Эльвира Барякина - Женщина с большой буквы «Ж» Страница 14

— Человек имеет право быть пидорасом.

— Капиталист — это звучит гордо.

— Загорать — вредно.

— Медицина может творить чудеса: исправлять зрение, увеличивать грудь, превращать бабушек в моложавых мадам, растить детей в пробирках и делать пересадку всего, кроме мозгов.

— Рожать можно и в сорок лет. А некоторым — даже в пятьдесят.

— Земля очень маленькая. Долететь из Москвы до Лос-Анджелеса можно за то же время, что доехать на поезде из Нижнего Новгорода до Санкт-Петербурга.

— Автомобиль — это не роскошь, а средство передвижения.

— Смотреть сериалы немного стыдно. Поэтому, если смотришь, нужно всегда извиняться и говорить, что это «от нечего делать».

— Религия — это не опиум для части народа.

— В СССР секс БЫЛ!

— Отсутствие школьной формы не влияет на успеваемость.

— Братства народов не существует.

— Джинсы все-таки не стоит надевать в театр.

— Пейджер — это рекордсмен по переходу от новейшего достижения прогресса до антиквариата.

— Бананы стоят меньше помидоров.

— L'Oreal — это дешевая косметика.

— 40 сортов сыра в магазине и 100 телеканалов — это не миф. Так действительно бывает.

— Печатать фотографии не имеет смысла.

— Китай — это мировая промышленность,

— Япония — это высокие технологии,

— Франция — это мода и туризм,

— США — это Голливуд, наука и экспорт, блин, демократии,

— Германия — это хорошие автомобили,

— Италия — это сантехника и обувь,

— Египет и Турция — это дешевые курорты и немножко терроризма,

— Ирак — это много терроризма,

— Индия — это Болливуд и дешевые программисты,

— Англия — это страна, где живут российские олигархи,

— Россия — это газ, нефть, а также ученые и невесты на экспорт,

— Афганистан — это бывшая штаб-квартира Осамы бин Ладена,

— Израиль — это постоянные проблемы с арабами,

— Украина — это оранжевая революция и постоянные проблемы с газом,

— Белоруссия — это постоянные проблемы с Лукашенко,

— Туркмения — это вообще полный мрак.

— Чтобы развалить Союз врагам потребовались три вещи: чтобы СССР разорился на Афганской войне, чтобы цены на нефть рухнули до минимума и чтобы на черном рынке появились пиратские видеофильмы.

Последний пункт расстраивает маму, и она бросает писать.

ДАМСКОЕ СЧАСТЬЕ

20 ноября 2005 г.

Каждое воскресенье Леля исправно ходит в церковь. У нее там подружки, клиенты и благотворительная деятельность. Нам с мамой тоже велено прийти: Лелино общество милосердия собралось печь блины, и ему требовались рабочие руки.

— Блины будем продавать после службы в трапезной, — сказала Леля. — А весь сбор перечислим в псковский детдом.

Когда моя сестра начинает творить добро, мне хочется запереть ее в туалете. Она настолько вжилась в роль общественной руководительницы, что даже с угодниками разговаривает в приказном тоне. «Моли Бога о мне, святый угодниче» у нее звучит как «Упал-отжался».

— Не пойду! — бурчала я. — А то Лелька припашет меня посуду мыть во славу Божию.

— А как же дети? — возмутилась мама. — Им надо помогать!

В конце концов мама сказала, что сама будет и печь, и мыть, и что от меня требуется только довезти ее до церкви.

Разумеется, Леля забрала маму себе, а меня поставила переворачивать блины.

Кухня при трапезной огромная. Благотворительницы — в основном бабки за семьдесят — носятся по ней в добродетельном угаре. Время от времени кто-то из них подходит ко мне попробовать блинчик и пообщаться.

Я пользуюсь у них огромным авторитетом: во-первых, я Лелина сестра, а во-вторых, я знаменитый русский писатель. Про писателя мама им наврала еще в свой первый приезд, и с тех пор я купаюсь в лучах приходской славы.

Бабки у нас интересные: многие из них — потомки белогвардейской эмиграции.

— А папа мой краснодеревщиком был, — рассказывает Маняша — седая, пышная, как сливочный торт. — Денег приносил много, но постоянно играл. Маменька, бывало, придет домой, а грузчики мебель выносят — папа опять продулся. Она хлоп задом на сундук и не слезает, пока они не уйдут. Так и сидела до вечера: кругом голые стены, на полу ребятишки, а она — на сундуке. Ближе к ночи опять подводы по мостовой стучат. Папа вбегает: «Тащите все обратно! Я отыгрался!»

Бабки ревниво оттирают друг друга от моей персоны.

— Я видела, к вам Маняша подходила, — говорит вдовствующая княгиня Дуся. — Так вы не верьте ни одному ее слову. Папашка ее не краснодеревщиком, а китайцем был. И за всю жизнь разве что в ящик сыграл.

