Даниэль Глаттауэр - Навеки твой Страница 16

Герд: о чем ты говоришь? Я ни на чьей стороне. Я твой друг, и мне важно, чтобы у тебя все было хорошо. И еще я хотел бы стать посредником в ваших отношениях. Я — за мирное решение конфликтов. Юдит, ты преувеличиваешь серьезность ситуации. Ты действительно чувствуешь, что тебя преследуют? Она: да, я ощущаю, как меня преследуют. С этим надо кончать. Спасибо за поддержку.

2

Ханнес, видимо, последовал совету Герда, выждал пару дней и позвонил Юдит, оставив сообщение на автоответчик: «Привет, Юдит, мне неловко оттого, что мы расстаемся не по-доброму. Мне также не хотелось бы, чтобы любая мысль обо мне возбуждала отрицательные эмоции. Прошу тебя дать мне высказаться. Я признаю свои ошибки. Не могли бы мы встретиться еще раз? Предлагаю завтра в двенадцать в кафе „Райнер“. Если ты не позвонишь, то я буду надеяться, что ты придешь. Буду ждать тебя в кафе. До завтра!»

Она не позвонила, но и не собиралась никуда идти. На следующий день Юдит была на работе в магазине светильников. Ей больше не удавалось скрывать внутреннее напряжение и возбужденность, поэтому она посвятила ученицу во все дела с Ханнесом.

— Госпожа начальница, — сказала Бьянка, — я вас понимаю. Мне тоже не нравится, когда за мной бегают те, кого я больше не люблю. Я бы тоже отшила такого типа, если бы он действовал мне на нервы. — Для наглядности она состроила мину, выражающую отвращение.

Если бы я смогла сделать такое лицо, подумала Юдит, то Ханнеса давно бы след простыл.

Бьянка: тем не менее лучше бы вам пойти сегодня на встречу, госпожа начальница! В этом случае вы оставите его далеко позади. Иначе он вам завтра снова позвонит, и послезавтра. Мне это знакомо. До некоторых туго доходит.

Странно, что именно Бьянка оказалась тем человеком, кто сумел в какой-то степени встать на ее место. Наверное, это потому, что Ханнес со своей эмоциональностью застрял в ее возрасте.

— Спасибо, Бьянка, — произнесла Юдит.

— Главное — спокойствие! — воскликнула шестнадцатилетняя девушка.

3

Ханнес сидел, ссутулившись, за столиком у окна, слева от входа. Юдит была шокирована тем, как он выглядел — небритый, жирные, падающие прядями волосы, впалые щеки, кожа зеленовато-бледного оттенка. Когда Ханнес увидел ее, его глаза вылезли из орбит.

— Как хорошо, что ты пришла, — сказал он вместо приветствия. Похоже, у него были проблемы с глотанием, и он испытывал мучения при произнесении слов.

Юдит: ты болен? Он: уже нет, стоило мне тебя увидеть. Юдит уже пожалела, что пришла. Она: тебе надо показаться врачу. Ханнес рассмеялся, хотя это принесло ему новые муки.

— Ты самая прекрасная женщина на свете, — проговорил он.

— У тебя лихорадка. Похоже на запущенный грипп или иную вирусную инфекцию.

— Ты мой вирус.

— Ханнес, нет, прекращай с этим. Забудь меня.

Наверное, он ее заразил, потому что и ей стало тяжело глотать.

Он: любимая, мы оба совершили ошибки. Она: да, я сделала ошибку, что пришла сюда. Он: почему ты сердишься? Ты меня ранишь. Что я тебе сделал такого, любимая, за что ты на меня злишься? Она: пожалуйста, Ханнес, я тебя умоляю, не называй меня больше любимой. Я хочу снова вернуться в нормальную жизнь.

— Позволь тебе напомнить, Юдит, — его голос внезапно приобрел силу и наполнился яростью, — как мы с тобой здесь обедали. — Ханнес показал на столик в углу. — Двадцать три дня назад… — Взглянув на часы, он уточнил: — Двадцать три дня и семьдесят пять минут. Мы там обедали, и ты сказала дословно, — поправь меня, если я ошибаюсь: «В настоящее время я не готова к тесным связям». А чуть позже: «Ханнес, будет лучше, если мы некоторое время перестанем видеться». — Он сделал паузу. На его блеклом лице появилась вымученная улыбка. — Так вот, Юдит, я хочу тебя спросить, как долго будет длиться это настоящее время? И сколько продлится твое некоторое время? Двадцать три дня и семьдесят пять минут? Нет, — он глянул на часы, — и семьдесят шесть минут? Я начинаю думать, что в тысячу раз дольше, чем настоящее время. Это уже не некоторое время, а половина вечности. Юдит, посмотри на меня, посмотри в мои утомленные глаза. Ты увидишь в них двадцать три дня и семьдесят шесть минут. Как долго еще ты будешь меня томить?

