Владимир Маканин - Погоня Страница 14

Букашаев так и не женился на ней, не захотел, и вот Наташа неделями не появлялась на работе, а потом она перевелась с их завода на другой завод и вообще исчезла с горизонта.

Инженер стал еще задумчивее и тише. Завод выделил ему однокомнатную квартиру, но одиночество инженера только усилилось. Друзей у него нет. Приятелей нет. Техник по телевизорам Букашаев иногда в состоянии крепкого подпития нахлобучивает малокровному инженеру шляпу по самые уши. И говорит:

— Эх, жизнь… Загубили мы с тобой девку. И какую девку!

Малокровный и непьющий Разин не понимает, как это он загубил или мог загубить кого бы то ни было, тем более Наташу. Шляпа до боли стискивает хрящи ушей и закрывает глаза. Инженер тихо мотает головой. Он высвобождается из-под шляпы. И молчит.

— Загубили! — продолжает пьянчуга Букашаев. — Вот она — наша жизнь.

Обычно такая нечаянная встреча бывает после работы у проходной. Инженер Разин не отвечает Букашаеву. Непьющий инженер Разин спешит уйти.

Вслед несется:

— Моль ты холодная!

Инженер приходит к себе домой, в однокомнатную маленькую квартиру, — здесь все как обычно. Он переодевается. Он ставит чайник. Он берет в руки книгу и коротает вечер. Телевизора у него нет. Зато у него есть икона Божьей Матери (недавно купил) и репродукция Моны Лизы. Они висят на стеночке рядом: непостижимые и прекрасные женские лики. Он откладывает книгу в сторону (надо бы еще раз поставить чайник!) и идет на кухню. Чай выпит, время ночи, инженер укладывается спать и тихо засыпает, как засыпает на ночь трава, как засыпают деревья.

Они встречаются во второй раз. Сидят на скамье под липами.

— Вы инженер? Угадала?.. Как интересно. А я — ученица закройщика (слова у нее говорятся сами собой, Светик действительно была когда-то ученицей закройщика, а также ученицей продавца в магазине, и где только не была она ученицей).

— Вы ученица закройщика?

— Да.

— Вы… Вы… (Он хочет сказать: «Такая красивая», — но не справляется со словами, смущен.)

Оба долго молчат. Светик начинает рассуждать вслух:

— Я вот думаю: пойти мне сегодня в кино или не пойти.

Инженер тонкую женскую идею не улавливает. Молчит.

— Прямо не знаю: идти мне сегодня в кино?

Инженер спохватывается:

— Может быть, мы… может быть, я с вами. «Иллюзион»… Если только не в тягость…

— Что вы, — опасливо говорит Светик. — Если в кино, это уже значит, что мы встречаемся. Я бы, конечно, с удовольствием. Но с инженером мне встречаться — это пустое дело.

— Почему?

— Вам со мной будет скучно.

— Ну что вы.

— И притом вы такой симпатичный.

— Я?

Он робко просит: давайте все же сходим в кино. Но Светик отказывается: нет-нет, какой смысл.

Они идут в кино «Иллюзион» лишь в воскресенье. В темноте зала они сидят рядом. Малокровный и скромный инженер сидит тихо как мышонок. Кое-как он идет на великий риск, берет руку Светика в свою — при этом начинании даже Светик слышит, что у него перебои с сердцем. Другая пара, сидящая в темноте зала непосредственно перед ними в обнимку, стонет, целуется и очень скоро доходит до исступления и неконтролируемых поступков.

— Как они себя ведут! — негромко возмущается инженер.

— Н-да, — соглашается Светик. — Их учить не надо.

Но он не замечает иронии.

— Сегодня он наконец чуточку осмелел — пригласил меня в гости.

Игорь Петрович откликается:

— Давно пора. Сколько раз вы были в кино?

— Не спрашивай. Если бы ты знал, какую чушь собачью мы смотрим! А иногда по два раза.

— Догадываюсь.

Игорь Петрович деловито разглядывает товар. Игорь Петрович живет новой жизнью. Курточки хороши, слов нет, но надо бы их протереть ацетоном. Подтяжки тоже засаленные…

Звонит Фин-Ляляев, Игорь Петрович кричит:

— Товар давай! Товар!.. Где товар?

Но старый Фин-Ляляев боится размаха: он привык работать неторопливо и с большой оглядкой — он играет по маленькой.

— Друг ты мой, не нужно нам спешки — где размах, там и погибель.

— Глупости! — орет Игорь Петрович. — Я только во вкус начал входить!..

— У тебя замечательная квартира, милый, — однокомнатная, да? Можно посмотреть — ох, как здесь мило!

— Да? — Инженер Разин светлеет. Смущенно улыбается… Он так боялся, что Светику у него не понравится.

