Эльмира Нетесова - Тонкий лед Страница 18

—  Да! У всех.

—   А у нас? Сама посуди, потрать на тряпки, голод­ными останемся. Я то ладно, а вы с бабулей? Неуже­ли ее не жаль?

—   Почему у других получается? Даже на счет от­кладывают! И только у нас все мимо. Как же дальше жить, если за мою учебу в институте платить придет­ся? Или оставишь меня без образования? — села Оль­га на койке и стала смотреть на отца в упор.— Ты, вообще, думаешь о моем будущем?

—  Конечно!

—  И каким ты его видишь? — усмехнулась дочь.

—   Я поговорю с руководством. Думаю, помогут. Да­дут направление и будут оплачивать твою учебу.

—  В вашей системе?

—  А почему бы нет?

—  Ты точно не в себе! — отвернулась Ольга.

—   Не забывайся! Я не позволю с собой такого тона! — вскипел Егор.

—   Ничего себе! Родной дочери предлагает полжиз­ни провести в тюрьме! Да ты больной! За такое с то­бой ни одна из моих подруг уже не разговаривала б.

—   Не они, а ты — моя дочь! И не крути носом, ког­да я с тобой говорю!

—   Совсем от рук отбилась девка! Дома помогать не хочет. В магазин иль на базар сходить не допро­сишься! Как дальше жить собираешься, дылда без­мозглая? - встряла Мария Тарасовна.

—   Чем же она занимается целыми днями? — на­хмурился Егор.

—   По подружкам бегает,— обронила теща.

—   Значит, не стыдно тебе у них появляться? У тебя семья есть? Почему бабке не помогаешь? — вскипел Егор.

—   Ой, достали вы меня обязанками! Почему под­руг домашние не грызут? Не зудят на них? А я только и слышу целыми днями, какая плохая, негодная расту! Устала от вас обоих. Куда уйти или уехать, ума не приложу! — заплакала Ольга.

—  Ты ж получила письмо от матери. Можешь к ней попроситься,— сорвалось с языка Егора нечаянно.

—   Я конверт порвала вместе с письмом. Вместе с адресом выкинула,— ответила зло.

—   Письмо от Тамары?

—   Да, было,— признался Егор.

—  Даже не сказали. Как она там? — спросила Ма­рия Тарасовна.

—   Ничего особого. Письмо Ольге прислала, звала к себе. Твоим здоровьем интересовалась. Написала, что у нее все хорошо.

—   И слава Богу,— вздохнула теща.

—  Домашний цензор! Тебе мало тюремную почту проверять? Домашних контролируешь? — злилась Оль­га.— Письмо мне пришло. Какое право имел читать его? Я тебе такое не позволяла. Нечего в мои письма соваться. Письмо было мне адресовано.

—  Дурочка моя! Именно потому у тебя есть ее адрес, я себе его переписал на всякий случай. Но если вздумаешь воспользоваться, переехать к ней, прежде хорошо подумай. Не случайно предупреждаю. Меня уже предали однажды. И не только меня, но и всех нас. Смотри, чтобы судьба с тобою такой фортель не выкинула.

—   Не пугай! Я уже выросла. Все поняла, почему мама от тебя ушла. Может, она по-своему права. Жен­щина — не кобыла! Не может тянуть хомут бесконеч­но. Семейные сани пупок рвут, если их тащить не по­могают.

—   Олька, дура, замолкни! Что несешь, не зная? Твой отец самый лучший в свете человек! Вот пожила б ты с родней по моей линии, небось, прикусила б язык, глумная! Дед твой за такие поганые слова башку с тебя сорвал бы и всем накостылял бы, что такого змееныша вырастили. Не стал бы уговаривать, хватил бы за косу, намотал на руку, вломил бы ремня иль вожжами наподдал бы дочерна и выкинул бы на улицу в чем была насовсем, без куска хлеба и без гроша в кармане. Воротиться в дом запретил бы до самой своей смерти! Тебя отец уговаривает. Ты ж, стерва глупая, еще выдрыгиваешься. А кто с себя есть? Ни почвы под ногами, ни дела в руках! Пустышка никчем­ная! Тебя каталкой надо прогладить, чтоб мозги сыс­кала, полудурошная телка! Езжай к своей мамке, та­кою же сукой станешь! Тоже, стыд потеряв, забудешь детей и родителей. В кого только пошли эти простигонки, которые за шмотки и кобелей души и совести не пожалеют? Зачем вы в свет выкатились две шишиги лохмоногие? Ведь хуже на земле нет! Сколько для тебя старались? Так-то оценила?

Ольга затравленно смотрела на отца и бабку. В гла­зах закипали злые слезы. Но вот она не выдержала,  соскочила с койки и, наспех сунув ноги в туфли, побе­жала по лестнице.

