Станислав Говорухин - Повести. Рассказы Страница 14

— В общем, да. Из двадцати семи девять лет отдал армии…

— Я думала, Вам гораздо больше, — простодушно удивилась она. — Лет тридцать…

— Неужели выгляжу таким старым?

— Извините, — смутилась Лиза. — Я вовсе не это хотела сказать. Просто Вы такой… Ну, как бы это выразиться — много повидавший…

— А сколько Вам, если не секрет?

— Девятнадцать… Почти двадцать… Собственно, двадцать уже. Через неделю день рождения.

— Какая у нас огромная разница в годах, — сказал он полувопросительно. Она промолчала.

Он вдруг засмеялся.

— Чему это Вы? — насторожилась она.

— Так… Вспомнил одно предсказание.

— Оно сбылось?

— Не знаю. Нет… Может быть, потом я Вам расскажу. Вам нравится здесь?

— Очень. Я никогда не ездила в первом классе. Даже на верхнюю палубу ни разу не поднималась…

— Извиняйте, — седой благообразного вида старичок в белом чесучовом костюме с газетой в руках тронул рукой свободный стул напротив молодой пары. — Не прогоните? — спросил он, сильно ударяя на «о». Кстати, Павел Иванович тоже «окал», как вся Средняя Волга от Горького до Самары.

— Присаживайтесь, милости просим, — живо откликнулась Лиза.

— Минутку, — сказал старичок и засеменил между столиками к выходу. Через минуту он вернулся, держа под руку такую же чистенькую, просто одетую, чем-то очень похожую на него жену. — Вот, Зоя Ксенофонтовна, молодые люди не возражают принять нас в компанию.

Старушка поклонилась, села, Лиза протянула ей меню. Павел Иванович наклонился к старичку.

— Не выпьете с нами?

— Благодарю. Не станем мешать, — старичок раскрыл газету и отгородился ею от соседей по столику. Газету отставлял далеко от глаз — очки взяла жена; держа, как монокль, изучала через них меню.

— Макароны по-флотски, — прочитала она. — Что это за блюдо такое, Афанасий? Ты не знаешь?

— Думаю, что-то острое, — ответил супруг, не отрываясь от газеты. — Моряки — народ крепкий, возьми какое-нибудь знакомое…

Завели патефон в углу и несколько пар пошли танцевать модное танго. Лиза поспешно отвернулась от танцующих, боясь, что Павлу Ивановичу взбредет на ум тоже отправиться в круг. Танец был медленный, бесстыже стонали скрипки, пары тесно прижимались друг к другу и, закрыв глаза, перебирали ногами, почти не сходя с места.

— Жаль, что я не умею танцевать, — сказал Павел Иванович.

— Ой, нет, что Вы! — почти обрадовалась Лиза. — Хорошо!

— Что же тут хорошего?

— Хорошо, что не этому учились. За танцы бы Вам орден не дали, правда?

— Пожалуй, — рассмеялся Павел Иванович. — Какая верная, черт побери, мысль! А я, признаться, чувствовал себя круглым лопухом там, где танцуют.

— Ну и напрасно…

— А Вы разве не любите танцы?

— Люблю, — призналась Лиза. — Но эти мне не нравятся. Какие же это танцы? Просто обнимаются при народе…

— А ведь это война! — Старичок вдруг резко ударил костяшками пальцев по газетному листу. — Вы поглядите, — запальчиво обратился он к Павлу Ивановичу и ткнул пальцем в газету: — Везде война. Всюду! В Китае, в Греции, на Балканах… В Африке, и в той воюют! Англичан, которые за всю свою историю не видели у себя вражеского солдата, бомбят… Что это, я Вас спрашиваю, как не Вторая мировая война?

— Тише, Афанасий! Ради бога, тише! — заволновалась старушка. — Весь ресторан переполошишь.

— Кто же спорит? — улыбнулся Павел Иванович.

— Да, но как же Вы свою-то роль представляете в этой войне? Своего народа? Армии… А-а! Не знаете. Или не хотите знать. А может быть, боитесь посмотреть правде в лицо. А вот я, старый человек, не боюсь. И так же откровенно, как Вам, скажу любому. Хотя бы самому маршалу Тимошенко…

— Что же Вы ему скажете?

— Скажу, что не таков русский характер, чтобы не ввязаться в драку, которая кипит вокруг него. Только для этого надо, чтобы кто-нибудь ему крепкую оплеуху влепил…

— Бог с тобой, Афанасий Трофимович! Или сейчас же прекрати, или я уйду!