Она: Ханнес, ты не желаешь признавать реальность. Тебе нужен врач, ты болен, сходишь с ума. Он: это ты меня сводишь с ума, заставляя играть в эту игру. Я нашел в себе силы потерпеть, я и твоим маме с папой обещал, но иногда, иногда… Он сжал кулаки, стиснул зубы, скулы выступили вперед, а на лбу проявились жилы.

Юдит была близка к тому, чтобы вскочить и бежать отсюда немедленно. Но вспомнила про совет Бьянки — «до некоторых туго доходит», — и что такие типы будут снова и снова добиваться своего, если не дать им однозначный и убедительный отпор. Повинуясь напутствию «главное — спокойствие», она тихо произнесла:

— Ханнес, ты мне нравишься, но, к сожалению, я тебя не люблю. Мы никогда не станем парой. Никогда, Ханнес, никогда. Взгляни на меня, Ханнес: никогда! Немедленно прекрати меня ждать. И потихоньку отвыкай думать обо мне. Прошу тебя, вычеркни меня из своей жизни. Я сама готова выть из-за того, что мне приходиться быть жестокой. Очень больно произносить эти слова. Но я повторю снова, чтобы до тебя, наконец, дошло: вычеркни меня из своей жизни!

Ханнес смерил ее взглядом, покачал головой и зажмурился. Было видно, как он напряжен, как тяжело ему даются мысли. Но затем улыбнулся и пожал плечами. Казалось, он поверил в серьезность ее слов, и этот жест стал своего рода знаком освобождения. И все же что-то внутри него этому противилось. Юдит с каменным лицом продолжала молча следить за происходившей в нем борьбой.

— Юдит, — произнес Ханнес, как бы подытоживая результат внутренней рефлексии, — я тебя отпущу. — И как бы между прочим принялся закатывать рукава рубашки, обнажая волосатые предплечья. — Когда мы выйдем отсюда, я тебя вычеркну из жизни, обещаю, и ты станешь свободной. — Он облокотился локтями о стол. — Но внутри, — продолжил он дрожащим голосом в патетическом тоне, — внутри ты и дальше будешь со мной. Ханнес демонстративно выставил руки. Юдит не без отвращения уставилась на длинные красные рубцы. Слишком глубокие и симметричные, чтобы быть кошачьими царапинами.

— Откуда у тебя эти порезы? — спросила она.

Дрожь в ее голосе подействовала на его раны как целительный бальзам. Ханнес подобрел, и лицо его просияло в улыбке.

— Все-таки мы неразделимы, — заключил он, — а теперь ты свободна.

4

Смысл последующих дней — а август, следует сказать, выдался спокойным и страх несколько поутих — состоял в вычеркивании из памяти неприятных переживаний. Юдит только и занималась тем, что отгоняла всякие мысли и ассоциации с непрошеным гостем. За этим занятием она иной раз забывала даже о еде. По ночам Юдит из опасения, что могут присниться рубцы на его предплечьях, долго смотрела на огни своей роттердамской люстры с золотым дождем, пока глаза не закрывались от усталости.

Герд каждый день предпринимал попытки наладить прежние отношения, но преуспел так же мало, как и ее остальные друзья, которые потихоньку уже начинали за нее опасаться, однако время было упущено. Юдит ушла во внутреннюю эмиграцию, где с дрожью и страхом ожидала последующих атак Ханнеса, в постоянной готовности и неукротимой волей не поддаваться и не обращать на них внимания до самой смерти.

В эти дни Ханнес звонил ей и оставлял сообщения на мобилбокс не чаще одного раза в день, как правило во второй половине дня и, к счастью, никогда по ночам. За пару секунд Юдит удаляла его сообщения, не читая. Если он не изменит своему ритуальному правилу — каждый день посылать ей небольшие сообщения на крохотную сим-карту бездушного мобильного телефона, — о содержании которых она и знать не желала, то ее жизнь скоро вернется в обычное русло. Вот тогда-то Юдит вернется к друзьям и семье и скажет: я снова с вами, а то, что было, — всего лишь кризис. Да и что тут удивительного — жара, стресс, ну, вы знаете. А они ответят: как хорошо, Юдит, что ты вернулась. А теперь позволь себе небольшой отпуск, чтобы хорошенько отдохнуть. Тебе больше нечего опасаться. Мы все на твоей стороне!

До этого дня было еще далеко, Юдит все еще двигалась на ощупь в узком темном туннеле, однако первые тонкие лучи света уже пробивались, и когда ее ненадолго охватила эйфория, она решилась в конце августа предпринять ознакомительную недельную поездку в Амстердам — первое путешествие под чистым и свободным небом. Там она могла пожить у друзей, которые ничего не знали о Ханнесе. Самое большее, что они могли узнать, — это что какой-то зацикленный на ней чудик каждый день посылает ей какую-то хрень на мобилбокс.

Прошел еще день. В то утро Юдит была слишком легкомысленной и, просматривая деловую почту, вскрыла неподписанный конверт. Поняв, от кого он, она пережила шок и сделала вторую ошибку: прочитала письмо, строку за строкой, до последней точки.