Жорж Перек - Исчезание Страница 14

— Тунец, требуха, камамбер, фрукты, четвертинка вина… итак, за все двадцать два франка.

— Двадцать три франка?! — ахнул Алаизиус Сайн. — Ну и цены!

Рафаэль развел руками, дескать, сами знаете, НДС; Алаизиус назвал трактирщика грабителем. Перебранка наверняка привела бы к драке, если бы Аттавиани весьма кстати не усмирил Алаизиуса; взбешенный шеф, не изменив мнения, в результате все же уступил и заплатил.

Алаизиус уже намеревался выйти, как вдруг, уязвленный стужей, выдал раскатистый чих.

— Будьте здравы! — крикнул ликующий Рафаэль. — Вы сами себя наказали: ваш приятель вас заразил!

Алаизиус Сайн вернулся в управление, а Аттави Аттавиани направился в Венсен, где, невзирая на нестабильную ситуацию в стране, в рамках финальных предканикулярных скачек, разыгрывался Гран При «Туринг Клуба». Забег предвиделся жестким, так как некий магнат выделил на главный приз фантастическую сумму (если верить слухам, выигравший срывал куш с шестью нулями). На лужке разместился весь светский Париж.

Там блистала Аманда Ван Каменданте-Ривадавиа, звезда, снимающаяся за миллиард в трех фильмах «Юниверсал Пикчерс». На Аманде были надеты — sancta simplicitas — алые пышные турецкие шальвары, красная блузка, пурпурный жакет, рубинный ремень, карминный фуляр, шарф из багряных страусиных перьев, чулки цвета малины, перчатки цвета калины, туфли цвета сурика на красных с сиренью каблуках. Ее веер держал в руках сидевший справа дежурный ухажер Урбен дАгустини: блуза с венецианскими кружевами, фрак Версаче в стиле «френч Цзэдуна», цилиндр, гигантская цепь. Публика тыкала пальцами и в других знатных лиц: на трибуне VIP сидели магараджи, принцы, министры, крупные бизнесмены, чьи имена значились в списках самых влиятельных граждан и все время мелькали в прессе. Везде наблюдались жеманная суета и трепыханье.

Бегали грумы, барышники, маклеры. Мальчишки призывали купить газету «Парижские скачки». Букмекеры предлагали ставки и сулили неминуемые выигрыши. Зеваки теснились у дверей букмекерских агентств.

На верхнем ряду Аттавиани не без труда нашел Эймери Шума. Тут же сидела Хыльга, нарядившаяся в шикарную изумрудную тунику. Уткнув глаз в трубу с увеличивающими линзами, Эймери разглядывал гаревый трек.

— Земля, кажется, чересчур жесткая, — заметил Эймери. Сидящий вблизи зритель сразу же назвал замечание Эймери чушью. Эймери напрягся и все же не стал ввязываться в дискуссию: если верить статистике, еще ни разу в Венсене не наблюдалась такая вымерзшая, а значит неприемлемая трасса. Уже месяц ни капли влаги, ни тумана: резкая стужа спаяла все насмерть.

— Эля ежей уже вывели? — справился Аттавиани.

— Нет, Эль ежей выбыл. Минуту назад сказали через динамик.

— Причина?

— Не знаю.

— Значит, уезжаем? — раскис Аттавиани.

— Нет, Хыльге не терпится увидеть финал.

— Да, — сказала Хыльга, — я сделала ставку на Писаку, целых тридцать два франка.

Участие в забеге приняли не тридцать три, а тридцать два претендента, так как Эль ежей, заявленный в списке шестнадцатым, из числа участвующих выбыл. Эль ежей расценивался как лидирующий жеребец, невзирая на ставку шестнадцать к единице. С выбыванием Эля ежей главными претендентами считались: Писака Третий; сын Асурбанипала английский трехлетка Studia Carminae; руанский жеребец Скапен, в марте выигравший Гран При на скачках имени Брийа-Саварин в Шантийи; чистый без примеси рысак Скарбару, трижды выигравший в Дерби; рыже-чалый жеребец Капернаум, считающийся сильным, невзирая на мелкие физические изъяны, а также неизвестный и интригующий Дивный Маркиз, имеющий нрав капризный, резкий и, если верить слухам, непредсказуемый.

На старте наездник Писаки Сен-Мартен рванул вперед, вызвав бурную реакцию зрителей. Всю дистанцию Писака бежал первым, а на развилке дю Мулен Сен-Мартен не сумел вписаться в вираж и вылетел из седла. К финишу первым пришел Капернаум, следующим, уступая на три-четыре фута, Дивный Маркиз.

— И зачем мы сюда приперлись? — задумался вслух Эймери. — Ну и шутник же наш Хассан Ибн Аббу…

Вырвавшись из бурлящей массы любителей скачек, развязавшись с жеребячьими фанатами и жеребьевыми предсказателями, наши незадачливые детективы сели в трамвай, направлявшийся в Париж.

