Эльмира Нетесова - Тонкий лед Страница 17

Драка завязалась мигом. В ход пошло все, что по­пало под руки. Первым делом ухватили лопаты. Их на складе имелось нимало. Надежные, тяжелые, они за­ходили по головам, спинам, по животам, по всему, что было доступным и осталось незащищенным. Послы­шался первый вой: кому-то рассекли голову. Это при­дало азарт, драка становилась все свирепее. Вот уже трое зэчек валяются на полу под ногами дерущихся. Их не оттащили в сторону, по ним топтались ногами, о них спотыкались, матерясь.

—   Я тебе, сука, всю шкуру до жопы спущу! — гро­зила одна зэчка другой, залепив той лопатой в лицо. Та не устояла на ногах, отлетела к мешкам, захлебы­ваясь кровью, изо рта у нее посыпались выбитые зубы.

Две здоровенные бабы придавили в углу несколь­ких зэчек и уже собрались поприжать их вилами, как на склад ворвалась охрана. Она не стала вникать, кто из дерущихся прав, кто виноват. Всех до единой уло­жили на пол, а затем по приказу начальника зоны от­правили в штрафной изолятор. Но не только двухне­дельную отсидку в «шизо» получила каждая, на целый месяц их лишили свиданий с родными, почты и права отоваривания в ларьке продуктами за свои деньги.

—   А если какая-нибудь умрет в «шизо»? — неволь­но дрогнул Платонов.

—   Их всех врач осмотрел после драки, сказал, что опасного для жизни нет ничего. Просто возбудились бабы. Слишком хорошо живут, вот и дала выхлоп из­быточная энергия. Им даже полезно посидеть в «шизо». За все время устроить разгрузочные дни даже полезно.

Женщины в отделе смеялись над наказанными зэчками:

—   Ну, и рожи у них! Все перекошенные, синие, опух­шие! Смотреть жутко. Зверинец, а не зона!

—   А ты в цехе хоть раз была? Вполне приличные женщины. Все умыты и причесаны, каждая занята сво­им делом. Никаких хождений по цеху, ни одного слова. Как роботы работают. Только руки мелькают. Все в оди­наковой спецовке, в тапках. Мне они на одно лицо показались. В цехах им не только поругаться, передо­хнуть некогда.

—   Зато и зарабатывают неплохо. На воле они вряд ли столько получат в своих деревнях.

—   Воля, она и есть воля! Ни в одном, так в другом месте человек устроится.

—   Но не тот, у кого в паспорте отметка об отбытом сроке стоит.

—   О чем ты? Теперь все в институты бросились. К станку на завод силой не затянешь. Да и мы, если б не заочный юридический, за который громадные день­ги платить приходится, никогда бы тут не мучились. Сиди целыми днями как пенек, читай их хреновину. Хоть бы одно умное письмо попалось, а то — сплош­ная галиматья. Неужели они от зоны отупели? Хотя и с воли им такое же приходит. Вот послушайте перл: «Привет тебе, Хроська! В какой раз отписываю, а ты ни словом не растелилась, старое корыто! Аль дожи­даешь на свиданье? Но где возьму деньги, чтоб зая­виться в тюрьму. Туда, как слыхал, с порожними рука­ми завалиться совестно. Навроде, должон гостинцев привезти, а кто меня угостит на стари? Я все ж мужик, отличье от скотины имею. Работаю, когда тверезый и держут ноги. Ты не серчай, корову нашу я продал. Вот только не помню, куда подевались деньги? Но, глав­ное, что сам живой! Что ни брехни, а мужик при избе надобен. Я еще хоть куда. Весной огород посадил. Картоха взошла хорошая. А луку мало. Квелый он, весь в меня. С хозяйства у нас осталась телка, да куры с петухом. Клюют меня, когда забываю зерно насы­пать иль воды налить. Ну, еще кот. Тот без молока вовсе захирелся. На нашего пса кидается. Совсем ослеп от стари. Как и я, тебя с Нюськой сослепу спу­тал. Это ж надо так-то! А и ты. Дура стоеросовая, зачем ей глаз вышибла? Вот и сидишь нынче. И я маюсь, вовсе высох весь. Некому меня накормить, помыть и обстирать. Совсем не можно так жить. Вон нашего кобеля суки всего вылизали. А я в непотребных, нико­му не нужных маюсь. И когда твой срок изойдет? Си- лов боле нету никаких. Я ж на Нюську ужо не гляжу. У ей один глаз, второй платком завязан. За это на тебя поныне вся деревня зудит. Ругаются и клянут, что бабу изувечила. Мол, надо было меня, старого, на одну цепь с кобелем привязывать. Во, до чего додумались прохвосты. Выйдешь с тюрьмы, вдвух жить будем. Водиться — не с кем. Хватит! Надоели поучатели. Слышь, Хроська, дура толстожопая? Ты не жди с го­стинцами, сама домой скорей завались. Не могу я дом и хозяйство кинуть на чужих. Оно хочь жид­кое, едино свое. А ты к начальнику своему сходи. Упади в ноги да поголоси. Может, и сжалится, отпу­стит пораньше, пожалев меня, сиротину старую и об­лезлую».

