!

— ладно, если тебе так хочется.

я ей хорошенько заехал, и она упала прямо на пороге. пришлось двигать тело, чтобы выйти.

я спустился на лифте. и было мне довольно неплохо. лихая увеселительная прогулка с 4-го этажа. лифт был допотопным агрегатом в виде клетки и вонял старыми носками, старыми перчатками, старыми половыми тряпками, но мне в нем было надежно и мощно — почему-то, — а вино скакало по мне во весь опор.

но потом я из лифта вылез и передумал. зашел в винную лавку. купил еще четыре бутылки вина, вернулся, снова проехал на лифте наверх. так же надежно и мощно. зашел к себе. Вики сидела на стуле и плакала.

— я вернулся к тебе, счастливица ты моя, — сказал я ей.

— сволочь, ты меня ударил. ТЫ МЕНЯ УДАРИЛ!

— хмм, — сказал я, открывая новую бутылку. — а еще будешь меня говном кормить, получишь больше.

— АГА! — завопила она. — МЕНЯ-ТО ТЫ УДАРИЛ, А МУЖИКУ ВРЕЗАТЬ КИШКА ТОНКА!

— НЕТ, БЛЯДЬ! — завопил я в ответ. — МУЖИКА Я БИТЬ НЕ СТАНУ! ТЫ ЧТО, ДУМАЕШЬ, Я СОВСЕМ СПЯТИЛ? ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?

она чуток угомонилась, и мы немного посидели, попили вино стаканами, портвейн.

потом она меня начала снова оскорблять — главным образом заявляла, что я дрочу, пока она спит.

даже если это правда — все равно ведь мое дело, прикинул я, а если нет, так она и ПОДАВНО рехнулась. она утверждала, что дрочу я в ванной, в чулане, в лифте, везде.

только вылезу из ванны, она тут же забегает:

— вот! Я ВИЖУ! ПОСМОТРИ, ВОТ ОНО!

— ты, ворона полоумная, это же просто грязь.

— нет, это МОЛОФЬЯ! это МОЛОФЬЯ!

или врывается, когда я моюсь под мышками или между ног, и говорит:

— видишь, видишь, ВИДИШЬ! ты это ДЕЛАЕШЬ!

— ЧТО делаю? мужику уже что, ЯЙЦА себе помыть нельзя? это МОИ яйца, черт бы тебя драл! мужику уже собственные яйца помыть нельзя?

— а что это за штука там торчит?

— мой левый указательный палец. а теперь ПОШЛА ОТСЮДА К ЕБЕНЕ МАТЕРИ!!!

или в постели, сплю себе крепко, вдруг эта рука хватается за мой аппарат с прибором, мужики, дрыхну себе посреди ночи, а тут эти НОГТИ!

— АХ-ХА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА! Я ТЕБЯ ПОЙМАЛА!

— ворона ты полоумная, ЕЩЕ раз так сделаешь, и КЛЯНУСЬ, Я ТЕБЯ ПОРЕШУ!

— ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА, ПОЙМАЛА!

— да спи ты, ради бога…

так вот, в эту ночь, сидит она, значит, и орет, суходрочку на меня вешает. я сижу, пью себе спокойно вино, ничего не отрицаю. а она от этого еще туже заводится, злится.

и еще злее.

наконец ей уж совсем невтерпеж стало после всего этого базара про суходрочки, то есть что Я, дескать, дрочу, а сейчас сижу себе спокойно и ей улыбаюсь, и она вскочила и выбежала вон.

пусть идет. я сидел и пил себе вино. портвейн.

то же самое пойло.

и обдумывал, хмм, хмм, так-так…

затем очень лениво поднялся и съехал на лифте вниз. так же мощно. я не сердился. я был очень спокоен. та же самая война, делов-то.

я прошел по улице, но в ее любимый бар заходить не стал. к чему ту же игру повторять? ты — блядь; я пытался сделать из тебя женщину. хуйня. со временем мужик начинает глупо выглядеть. поэтому я зашел в другой бар и сел на табурет у двери. заказал себе выпить, отхлебнул, поставил стакан — и увидел ее. Вики, она сидела у другого конца стойки. почему-то выглядела до усрачки испуганной.

но я не стал на нее обрушиваться. сидел и смотрел, будто мы вовсе не знакомы.

потом я заметил рядом нечто в эдаких старорежимных лисьих мехах. голова мертвой лисицы свешивалась ей на грудь и смотрела на меня. и грудь на меня смотрела.

— похоже, твоей лисичке нужно выпить, милашка, — сказал я.

— она сдохла; ей не нужно выпить, выпить нужно мне, а то и я сдохну.

ну что, я же славный такой парнишка. кто я такой, чтоб сеять смерть? я купил ей выпить. звали ее, как она мне сообщила, Марджи, я тоже представился: Томас Найтенгейл, торгую обувью. Марджи. все эти бабы со своими именами — пьют, срут, праздники у них каждый месяц, мужиков ебут. складываются в стены. это чересчур.

мы выпили еще по паре, а она уже залезла к себе в сумочку, фотку детей своих засвечивает: слабоумный урод-мальчик и девочка без волос, сидят в какой-то захезанной дыре в Огайо, их папаша отсудил, папаша у них — зверь, только деньги на уме; никакого чувства юмора, никакого понимания. ах, он из ТАКИХ? к тому же всех этих баб в дом водил и трахал прямо у нее на глазах, не выключая света.