— А кто убирает?

— Сам.

В квартире инженера пахнет пылью и старыми обоями. Есть запустение. Есть затхлость. Но есть и кое-какой уют, устроенный к этому вечеру неумелыми и несуетливыми мужскими руками.

— Хотите чаю? (Он все еще на «вы».)

— Да. Очень. А кто эта девушка?

— Я был в нее влюблен, а она меня бросила. Это давняя фотография. Ее звали Наташей.

Он рассказывает невеселую историю своей влюбленности. А затем — чуть более веселую историю своего редкого имени… О том, как пришибленный и робкий мальчик назывался Степаном Разиным. Больше ни веселых, ни грустных историй у него в запасе нет. Больше в нем нет ничего интересного. Так и живет.

Они пьют чай.

— Я все-таки боюсь, — говорит Светик.

— Меня? — Малокровный инженер густо краснеет.

— Нет, милый. Боюсь, что тебе со мной будет скучно, — я все-таки никогда не дружила с инженерами.

— Светлана, вы надо мной смеетесь? Нет?.. Тогда я вам скажу от всего сердца: мне… мне приятно с вами. И если уж говорить начистоту, то это я вас не стою.

— А что это за икона, милый?

— Нравится?

— Неплохая. (И опять Светик смотрит на Божью Матерь, а та на нее.)

Прозаик пишет в книжицу: сегодня он довольно ловко навел мост к продавщице комиссионного магазина — она пригодится, колоритнейшая баба. Он сунул ей в подарок не так уж мало, аляповатый сорокарублевый хрусталь, бросил в вазу грубоватую записочку «Жене от Жорика», и ничего — скушала. Акула. Рыбка из всеядных.

Прибегает Светик. Кто о чем, а Светик теперь только о своем инженере — голос у нее мягкий, даже мятный.

— Ты мне мешаешь, — говорит Игорь Петрович.

— Дай рассказать.

— Ты уже все это рассказывала. Ты повторяешься.

— Но послушай хоть немного — мне так приятно рассказывать…

Игорь Петрович нехотя поворачивает голову:

— Светик. Ей-богу, мне это скучно слушать… Останься же, наконец, у него на ночь. Думаю, это ненамного опаснее, чем сидеть с ним в кино. Дескать, метро уже закрыто, ах, ах! Переночуй. И сопри икону. И делу конец.

— Можно спереть. — Светик глядит куда-то в сторону. — Но мне почему-то жаль…

— Что-что?

— Жаль его.

— Жаль? Неужели я не ослышался? Светик, это что-то новенькое!

А Светик переодевается — она ведь и прибежала переодеться. Они идут сейчас в театр.

Прозаик ворчит:

— Опять куда-то убегаешь?

— Игорек, я с ним договорилась. (Светик надевает платье.)

— Филонишь ты, моя радость. Кушать кушаешь, а работать не работаешь, смотри — теперь я посажу тебя на голодный паек.

— Игорь, но мы с ним в театр идем. (Светик глядится в зеркало.)

Прозаик свирепеет:

— Так-так. Значит, ты в театр, а я торчать у комиссионки — наоборот не хочешь ли?

Но Светик торопится — у нее все было в жизни, говорит она, все было, а вот так, чтобы ходить в театр и на свидание и чтоб он букетик дарил, — такого не было. Она тоже хочет немного поиграть в эту игру. Все играли в эту игру. Все это прошли. А она — нет.

Они сидят в театре.

— Тебе не скучно со мной? — шепчет Светик. — Мне кажется, я ничего не понимаю. Я ведь смотрю спектакль второй раз в жизни.

Инженер возражает:

— Светлана, тебе можно и вовсе не ходить в театр — ты так тонко все чувствуешь.

— Но я очень простая, милый. (Светик наслаждается, Светик играет в игру.)

— Неправда.

— Я не робею, милый, только потому, что ты со мной…

Малокровный инженер млеет. «Неужели мне повезло, — думает он. — Неужели будем жить вместе и одиночеству конец. Да еще с такой милой и красивой женщиной…» Единственное, что его удручает: красивые изменяют своим мужьям, так уж они, красивые, устроены. Им все кажется, что они заслуживают большего. У них, у красивых, от самих себя кружится голова… Малокровный инженер давит вздох. «Ну и пусть, — думает он. — А я ее буду любить все равно. Она изменит, а я ее прощу».

Комиссионный магазин закрывается. День кончен.

— Жорик, — отзывает его в сторону Шапокляк.

— Ну?

— Только тс-с… У меня клиент есть. С деньгами. С большими деньгами. Хочешь обделаем вдвоем? — Шапокляк протягивает списочек. — Эти вещички клиента очень интересуют…

— Оставь мне список. Я дома прикину.

— Жорик, только не тяни долго.

— Лады.