Через десять минут Маняша вновь возвращается к плите.

— Ты всегда меня ненавидела, потому что я раньше замуж вышла!

— Да за кого?! За бейсболиста! А мой муж — князь, с ним сам Георг V разговаривал!

— И чего он тебе оставил, кроме княжеских долгов?

Старухи шумят, бранятся и поминают обиды полувековой давности. Родство и наследство — больная тема. Оно и понятно: местные бабки имеют «бабки». Руки в золоте, в ушах бриллианты, у многих дома за миллион. Тем не менее спор у плиты напоминает ссоры на лавочках где-нибудь в Канавино. Только там выясняют, кому досталось плюшевое пальто, а здесь — кому ушли вазы династии Мин.

БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ

21 ноября 2005 г.

Бог — это серьезно. С ним шутки плохи. Адское пламя, суровая книга Библия, торжественность церковных мероприятий…

А по мне, шутки с Богом должны быть веселы. Бог не может подобно вдовствующей Дусе подглядывать за всеми и подмечать: «Ага, котлету в постный день слопал. Так и запишем». Он же высшее существо! Значит, ему полагается быть веселым, остроумным и незлобливым. В рай брать нужно не самых праведных, а самых умных и добрых: чтоб общество подбиралось достойное. В аду надо не на сковородках жарить, а делать хирургическую пересадку характера. Пусть дураков и мерзавцев могила исправляет не на словах, а на деле.

В Библии заменить места, где рассказывается, сколько тысяч врагов перебили древние царьки, на поучительные притчи в духе Ходжи Насреддина.

И пополнить список смертных грехов: рассылка спама должна идти сразу за алчностью.

ЧЕЛОВЕК ИЗ РЕСТОРАНА

1988 г.

Я отчетливо помню Нью-Йорк конца 1980-х. Машины были похожи на чемоданы, серьги — на кефирные крышки, а женщины — на жертв электрошока (волосы тогда «ставили», а не «укладывали»).

Нью-Йорк мне не нравился потому, что ему не нравилась я. Этот город отказывался признавать мои таланты. Вместо этого он подсунул мне место официантки в шикарном заведении под названием «Kharkov».

Хозяйкой «Харкова» была мадам Березюк, в просторечии именуемая Березючка — увесистая, как антикварный комод, громогласная тетя с усами. Березючка вела свой бизнес весьма хитроумно: на еврейскую свадьбу «Харков» превращался в кошерную столовую, на мальчишник — в злачный притон, на слет францисканцев — в филиал Царствия Небесного. В кладовке за кухней хранилось необходимое для мутаций оборудование — от марокканских батиков до стриптизерского шеста. А пианист Семен Соломонович мог сбацать для публики хоть «Взвейтесь кострами», хоть «The Star Spangled Banner».[4]

Меня Березючка любила и прочила мне большую официантскую карьеру.

— Учись, бестолочь! — говорила она сыну Ваське. — Поднос несет бережно — как раненого, заказ записывает — ну прям Пушкин!

Но Васькины мысли были далеки от общепита. В его жизни существовала только одна страсть — пресса. С утра пораньше он закупал ворох газет и жадно изучал их.

— А наши войска из Афганистана выводят! — кричал Васька, перекрывая звон тарелок.

Судомоец Хуй — старый печальный камбоджиец — качал головой и отвечал, что таки — да, погода нынче чудесная.

Васька вдохновлялся еще больше и бежал к маме рассказывать о Майкле Джексоне, к поварам — об ирано-иракском конфликте, к официантам — о новой программе IBM.

— Жалко, что ты замужем, — говорила мне Березючка. — Я б тебе Ваську отдала. А лет через двадцать — и ресторан.

Мне всегда хотелось спросить: «А можно наоборот: Ваську — через двадцать лет?» Но я не смела.

Финансов катастрофически не хватало: счета шли косяками, а Кегельбан был совсем неурожайный на деньги.

— Зря мы сюда приехали! — вздыхал он. — В России у мамы везде блат был: сосиски получали из обкомовского распределителя, главный санитарный врач за руку здоровался… А тут всем деньги подавай! Суки продажные!

Димочка смотрел телевизор, а я на кухне лепила коровьи черепа. Одна дизайн-студия закупала их, так как пластиковые кости стоили дешевле настоящих.

Черепа у меня получались весьма реалистичные — сказывался душевный настрой. Жизнь не очень-то вдохновляла: после американских супермаркетов, я не могла скучать по Родине. Тем более, что вести из СССР шли совсем неутешительные — прилавки пустые, сахар по талонам. Но ведь и здесь, в Америке, я на фиг никому не сдалась с моим гуманитарным образованием и английским на уровне «твоя моя понимай».