Жозеф Кессель - У стен Старого Танжера Страница 15

«Точно так же говорили и они, — сказал господин Рибодель. — Давайте-ка сыграем партию».

Через несколько минут какой-то молоденький еврей подошел к господину Рибоделю, и мой друг Флаэрти, чтобы не мешать им, отсел в сторону.

Когда юноша ушел, господин Рибодель и господин Флаэрти возобновили игру.

«Вы, кажется, дружите с этим полоумным счастливцем Абд аль-Меджидом Шакрафом?» — то и дело сплевывая, спросил господин Рибодель.

«Да, — ответил господин Флаэрти. — Он мне очень симпатичен».

«Тогда пусть зайдет ко мне в один из вечеров на Малый базар, — сказал господин Рибодель. Сделав ход, он добавил: — И не откладывая. Это в его интересах».

Я со всех ног помчался к моему господину, чтобы предупредить его. В тот же вечер мы были на Малом базаре.

Я сразу понял, почему старый господин Рибодель выбрал для разговора с Абд аль-Меджидом Шакрафом именно это место: он не хотел, чтобы их встреча привлекла чье-либо внимание, — а для этого трудно сыскать более подходящее место, чем Малый базар.

С тех пор как Танжер стал тем, что он есть сегодня, и даже в пору, когда город не выходил за пределы крепостной стены, эта небольшая площадь, на которую ведут и улица Менял, и все большие и маленькие улицы, спускающиеся со старой касбы, — эта площадь, со всех сторон окруженная террасами кофеен, неизменно служила местом встреч и проведения досуга. Богатые и бедные, арабы, евреи и испанцы, степенные чужеземцы, живущие в Танжере, и оторопелые туристы — все толклись там, на ее мостовой, или сидели за столиками кофеен. Стоит ли удивляться, что в этом людском водовороте два человека встретились как бы случайно, сели рядом, поговорили несколько минут и разошлись?

Все именно так и произошло, и Абд аль-Меджид Шакраф с напускной беспечностью выслушал удручающие новости, которые поведал ему старый и прозорливый господин Рибодель.

Кто же все-таки донес на моего господина? Господин Буллерс, торговец золотом, считавший, что тот не оказал ему должного почтения? Или какой-нибудь американец, возмущенный тем, что огромный звездно-полосатый флаг реет над домом араба, в прошлом бедного лоточника? Или завистник-араб? Или же кто-то другой, взбешенный предстоящей женитьбой Абд аль-Меджида Шакрафа на прелестной госпоже Элен? А может, все они вместе? Этого господин Рибодель пока еще в точности не знал. Но одно не вызывало у него ни малейшего сомнения: американскому генеральному консулу была передана бумага, в которой содержалось обвинение в адрес моего господина, и сделали это люди весьма влиятельные.

Абд аль-Меджид Шакраф, все еще в счастливом расположении духа после визита к госпоже Элен, одновременно веря и не веря тому, что рассказал ему господин Рибодель, пожелал узнать, в чем собственно его обвиняют. Но старый господин Рибодель не спешил с ответом. Он осведомился, действительно ли Абд аль-Меджид Шакраф устраивал праздник прошлой ночью. Мой господин ответил, что это чистая правда и что праздник пришелся по душе всем его многочисленным гостям. Тогда господин Рибодель расспросил о самых важных персонах из числа приглашенных, и мой господин, гордый собой, назвал их имена и титулы. Наконец господин Рибодель спросил о маленьких танцовщицах. И Абд аль-Меджид Шакраф сказал, что они действительно были у него, явили в танцах совершенную грацию и покинули дом только утром. Уходя, они еще поцеловали ему руку в знак благодарности за щедрое вознаграждение.

«Так-так, — промолвил, покашливая, господин Рибодель, — так-так… Вот из-за этих-то танцовщиц консул и всполошился. Тебя обвиняют в том, что ты их соблазнил».

При этих словах Абд аль-Меджид Шакраф громко расхохотался. Большей лжи невозможно придумать, сказал он. Даже если бы у него и возникло такое желание, он бы сдержался. По правде говоря, за время своего долгого отсутствия на родине он потерял вкус к арабским девушкам. И потом, разве он не женится в ближайшем будущем на очаровательной американке?

И еще мой господин сказал, что некоторые его гости, например толстяк Максуд и господин Буллерс, торговец золотом, действительно позабавились с танцовщицами, поскольку те недвусмысленно выказали к тому свою добрую волю. Что же касается его, то это сущая нелепость! И он снова расхохотался.