— Нда-а, — изрек Эймери, — классический трюк: три дня назад на выигрыш рассчитывали три сильных претендента; из игры вышел Эль ежей, вылетел Писака, а приз выиграл слабый Капернаум!

— Как в приключениях Арсена Люпена, — сказала Хыльга.

— Нет, — сказал Эймери, — как в дешевых шутках.

— Нет, — сказал Аттави, — как в дешевых детективах!

Зашли в бар выпить рюмку-другую. В баре царил и мягкий свет и расслабляющий запах амариллиса. Хыльга делилась с Эймери переживаниями:

— Если бы я знала, — шептала Хыльга, — а как знать заранее? Антей казался мне странным, вел бессвязные речи: я старалась вникнуть и, увы, не сумела… К примеру, Антей признавался, дескать, не спал уже три месяца, страдал… Я не знала, чем ему удружить, как устранить недуг… Антея как бы скручивала, зажимала в тиски некая напасть…

Речь Хыльги прерывалась всхлипываниями, тягучими, как звуки скрипки хмурыми сентябрьскими вечерами.

— Милая Хыльга, — сказал Эймери, гладя ее руку, временами выглаживаясь за рамки дружеских чувств, — лишь бы наш друг был жив. А уж мы разыщем Антея, и бедняга выспится всласть.

— Клянусь! — гаркнул Аттави Аттавиани, выступив в амплуа кавалера и рыцаря.

— Я надеюсь на вас! — всхлипнула Хыльга, трепеща ресницами.

— Хм, — хмыкнул Аттави и прибавил секунд через шестнадцать: — Мы уже три дня маемся, а все впустую.

— Давайте съездим к Хассану Ибн Аббу, — нашелся Эймери. — У юриста будет, чем заняться.

Хассан Ибн Аббу жил на прелестнейшей вилле времен Луи XVI, на Ке Бранли. Эймери крутанул медную ручку — раздался медный звук. Привратник ввел Эймери и Аттавиани (уставшая и измученная мрачными мыслями Хыльга решила вернуться к себе) в шикарную и вместительную приемную.

— Мы желаем видеть мсье юриста, — сказал Эймери.

— Мсье юрист вас сейчас примет, — сказал привратник.

Тут же явился слуга в ливрее с блестящими златыми нашивками и галунами и выкатил визитерам тележку с напитками. Аттавиани выбрал абсент «Блё», Эймери — виски «Гленфидиш»… Выпили.

Вдруг из-за двери в смежную залу раздались резкие звуки: там бились зеркала, падала мебель, и, кажется, дрались люди.

— Нет! Нет! А-а! — вдруг закричал юрист.

Эймери встрепенулся. На секунду шум стих. Затем юрист, издав дикий крик, упал.

Все ринулись в смежную залу. Хассан Ибн Аббу лежал навзничь, дергался и хрипел. Затем дерганья прекратились. Юриста ударили в спину: на лезвии кинжала был яд кураре — смерть наступила в считанные минуты.

Как и куда скрылся убийца, так и не узнали.

Тут же Эймери, напуганный складывающейся ситуацией, принялся искать. В секретере, чей замыкающий механизм, за неимением ключа, был вскрыт ударами канделябра, Эймери нашел целую кипу бумаг, переданных Антеем месяц назад. Бумаги были, как рассказывал Ибн Аббу, в тридцати трех папках. Эймери пересчитал раз десять: из кипы исчезла папка. Какая? Внимательный читатель уже наверняка угадал и вряд ли удивится, если при заключении пари выиграют решившие ставить на фишку «ШЕСТНАДЦАТЬ»!

Наплывала вязкая тьма неведения: юрист, «пыхавший, чуя зверинец» (мы так и не узнали и уже не узнаем, в чем юрист был «шибким») умер, Антей Глас не нашелся.

Эймери Шум вернулся к себе в квартиру на Ке д Анжу в сумерки. И в предутренней мгле — еще не занялась заря и не пели петухи — перечитывал дневник Антея, стремясь найти зацепку…

Глава 19

вкратце затрагивающая тему вала, где к Траяну пришла слава

Да, а ведь есть еще Измаил, Ахав, Белый Кит.

Ты, Измаил, туберкулезный учитель, ненасытный читатель бессвязных книг, сам бумажный маратель, чью грудь стесняет безымянная грусть, ты, кинувший в баул куртку, пару рубашек, смену белья, и уплывший навстречу чьему спасению? чьей смерти? ты видел в сумерках, как из акватических глубин выпрыгивает абиссальный зверь, как выныривает величественный Белый Кит, эдакий снежный гейзер, бьющий в застывшую лазурь!

В течение трех лет люди плыли, в течение трех лет люди скитались, сражались с вихрями, ураганами, тайфунами, меняя курс из Ньюфаундленда в Фиджи, из Санта-Инес на Аляску, с Гавайев на Камчатку.

Бриг шел на всех парусах, а на передней палубе в лунных бликах сидели Старбек, Дэггу, Фласк, Стабб из Чатема и Клецка. Пип играл на барабане. Все пели: