Виктор Пономарев - Записки рецидивиста Страница 15

Только мы с Лешим поговорили и зашли в барак, «ящик с хипишем» объявляет: «Заключенный Павлов Геннадий, срочно явиться к начальнику колонии».

— Ну, вот и все, — сказал Генка, поднялся с нар и пошел на выход.

В кабинете начальника колонии были оба «хозяина». Ванинский поднялся из-за стола и сказал:

— Здравствуй, воскресший из моря. Я-то думал, вы утонули. А где второй? Лихо, лихо вы тогда ушли в море. Ведь на верную смерть шли. Ну, рассказывай, как жив остался.

Леший рассказал все то же, что и мне. Добавил только:

— Так как инженер был коммунист, это дело не могли оставить безнаказанным. Но вы поймите меня, гражданин начальник, я не грабил, не воровал, а честно работал. Меня и завод берет на поруки, ходатайство направил в колонию.

Начальник внимательно посмотрел на Генку и сказал:

— Не беспокойся, Геннадий, работай, как работал, не нарушай режим. Я сам напишу в Москву о тебе, я фронтовик, мне поверят.

Потянулись дни, недели. Где-то месяца через три из Москвы пришла бумага на Павлова Геннадия примерно такого содержания: «Ограничиться отсиженным сроком. Так как Павлов показал себя с положительной стороны, будучи на свободе, и учитывая ходатайство коллектива завода, вернуть Павлова на завод». Через несколько дней Генку освободили, и он уехал в Комсомольск-на-Амуре.

Я потом часто думал: «Вот тебе и „хозяин“, мент, а надо же как по-человечески поступил с зеком. Есть и среди ментов порядочные люди».

А у нас шли дни тяжелой работы, унылые и однообразные.

В зоне находилось две тысячи заключенных. Примерно половину зеков составляли чечены и ингуши, другая половина была более интернациональная: русские, украинцы, белорусы, немцы, татары, прибалты, армяне и другие народы и народности. Но только чечены и ингуши вели себя обособленно, создали в зоне свою автономию. Поскольку свинину они не ели, то отдельно ходили в столовую и имели своих поваров. «Хозяин» лагеря дал им три барака, разрешил и жить отдельно. Один только чечен по имени Ваха не жил с ними. Ваха был вор в законе и жил в бараке с ворами. Сам он высокого роста, широкоплечий, носил широкие шаровары и длинный атласный кушак.

Было в зоне еще пять воров-законников. Зона Ваху уважала за справедливость. Если кто у него спрашивал, почему он с земляками не живет, он говорил так:

— Мне все равно, земляк или нет. Главное, человеком надо быть и делать все по справедливости.

В зоне часто случались крупные конфликты. Чечены, сбившись в отдельную мощную стаю, стали наглеть и вести себя вызывающе. Ночью опасно стало ходить в туалет, который находился в углу за бараками. Бывало, зек поругается днем с чеченом, так они его ночью в туалете зарежут и кинут в дырку. А бывало, обознаются да не тех зарежут. И такое случалось. Утром приедет машина-говновозка выкачивать, так два-три трупа из ямы поднимают. Мужики поговорят, пошумят пару дней и успокаиваются — привыкли. Стали по двое-трое ходить ночью в туалет. Не раз мужики обращались к ворам с вопросом, когда кончится этот беспредел. Ваха ходил по баракам, говорил землякам: «Вайнахи, ради Аллаха, не злите мужиков, кончайте резать людей, подымутся ведь».

Неделю-две было тихо, а потом все начиналось сначала. Лагерное начальство тоже привыкло к этому, не обращало внимания.

Так жила зона, шли месяцы, годы. Чаша терпения мужиков становилась все полнее и полнее. Последней каплей стало убийство чеченами одного пацана. Его воры послали за «дурью» (анашой) к чеченам в восьмой барак, и он оттуда не вернулся. Воры позвали Ваху и сказали:

— Иди принеси пацана.

А мне наказали идти с Вахой и охранять его со спины, если что. И мы пошли. Зашли в барак, стали на пороге. Ваха спросил по-чеченски:

— Где пацан?

Один чечен ответил:

— Под полом.

Ваха повернулся ко мне, сказал:

— Подымай доски.

В этот момент кто-то из чеченов кинул нож. Нож просвистел над моей головой и воткнулся в верхний косяк дверей. В ответ я кинул свой «финяк», который воткнулся в стойку нар, а тот, что был в косяке двери, выдернул и забрал себе. На этом обмен любезностями и «верительными грамотами» был закончен.

Ваха поднял пацана на руки, вышел на улицу, я за ним. Пришли в свой барак, положили пацана на стол посреди барака. Вечером вернулись с работы мужики, молча постояли у тела покойника и пошли на ужин. После ужина собрались в круг, заварили чифирь. И старый каторжанин по кличке Колыма сказал:

— Все, мужики, хватит. Пора их выгонять из зоны. Кто боится смерти, не лезь, а я смерти не боюсь и терпеть больше не могу.