— Разве я ересь какую несу? — обиделся старик. — Мы с тобой, сударыня, четыре войны пережили, и ни одна ничего, кроме горя, нам не принесла. Я не толстовец, не миротворишка какой-нибудь, не паникер, но события надо оценивать трезво, эту самую газету уметь читать, если хочешь знать, между строк… И мне важно, чтобы этот молодой человек, которому доверено охранять нашу матушку Россию, понимал это. Я и сам мог бы еще взять винтовку в руки, да вот беда — в берег тот вон высокий не попаду…

— Вот ведь какой он у меня агрессивный, Афанасий-то Трофимович, — смущенно улыбнулась старушка, переводя взгляд с Лизы на Павла Ивановича. — Вы уж извините его, ради Христа…

— А я извинений просить не собираюсь, — строго оборвал ее супруг. — У нас мужской разговор, крутой, ты в него не вмешивайся…

— Мне как раз нравится Ваша горячность, — серьезно заметил Павел Иванович. — Разве можно говорить спокойно о том, что волнует? Но Вы напрасно упрекаете меня в легкомыслии…

— Да ведь Вы тут сидите, батюшка. Тут! А не там!

— У меня отпуск.

— Не время-с, — строго сказал старик. — Вот именно, не время-с!

— Ты, Афанасий, границы-то не переходи! Встрял в чужой разговор… Налетел коршуном… — Она обернулась к Лизе. — Счастье, что у вашего супруга ангельский характер. Моего ведь не каждый вынесет…

Павел Иванович благодарно улыбнулся ей, заметил:

— И все-таки Вы преувеличиваете серьезность положения. Право преувеличиваете. Во-первых, у нас с Германией Договор…

— Да плевали они на этот Договор! — вскрикнул старик. — Для них святыня не святыня! А тут Договор — бумажка, тьфу!..

Вы сами посудите, батюшка… Карту Европы себе представьте!.. — уже более миролюбиво он придвинулся к Павлу Ивановичу и все еще тыкал пальцем в газету, где на пятой полосе были набраны короткие сообщения с многочисленных театров военных действий. — Куда же ему теперь двинуться? На юге — союзники. На западе уже дошел до океана. То же и на севере. Англия, конечно, соперница. Но не враг! Враг истинный, кровный, классовый — на востоке. Миллионные армии даром не держат. Нет. Они сами должны себя прокормить. А Россия, лакомое блюдо, не так ли?..

Они стояли на палубе, облокотившись о перила. Внизу шумно ворочалось колесо, широкие плицы мерно падали в сонную воду.

— Не холодно? — спросил Павел Иванович.

— Что Вы? Прелесть, как хорошо! — отозвалась Лиза. — Вот навязалась я Вам на голову, право слово, — засмеялась она. — Ехали бы себе без хлопот… Да Вы на меня и не обращайте внимания. Идите спать, утомились ведь за день. А я бы так хоть всю ночь простояла…

— И я с Вами, коль не прогоните.

— Вам просто неудобно меня бросить. Я же вижу.

— Вовсе нет. С чего это Вы? — настороженно спросил Павел Иванович, которому в словах Лизы почудился другой смысл.

— Я уж и так, не знаю, как Вам благодарна. Что бы я делала? Пришлось бы домой возвращаться… С чемоданами-то да узлами в гору…

— Что же Вас никто не провожал?

— А некому. Одна тетка. И та старенькая.

— Родители в Ульяновске?

— В Сызрани. В Ульяновске я учусь в медтехникуме. Этим летом и домой не удастся съездить. Практика.

— Вот и я своих давно не видел. За три года в первый раз отпуск дали.

— Не время-с! — Лиза подняла палец и строго погрозила им.

Вниз по реке сгоняли плоты. Один такой плот, изгибистый, чуть не в километр длиной, ведомый пыхтящим буксиром, поравнялся с пароходом, который нагонял его. На плоту жгли костер, сидели около него люди, слова их, вернее, бессвязные отзвуки человеческой речи, далеко разносились над поверхностью воды.

По палубам судна еще гуляли редкие пассажиры, сидели на скамейках пары, но пароход уже затихал, исчезали с досок палубы резко очерченные отсветы окон.

— Морсу хочется, — слышался из темноты чьей-то каюты томный женский голос.

Измученный мужской отвечал:

— Ну где я тебе возьму морсу? Ресторан закрыт… Давай спать.

— Ах, как хочется морсу…

Из закрывшегося уже ресторана вывалились припозднившиеся посетители. Центром шумной компании была высокая, немолодая уже женщина с хорошо поставленным, чуть хрипловатым голосом — может быть артистка.

— Благодать, а! — говорила она, закрывая глаза и вдыхая чистый воздух. — Неужели все это кончится? Эта луна, это шлеп-шлеп по воде, этот блаженный сон? Бог мой, и вправду, как во сне. Я ничего не помню… Где мы? Какое сегодня число?

— 17 июня 1941 года, милая Нина Васильевна, — подсказал ей один из мужчин, кругленький, верткий, в косоворотке навыпуск, подпоясанной узким кавказским ремешком. — И завтра с утра нас с вами ждет тяжелая работа. Так что пора баиньки…