Мария Тарасовна бросилась следом, но Егор удержал:

—   Не надо! Успокойся, мам. Никуда она не денет­ся. Побегает по подружкам и вернется домой. Ей даже полезна нынешняя встряска. Пусть поймет, что чужим не нужна. Дойдет до нее, как своею семьей дорожить нужно. Поверь, совсем иной вернется. Пусть дозреет. Пока Ольга слишком зеленая...

—   А поймет ли?

—   Куда денется?

—   Вдруг к шлюхам пригреется?

—   Коль суждено тому случиться, не удержим!

—   Своими руками порву в куски!

—   Поздно, мам! Девчонка выросла. Ее ровесницы с парнями гуляют.

—   Может, и наша приглядела кого-нибудь?

—   Скорее всего! Раз наряды стали интересовать, то это не случайно.

—   Вот тебе и малышка! Не успела в жизни опреде­литься, уже хвост подняла на своих,— обидчиво под­жала губы теща.— Я, понятное дело, не могла подолгу с ней общаться. Дома работы много: убрать, пости­рать, приготовить. Ольгу не загружала, все жалела девчонку. Она и села на шею. В магазин сходить не докланяешься. Всякий раз отговорки на уроки, мол, задают много. Как-то захожу невзначай к ней, а Олька прыщи давит перед зеркалом. Меня зло разобрало, поругалась с нею. Вертихвосткой, пугалом обозвала. С неделю со мной не разговаривала, характер показы­вала. И я ей не кланялась. На вторую неделю не вы­держала, подошла и спрашивает: «Бабуль, может, в ма­газин сходить нужно или ведро с мусором вынести, так скажи». С того дня навроде примирились. Поумне­ла. Огрызаться перестала.

—   А Тамара такою же была? — спросил Егор.

—   Нет! Ничего общего. Но у нас, я ж сказывала, дед был сурьезный. Тому не перечь. Коль сказал, так и сделай, иначе душу вытряхнет хоть из старого, хоть из малого. Неслухов и лодырей на дух не переносил. Тамарка в три года полы мела и мыла, в огороде при­учалась управляться. В десять готовить умела и сти­рала. В огороде и со скотиной умела справиться. Но дед никогда не хвалил. Глянет на работу из-под бро­вей. А они у него лохматые были. Вот если зашевелит ими, значит, недоволен. Убегай, покуда его рука не со­рвалась, потому что на задницу с неделю не сядешь. Ладони ровно каменные. Томке от деда тоже перепа­дало. Научилась поневоле убегать от него. Даже ког­да девушкой стала, школу закончила, бывало пойма­ет за косу, как сунет коленкой в зад и отпустит. Девка все углы дома носом проверяла. Конечно, обижалась на деда, но он не только с нею, со всеми такой был. Зато когда помер, стало его не хватать. Порядок из дома словно убежал. Вот тогда поняли и пожалели деда. Эх, если б теперь он жил! Не дал бы Тамарке семью испозорить. Оно и из Ольки путевую девку слепил бы...

—   Кулаками доброе не вгонишь, только обо­злишь,— не согласился Егор.

—   Неправда твоя. Дед верно сказывал, что умная жена — это хорошо, а умелая — лучше. С детства учил, что если девка не умеет готовить, не будет у нее се­мьи. А если еще грязнуля и лентяйка, такую только за цыгана отдавать. Но и они нынче с выбором. Им тоже никчемные не нужны.

—  Случается, свекрови невесток учат...

—   То в редкость, Егорушка! Все теперь берут гото­вых. Коли не повезло, выкидывают из семьи. Мамки не вечные. Какая своему сыну лиха пожелает? Вот и Ольга. Она все умеет, но ленивая, и характер гни­лой. Тяжко придется в замужестве, битой и руганной станет жить как барбоска постылая.

—   По-моему, она с семьей не поспешит,— улыб­нулся Егор.

—   Наоборот, она—лентяйка! Вскарабкается на чью-то шею, чтоб самой меньше вкалывать, и будет мужика погонять всю жизнь. Таким обычно везет.

—   Я вот думаю, она сегодня придет домой ноче­вать или у подруг останется? — выдал свое беспокой­ство Егор.

—   Хорошо, если у подружки! А вдруг у нее дружок имеется. Что тогда? Ведь и не сыщем! А воротится с пузом, вообще срамотища единая!

—   Не накручивай, мам! Чуть девчонка за порог, уже и напридумали. Да и кому нужна такая, без образова­ния и приданого, без специальности и заработка? Ее друзья знают, где я работаю, не решатся на подлость, а с незнакомыми Ольга не общается.