На другой день шли с работы, как обычно, двумя колоннами: колонна чеченов с одной стороны, «интернационал» — с другой. Подошли к зоне, послышалась команда: «Колонна, стой!» Стали. Из нашей колонны вышел парень, направился к чеченам и крикнул:

— Муса, хочу сказать тебе пару слов, выйди из колонны.

Вместо Мусы вышел солдат с автоматом в руках, закричал:

— Стой! Назад! Буду стрелять!

Парень посмотрел на солдата, рванул на груди куртку.

— На, стреляй, падла! — А сам продолжал идти на колонну.

Солдат дал очередь из автомата над головой парня. Но парень — ноль внимания и фунт презрения, шел на колонну. Кто-то из нашей колонны крикнул:

— Вперед!

Одна колонна зеков кинулась на другую. Началась резня и настоящее «Мамаево побоище».

Начальник лагеря, окруженный «дубаками» (охранниками), только успевал давать команды. Солдаты палили из автоматов над головами зеков. Но никто на стрельбу внимания не обращал, каждый видел перед собой только врага. Чечены и ингуши поначалу дружно отбивали натиск «интернационала», но не выдержали столь мощного взрыва зековского терпения. Часть чеченов потянулась к лесу.

«Хозяин» зоны приказал солдатам сделать кольцо и заорал:

— Чечены! Кто хочет жить, прыгайте в кольцо к солдатам!

Но резня продолжалась.

«Хозяин» вызвал пожарные машины. Приехали две пожарки и стали бить водой из брандспойтов по дерущимся. Но это было бесполезно, мертвому припарки. Зеки порезали все шланги, а машины перевернули вверх колесами. Часть зеков ломанулась в зону. Резня продолжалась и там. Теснимые «интернационалом», чечены спешно покидали зону. Когда стало темнеть, в зоне не осталось ни одного чечена, только на поле брани то тут, то там валялись раненые и убитые.

«И тут считать мы стали раны, товарищей считать». Только убитых с обеих сторон было человек триста двадцать, очень много раненых. Мало кто из зеков отделался легким испугом.

К «хозяину» зоны подошел Шпала — вор в законе — и сказал:

— Начальник, сколько раз мы тебя предупреждали, ты не слушал нас, вот теперь сам расхлебывай эту кашу.

Три дня зеков не водили на работу, приводили зону в порядок. Бесконвойники возили трупы и по-быстрому закапывали на «участке номер три» (кладбище).

Да, такой резни в своей жизни я больше не видел. Разве что в Бодайбо на Мамаканских рудниках было нечто подобное. Но там зеки восстали против ментов и «дубаков», которые довели их голодом и издевательствами. Там тоже тогда полегло народу не меньше.

На четвертый день меня позвал Шпала, сказал:

— Дим Димыч, иди за зону к чеченам. Я говорил с «хозяином», солдаты тебя пропустят. Скажешь Вахе, чтобы шел в зону, а то он тоже «юзонул» туда. Отнеси ему морфий, пусть ширнется, и приведи его.

Я пошел. Солдаты, увидев меня, стали кричать:

— Стой! Куда идешь?

— К чеченам, — ответил я.

— А не боишься? — спросил кто-то из солдат. — Раненый зверь, он вдвойне опасней.

— Нет, не боюсь.

Солдаты меня пропустили. Когда я подошел к чеченам, они, все перебинтованные, кто сидел, кто лежал на земле. Ваха увидел меня, подошел. Я передал ему сверток, сказал:

— Ваха, иди в зону, тебя воры ждут.

Ваха развернул сверток, взял «машину» (шприц), тут же ввел в руку наркотик. Постоял несколько минут, обвел взглядом разбитое войско и крикнул по-чеченски:

— Вайнахи, я пошел в зону, меня воры зовут.

Когда мы с Вахой зашли в зону, мужики стали спрашивать:

— Ваха, ты-то что юзонул?

А он басом на всю зону:

— Вижу, всех черных убивают, думаю, что и меня кто-нибудь по запарке цапанет. Из зоны я видел побоище за зоной и, когда первые чечены потянулись к лесу, понял: моя чеченва не выдержит натиска. Тогда я ушел из зоны и сказал «хозяину», чтобы дал дополнительный конвой и сделал кольцо, если не хочет потерять свои погоны и должность, когда в зоне некого станет охранять.

Зашли в барак, воры стали спрашивать Ваху:

— Ну, как там твои беженцы?

— До сих пор не могут прийти в себя.

Постепенно все утихло. Зеков стали водить на работу. Чеченов за зоной увезли и сделали для них отдельную биржу.

В зону прилетели какие-то военные, были с ними и люди в штатском. Началось разбирательство. Зеков стали по одному вызывать из зоны на комиссию в кабинет начальника. Заходит зек, его не допрашивают. Глянут на морду и «отламывают» срок.