Жиль Легардинье - Не доверяйте кошкам Страница 15

Чтобы немного развеяться, я попыталась поболтать с подружками по телефону, но и это не помогло… Тогда я заставила себя выйти на улицу, чтобы побыть на солнышке, но в результате просто машинально обошла квартал, ничего не видя вокруг, потому что снова и снова спрашивала себя, зачем он опять отправился на пробежку. В конце концов я вернулась домой, чтобы чувствовать себя ближе к нему. Вы, наверное, считаете меня ненормальной. Когда я подошла к своей квартире, мне вдруг захотелось подняться на его этаж, чтобы, в определенном смысле, побыть с ним. Я могла бы сидеть там на последней ступеньке или свернуться клубочком на его половике, как верный пес. Но в тот момент, когда я уже стояла возле его квартиры, послышался какой-то шум, и я одним сверхъестественным прыжком очутилась внизу. Можно было разбиться насмерть, но он ни в коем случае не должен был увидеть меня здесь. Я металась по своей квартире, словно лев в клетке. Рик занимал все мои мысли, вопросы не давали мне покоя. Это был настоящий кошмар.

Не сумев обрести спокойствие на личном фронте, я решила шаг за шагом провести ревизию своей маленькой жизни и искоренить все, что ее осложняет. Раз уж самое главное от меня ускользает, можно попытаться по крайней мере навести порядок в остальном. В результате я приняла в этот вечер столько важных решений, сколько не принимала никогда.

18

Во вторник утром, не успев прийти в банк, я уже чувствовала себя уставшей. Интересно, Жеральдина будет выглядеть еще лучше на фоне моего плачевного состояния? Когда она открыла мне дверь и я увидела ее стоящей за своим окошком, я не подумала, что она красива — об этом всем давно известно, просто отметила, что в ней появилось больше достоинства, чем раньше.

— Привет, Жюли! Похоже, твой уик-энд прошел весело!

«Она говорит это потому, что я хромаю, или потому, что у меня мешки под глазами?»

— Не совсем, Жеральдина. А ты, я смотрю, в форме?

— Еще в какой форме!

Никогда раньше я не замечала, чтобы она реагировала с таким энтузиазмом. Выходит, иногда полезно давать оплеуху какому-нибудь болвану.

Я отнесла свои вещи к себе в уголок. Поскольку моя первая встреча с клиентом должна состояться не раньше чем через полчаса, я решила поговорить с Жеральдиной. Она стоит возле сейфа и раскладывает недавно полученные чековые книжки. К каждой из них нужно прикрепить листок. Жеральдина пытается сделать это скрепками, но они слишком маленькие, поэтому каждый раз отскакивают ей в лицо, как пружинки. Спрашиваю:

— Можно тебя отвлечь на минутку?

— Разумеется. Видишь, я как раз сражаюсь с этой пакостью. Нас не учили этому на стажировке. Как ты делаешь, чтобы они держались?

— Я беру скрепки из соседней коробки, они крупнее.

Лицо Жеральдины озаряется. Теперь я знаю, какое выражение было у Христофора Колумба, когда он открыл Америку. У Жеральдины это еще круче, поскольку ее глаза к тому же наполняются благодарностью. Подбородок у нее дрожит. Мне кажется, она сейчас заплачет. В эту секунду я говорю себе, что, возможно, зря собралась ей довериться. Особенно когда решается мое будущее. Я отступаю как можно более естественно.

Жеральдина повторяет попытку с чековыми книжками, используя более крупные скрепки. Она восхищенно разглядывает их, растроганная тем, что они больше не отскакивают ей в лицо, затем поворачивается ко мне:

— Ты хотела мне что-то сказать. Тебе нужен мой совет?

В ее взгляде читается нечто похожее на искреннюю доброжелательность. Меня всегда трогает подобное проявление внимания. Все мои колебания тут же улетучиваются.

— Да, я действительно хотела тебе кое о чем сообщить и попросить совета.

— Давай.

В эту минуту Мортань высовывает голову из своего кабинета. Обычно он сухо выговаривает нам, что личным беседам не место в банке, а если мы общаемся на производственные темы, то можно просто звонить из кабинета в кабинет, поскольку это производит впечатление на клиентов. Он нам говорил об этом не раз. Но сегодня утром, на удивление, он ограничивается глуповатой улыбкой:

— Прошу прощения, мадемуазель Дагуэн. Не могли бы вы зайти ко мне, когда у вас будет свободная минутка? Это по поводу досье мадам Болдиано.

Заметив меня, он добавляет:

— Доброе утро, мадемуазель Турнель. Прекрасно выглядите. Хорошо провели выходные?