Тут старый господин Рибодель тихо заметил:

— Виновен ты на самом деле или нет — мне безразлично, ибо все во власти тех, кто тебя обвиняет. А власть этих людей безгранична.

Но Абд аль-Меджид Шакраф в ответ лишь продолжал смеяться.

В этот момент в толпе слушателей раздались бойкие голоса. Бездельник Абд ар-Рахман, продавец цветов Ибрагим, старый ростовщик Наххас и безработный грузчик Исмет кричали все разом:

— И правильно делал, что смеялся!

— А если б он даже и соблазнил — что с того?

— Пророк никому не запрещает тешить свою плоть!

— И разве танцовщицы не созданы для этого?

— Лишь бы ты мог им заплатить!

И Башир, согласившись со всеми, продолжил:

— Именно это мой хозяин и говорил старому господину Рибоделю. Но тот вдруг спросил его:

«А ты подвластен мандубу? Ты марокканец?»

«Да нет же! Я гражданин свободной и могущественной Америки!» — с гордостью ответил Абд аль-Меджид Шакраф.

Господин Рибодель спросил еще:

«А помнишь ли ты, как в этой свободной и могущественной Америке наказывают тех, кто соблазнил несовершеннолетних девушек, пусть даже с их согласия?»

При этих словах улыбка исчезла с лица моего господина и щеки его слегка посерели. Он ничего не ответил, а господин Рибодель прошептал:

«Двадцать лет тюрьмы, не так ли?»

Вокруг Башира поднялся настоящий гвалт.

— Тюрьмы?!

— За одно лишь простое удовольствие?!

— Двадцать лет?!

— Да это сущие безумцы!

— Варвары!

И Башир ответил:

— Одно слово — неверные.

И он продолжил свой рассказ:

— Однако Абд аль-Меджид Шакраф довольно скоро пришел в себя и твердо сказал:

«Дела иностранцев рассматривает здесь международный суд. А законы, которым он подчиняется, не являются законами Америки».

«Но у Америки есть свои законы в Танжере», — возразил господин Рибодель и с удовлетворением потер руки, ибо ничто не доставляет ему большего удовольствия, нежели возможность продемонстрировать кому-либо, что в нашем городе жизнь устроена иначе, чем где бы то ни было.

Тут уличный писец Мухаммед, слывший за человека гибкого ума, способного разобраться в самом запутанном вопросе, обратился к Баширу от лица всех слушателей:

— Не хочешь ли ты подробнее рассказать нам обо всех этих порядках и обычаях, ведь мы о них совсем ничего не знаем?

И Башир воскликнул:

— О братья мои! Я постараюсь в точности передать вам то, что говорил ученый старик Рибодель. Он трижды повторил одно и то же моему господину, а тот все никак не мог его понять.

Лица слушателей застыли в напряженном внимании, и Башир продолжил:

— Вы знаете, друзья мои, что в этом городе действуют два совершенно разных законодательства. Одно — для правоверных, коими мы с вами являемся, и его высочество мандуб следит за соблюдением этих законов. Другое же — для иностранцев, и все дела, связанные с нарушением их законов, рассматривает специальный суд, куда входят представители всех семи государств, совместно управляющих Танжером. Но есть одно государство — одно-единственное, — которое добилось для своих граждан права не подчиняться здесь никому, кроме собственного консула. Это Соединенные Штаты Америки.

Тут слушатели разом вскричали:

— Конечно! Это государство — самое могущественное в мире!

На что Башир ответил:

— Поэтому-то мой господин так гордился тем, что он американец.

— Но в таком случае, — спросил проницательный Мухаммед, — верно ли, что ни марокканец, ни испанец, ни француз — короче, никто, из какой бы страны он ни был, не подвергся бы ни малейшей опасности в деле с молоденькими танцовщицами, тогда как Абд аль-Меджиду Шакрафу грозили очень большие неприятности?

— Ну конечно же! Конечно! — воскликнул Башир.

И, оживившись, продолжил:

— Видите ли, друзья мои, если бы генеральный консул счел, что гражданин его страны Абд аль-Меджид Шакраф виновен, он должен был бы выслать его в Америку, где его стали бы судить по тем суровым законам, о которых вы уже слышали. По словам господина Рибоделя, этого умнейшего старика, выходило, что именно то, чем так гордился мой господин, оборачивалось против него. Вообще, случай этот весьма примечателен, говорил довольный господин Рибодель, поскольку такое могло произойти только с гражданином Соединенных Штатов и только в Танжере.

Башир умолк на минуту, чтобы дать возможность слушателям осмыслить столь необычную ситуацию.

Тут слепой Абдалла воскликнул:

— Мир темен — даже для человеческого разума!