— ах, понимаю, понимаю, — сказал я. — ну разумеется, большинство мужчин — звери, просто не понимают, а вы — ТАКАЯ милашка, какого дьявола, это несправедливо.

я предложил ей зайти в другой бар. у Вики задница уже тиком подергивалась, а она была наполовину индеанкой.

там мы ее и оставили, а сами обогнули угол. за углом у нас еще один был.

потом я предложил зарулить ко мне. пожрать чего-нибудь. то есть что-нибудь приготовить, поджарить там, испечь.

про Вики я ей, конечно, не рассказал. но Вики всегда гордилась своими, блядь, печеными курятами, может, потому, что сама на куренка смахивала. на печеного куренка с лошадиными зубами.

поэтому я предложил найти куренка, испечь его, оросить вискачом. она не возражала.

так. винная лавка, квинта виски. 5 или 6 кварт пива.

мы нашли ночной рынок. там даже мясник присутствовал.

— мы хочем куренка испечь, — сказал я.

— ох господи, — вздохнул он.

я уронил кварту пива, вот она бахнула так бахнула.

— боже, — сказал он.

я уронил еще одну — посмотреть, что он на это скажет.

— ох ты боже мой, — сказал он.

— мне надо ТРИ КУРЕНКА, — сказал я.

— ТРИ КУРЕНКА?

— господи ты боже мой, да, — ответил я.

мясник куда-то нагнулся и достал трех очень изжелта-бледных курят с несколькими длинными черными неощипанными волосинами, похожими на человеческие, завернул все в один большой кулек, в розовую грубую бумагу, обмотал настоящей изолентой, я ему заплатил, и мы оттуда свалили.

по дороге я уронил еще две кварты пива.

я ехал вверх на лифте и чувствовал, как силы у меня прибывает. когда мы закрыли за собой дверь квартиры, я задрал на Марджи платье — посмотреть, на чем у нее чулки держатся. затем всунул ей приятельский пистонище своей длиннопалой правой рукой. она взвыла и выронила большой розовый кулек. тот плюхнулся на ковер, и 3 куренка вывалились, эти самые 3 куренка, изжелта-бледные, с приставшими 29–30 склизкими, вялыми, зарезанными человеческими волосинами, смотрелись они очень странно, когда лыбились на нас с вытертого ковра в желтый и бурый цветочек, с деревьями и китайскими драконами, под голой электролампочкой в лос-анджелесе на краю света почти на углу 6-й и Юнион.

— ууу, курята.

— ебать их в рот.

пажи у нее были грязными, само совершенство. я вставил ей пистон еще раз.

в общем, блядь, я сел и содрал обертку с бутылки виски, налил пару полных стаканов, снял ботинки носки штаны рубашку, взял у Марджи сигарету. сел в одном исподнем. я всегда так делаю, сразу же. мне нравится, когда удобно. если девке не по душе, ну ее на хуй. пусть валит. только они всегда остаются. у меня своя манера. некоторые девки говорят, мне бы на троне сидеть. другие утверждают другое. в пизду их.

она засосала почти весь стакан и полезла в кошелек:

— у меня и дети есть в Огайо, милые такие детки…

— сдались они тебе. мы уже эту стадию прошли. лучше скажи, ты в рот берешь?

— что ты имеешь в виду?

— ОХ, БЛЯДЬ! — я хрястнул стаканом об стену.

потом взял другой, налил, и мы еще выпили.

не знаю, сколько уж мы там уговаривали виски, однако на меня явно подействовало, поэтому дальше я помню только, что лежу на кровати голый, таращусь на электролампочку, а Марджи стоит тоже голая и трет мне член — довольно проворно — своим лисьим мехом. и, растирая его так, твердит:

— я тебя выебу, я тебя выебу…

— слушай, — сказал я. — я не знаю, получится меня выебать или нет. я сегодня вечером уже сдрочил в лифте, часов в 8, наверное.

— я тебя все равно выебу.

и она заработала этим лисьим мехом еще проворнее. нормально. может, мне такой себе тоже надыбать. я как-то знал одного парня, он совал сырую печенку в длинный стакан и ее трахал. а меня увольте хуй пихать в такое, что разобьется или порежет. вообразите: идете к врачу с хуищем в крови и объясняете, что это произошло, когда вы еблись со стаканом. как-то раз меня по бичевке занесло в один техасский городишко, и я увидел такую роскошную, хорошо сложенную девку — ебать одно удовольствие, а она замужем за скукоженным старым карликом с мерзким характером и каким-то сифаком, от которого карлик весь трясся. она за ним ухаживала и возила повсюду в инвалидке, а я, бывало, все представлял себе, как он по такому хорошему мясу скачет. сначала то есть я видел одну картинку, понимаете, а вот потом мне рассказали историю. когда девка была младше, у нее в вульве застряла бутылка из-под кока-колы, по самое донышко; сама вытащить она не смогла, пришлось идти к врачу. тот бутылку вытащил, но история тоже как-то вышла наружу. с того времени в городишке этой девке наступил капец, а уехать тяму не хватило. никто ее не хотел, только этот мерзкий карлик с трясучкой. карлику-то было по барабану — ему все равно досталась лучшая жопка в городе.