Если бы Жеральдина знала, кто такой Альфред Нобель, она бы увидела на моем лице точно такое же выражение, какое было у него, когда первый изобретенный им брусок динамита с треском взорвался прямо перед ним. Я буквально остолбенела. А Жеральдина как ни в чем не бывало ответила:

— Зайду, как только освобожусь. Но пока я занята.

— Спасибо, Жеральдина.

Я поражена. Шавка залезла обратно в свою конуру. Жеральдина поворачивается ко мне:

— Так что ты хотела мне сообщить? Ты беременна?

Не дожидаясь ответа, она принимается хихикать, подпрыгивая на месте:

— Отец известен? Ты хочешь спросить меня, нужно ли оставлять ребенка? Знаешь, Жюли, ребенок — это чудо…

Все, Жеральдину понесло. Она складывает руки, как в молитве, обращает взгляд к небу — в данном случае к неоновым лампам — и вдохновенно говорит о любви, о счастье… Настоящий театр одного актера. Я касаюсь ладонью ее руки:

— Жеральдина, я собираюсь увольняться.

Она замирает.

— Ты хочешь уйти из банка?

— Да, подумываю.

— Ты встретила богатого мужчину и можешь больше не работать?

— Нет. Я больше не могу. Эта работа меня угнетает. Даже не сама работа, а то умонастроение, с которым ее нужно выполнять. Мне неудобно перед клиентами, я не согласна с иерархией приоритетов. Так больше не может продолжаться. Я не хочу смириться и безропотно сидеть здесь до пенсии — только не в моем возрасте. Попытаюсь найти место, которое подходит мне больше.

Жеральдина неподвижно стоит еще секунду и внезапно порывисто обнимает меня. Он прижимает меня к себе с искренним волнением. Ее огромный безобразный кулон впивается мне в грудь. Я не решаюсь отодвинуться. Теперь отпечаток ее нелепого украшения останется на мне до конца моих дней. Наконец она меня отпускает и смотрит мне прямо в глаза:

— Знаешь, Жюли, из всех коллег, с которыми мне доводилось работать, ты единственная, с кем мне действительно хотелось бы подружиться. Чтобы быть не просто приятельницами, а именно подругами. Ты хорошая девчонка. И мне очень жаль, что ты уходишь. Но все-таки подумай хорошенько, не губи просто так свою карьеру.

— О какой карьере ты говоришь? Если я останусь здесь, то загублю свою жизнь. У меня к тебе просьба: не могла бы ты узнать, когда я смогу уйти? Я хотела бы сократить срок обязательной отработки, даже если придется отказаться от отпуска.

Ее лицо становится задумчивым. В случае Жеральдины это всегда вызывает легкое беспокойство.

— Только без паники! Я все узнаю.

Моя первая в этот день встреча с клиентом прошла вовремя. Могу вам сказать, как точно узнать, во сколько клиент придет на встречу. Когда он идет о чем-то просить вас, он пунктуален. Если для него это очень важно, он даже приходит раньше. Зато когда ему нужно явиться по вашему приглашению, зная, что вы будете предлагать ему сделать «выгодное вложение», он всегда опаздывает, если вообще не отменяет встречу. Моему сегодняшнему клиенту понадобился кредит для покупки коллекционного автомобиля, который мог уплыть у него из рук. Я просмотрела его досье: женат, двое детей, хорошая должность, которая тем не менее не позволяет ему коллекционировать автомобили. Ну а когда я пролистала отчеты о его расходах, стало ясно, что он тратит больше денег на свое увлечение, чем на улучшение жизни своей семьи. Неужели я должна ввести в долги его семью только для того, чтобы утолить эту подростковую страсть, которая, возможно, и сама скоро остынет? К великому неудовольствию банка, я поступила по совести и попыталась убедить клиента, что он вряд ли получит кредит на эти цели…

Жизнь — странная штука. Теперь, когда я приняла решение об уходе, я смотрю на место своей работы другими глазами. Еще немного, и меня охватит ностальгия. Фабьен, глотающая кофе чашку за чашкой; плакат с красивой девушкой, которая своим видом пытается внушить нам, что безумно счастлива иметь здесь свой счет; Мортань и его глупые речи; Мелани и ее комнатное растение, с которым она разговаривает… Даже с ними мне уже не хочется расставаться. Хочется никогда никого не терять. В отношении Мортаня это, должно быть, объясняется стокгольмским синдромом, когда жертвы в итоге привязываются к своим мучителям. Ощущение еще более удивительное оттого, что я ухожу по доброй воле и в глубине души понимаю, что поступаю правильно. Снаружи меня ждет мое будущее. Снаружи течет настоящая жизнь. Снаружи есть Рик.