—   Откровенный дед! — рассмеялся Егор.

—   Зато какой нахальный! — отозвалась Дина.

—   Глупый! И как такой до старости дожил? Да еще с бабой! В таком возрасте, а все таскался! — возму­щалась Ленка.

—  Люди, идите получать зарплату! — заглянула в кабинет кассир.

—   Во, это другой разговор!

—   Скорее, пока очередь не собралась.

Егор открыл двери кабинета, пропустив вперед со­трудниц. Уходя, закрыл двери.

Домой Платонов вернулся чуть раньше обычного. Впервые за долгое время застал Ольгу, они вместе поужинали. Егор отдал теще зарплату. Та привычно пересчитала деньги, сказала грустно:

—   Ольге новые сапоги нужны, старые вовсе разва­лились. Их уж не надеть, срамотища единая! И туфли надо. Как на все собрать? Умом не сложусь. Может, устроишь меня на работу, хоть куда-нибудь. Что-то заработаю, а копейка в доме нужна...

—  Дома Вы полезнее. Свое отработали. Хватит. Не будем брать дорогие туфли и сапоги. Ведь ноги у де­вочки еще растут. Верно, Оля? — обратился к дочери.

Та впервые отвернулась. В глазах сверкнули слезы.

—   Все ты экономишь на нас. Ну, если такой не­удачник. Зачем семью завел? А ведь мы тебе повери­ли! Выходит зря. Хорошо, что не все мужчины такие, как ты! - ушла в спальню.

Глава 3. КОНФЛИКТЫ

Егор постучал в комнату к Ольге, но она не откры­ла. Выйти для разговора отказалась, сидела взаперти. А Платонову стало не по себе. Ведь все эти годы он жил для семьи, не позволив себе ничего. И вот такую благодарность получил от дочери.

—   Оля, я требую, чтобы ты вышла! Слышишь? Ина­че я сейчас сам открою дверь, но тогда разговор будет другой. Даю слово, ты о том пожалеешь,— предупре­дил Егор.

—   Оля, отворись! Не заводи отца! Не будь дурой. И меня не зли,— подала голос теща.

Но за дверью было тихо. Платонов взял на кухне отвертку, быстро открыл двери в комнату дочери. Оль­га лежала на койке, спиной к двери и плакала. Она и не оглянулась на вошедших отца и бабку.

—   Что случилось, Оль? Какая блоха точит? Чего ревешь? — спросил Егор дочь и, присев к ней на кой­ку, погладил по плечу.— С чего бунт на корабле? Кто обидел, скажи? Может, я не то сказал?

—   А разве не обидно мне носить все старомодное, дешевое, лежалое? Моим подругам родители покупа­ют классные шмотки, не жалеют для них ничего. И только я одна хожу в школу как чучело огородное. На улицу в таком виде стыдно выйти. Одноклассники высмеивают. Мне нет хода на дискотеку, я не гуляю с подругами. Стыдно появиться рядом с ними. В свои шестнадцать как старуха одета. Когда тебе станет стыд­но? Но ведь ничего не хочешь видеть! Приходишь поздно, уходишь рано. Мною совсем не интересуешь­ся. Разве я о таком отце мечтала?

—  А разве родителей выбирают по заказу? — воз­разил Егор и повернул дочь лицом к себе.— Послу­шай, Оля! Я не пьянствую, не сорю деньгами, все до копейки привожу домой, не оставляя и малого заначника. Воровать не умею, взяток не дают, приварка не имею. Ты обо всем знаешь. Что предлагаешь мне? Найти другую работу, где больше получают? Так я пы­тался найти, еще когда мама была с нами, но ничего не получилось. Все места, где получают больше или столько, сколько я, давно и надежно заняты. В городе много безработных. Уж не знаю, как твоим подругам удается купаться в шмотках. Я не меньше, чем те родители, люблю тебя, но мои возможности ограниче­ны. Кроме работы, нет других способов заработать деньги. Может, твои подруги подрабатывают на пане­ли? Возможно, их родители заняты в черном бизнесе. Но иного решения я не вижу. Честно теперь зарабаты­вают неплохо только рыбаки, но туда мне не протол­кнуться.

—   Родители моих подруг порядочные люди. И дев­чонки тоже! Ни одна не промышляет на панели. Про­сто в их семьях любят не на словах.

—  У них оба родителя? — перебил Егор.

—  Да! У всех.

—   А у нас? Сама посуди, потрать на тряпки, голод­ными останемся. Я то ладно, а вы с бабулей? Неуже­ли ее не жаль?