Алёна Алексина - Перехлестье Страница 17

- Штаны? Тебе? Ты, девка, блажная что ль?

Зария рядом от ужаса попыталась обратиться в маленькую тучку и улететь прочь.

- Почему блажная? - удивилась Василиса и осеклась, только сейчас понимая, что за все время, проведенное в этом странном мире, ни разу не встретила женщину в штанах. Эх, дурында...

- Какое "мне"? Совсем очумел? - напустилась она на купца. - Щас как мужа позову, он тебе быстро навешает! Оскорбить меня вздумал - приличную женщину, мать шестерых детей? Вы только посмотрите на этого нахала?!

И девушка быстро повернулась к снующим мимо горожанам, ожидая поддержки и всячески раздувая скандал.

- Этот человек решил, что я куплю у него штаны и напялю их на потеху всей толпе!

Торговец, мигом растерявший безмятежность, замахал руками:

- Уймись, уймись, до чего вы склочные - бабы! Сама ж подошла и говоришь - "есть на меня штаны"? И чего я подумать должен был?

Василиса подбоченилась и сверкнула очами:

- Ты должен был подумать: "Ах, у этой уважаемой женщины есть муж или брат одного с нею тела". Хам! Евтропий! Иди сюда! Твою жену только что обозвали падшей женщиной, а ты там гнешь подковы и не слышишь!

Лиска орала так, что со всех сторон к прилавку стали стягиваться люди.

Торговец при упоминании подков побледнел, а дебоширка, видя его растерянность пояснила:

- Он у меня иной раз на спор кобылу в гору заносит. Или подковы гнет. - И снова заорала не своим голосом: - Евтропий! Иди сюда!

- Тише ты, тише, чего орешь? На вот бери любые, только не скандаль, - закудахтал мужик, - вполцены отдам!

Василиса же свалила свои свертки в руки испуганно хлопающей глазами Зарии и быстро-быстро начала перебирать товар.

- Эти, вот эти, вон ту рубаху и этот пояс...

- Э-э-э... - возмутился было продавец, но девушка грозно нахмурила брови и уточнила:

- Опять Евтропия кликать?

- Бери, только сгинь, - махнул рукой мужчина. - И ты, и Евтропий твой, и малахольная эта.

- Гляди у меня.

Васька кинула на прилавок несколько монет и была такова.

Её спутница долгое время шла молча, борясь с удивлением, а потом едва слышно выдавила:

- Лиса, у тебя же нет мужа и детей.

Собеседница в ответ пожала плечами:

- Ну, когда-нибудь будут. А ты могла бы и сказать, что у вас тут женщины не носят портков. Не пришлось бы Евтропия звать.

Пристыженная помощница ссутулилась еще сильнее.

- Ладно, - сжалилась стряпуха, - выкрутились же. Сладенькое что-нибудь съедим?

С огромным сахарным коржиком Зария выглядела до крайности потешно - она держала его на вытянутой руке, словно не зная, что делать с такой красотой.

- Ешь, - и Васька подала наглядный пример, откусывая от своего лакомства.

Спутница нерешительно попробовала и... впервые за несколько недель знакомства Василиса увидела, как бледное застывшее лицо девушки просветлело. Чернушка ела сладкую сдобу и впервые казалась... очень красивой, настоящей.

"Горе, ты горе", - подумала про себя кухарка. И девушки направились с торга прочь, протискиваясь сквозь толпу, уставшие, нагруженные свертками и с наслаждением жующие.

А Лиска размышляла, угадала она с размером или нет - подойдет Зарии голубое платье, которое она купила? Могла ведь напортачить с размером, ой, могла. Ну, ничего, велико - не мало. А то все равно эти жуткие обноски, в которых чернушка ходит изо дня в день уже порядком поднадоели. Будет ей подарок.

Глен и сила любви

Так странно... В далеком юношестве ему говорили, что если человек стоит посреди помойки и думает о том, как прекрасен мир - значит, он либо сумасшедший, либо влюбленный. Ну, в смысле, человек.

А еще его приятель Джинко как-то сочинил такой стишок:

Он был как будто прокаженный -

К нему никто не подходил.

Все потому, что он - влюбленный -

Всем о своей любви твердил.

Это было просто вершиной Джинкового рифмачества. Ибо все его остальные стишки отличались редкостным непотребством. А этот... этот был просто смешным. Потому как всем известно, что влюбленный мужик, особенно, если подопьет, будет каждому рассказывать про свою единственную и распрекрасную королевишну.

А вот Глену сейчас было совсем не с кем поделиться. Чем? Да влюбленностью своей. Потому что он и вправду... влюбился. Ну или спятил. Ибо окружающий мир стал казаться ему прекрасным, заведение батьки Багоя - роскошными палатами, а сам Багой практически венцом творенья. Нет, влюбился, конечно, Глен не в трактирщика. Не настолько он спятил от выпавших на его долю приключений. Да и вообще за беглым колдуном, беглым вором, и просто беглым никогда прежде не замечалось сумасшествия, а значит вывод ровно один - влюбился.

Но... она ведь была чудом!

Просиживая днями напролет в "Кабаньем Пятаке", который благодаря новой кухарке обрастал все большей популярностью в Аринтме, Глен не сводил с нее глаз.

Мужчина с удивлением понимал, что никогда прежде не видел никого столь же прекрасного. От нее исходили волны света и радостные солнечные зайчики! Она вся казалась солнцем - теплым, ласковым, ясным. Ее улыбка... он никогда прежде не видел, чтобы женщина улыбалась вот так - словно бы сама себе, но в то же время...

Ему в ней нравилось все. Он не мог объяснить - почему. Не понимал. Просто нравилось. И влекло с неодолимой силой! Влекло так, что приходилось стискивать зубы, перебарывая отчаянье, ведь приблизиться волшебник не мог. Скрытый завесой невидимости, он не заказывал умопомрачительно пахнущую стряпню, не подзывал обслугу. Но почему тогда она, несколько раз проходя мимо него, вскидывала голову, словно отыскивая взглядом никем незамеченного посетителя? Ах, как он хотел окликнуть ее! Хотел улыбнуться, но еще больше хотел поговорить о ней. Хоть с кем-то! Рассказать о том, как блестят ее глаза. Какие они красивые! Как способна обогреть и утешить ее улыбка. Увы, собеседников и даже просто слушателей у него не было.

А, может, Глен просто слишком много времени провел в одиночестве? Без возможности поболтать, покутить, без возможности просто жить, как жил всегда - разгульно, весело, рисково? Теперь же он простой наблюдатель. Скучно-о-о. Есть хороший шанс свихнуться. Мужчина помотал головой и усмехнулся сам над собой. Глупости какие-то в голову лезут.

Говорят, если колдун начал задумываться о чувствах, значит ему пора на покой, ибо от любви до дурости - один шаг. А дурость для колдуна - недостаток смертельный, особенно, если учесть, что покой таким, как Глен, принести может, увы, только дэйн. Век бы его не видать.

К слову о последнем. Этот что-то зачастил в харчевню. Явно положил глаз на Василису. И, хотя мага бесила сама мысль о том, что дэйн и он находятся под одной крышей, поделать с этим ничего было нельзя. Но... с другой стороны... как же весело понимать, что загонщик колдунов не чувствует, не знает про него! Потому как невидимость Глена до того сильна, что дэйн, могучий и всесильный, дэйн, которого даже колдуны и маги не могут убить... он не ощущает его. Это забавляло.

Хотелось подойти и рявкнуть на ухо: "Выкуси!". Посмотреть бы как он подпрыгнет. Но, конечно, ничего подобного Глен не делал. Дэйн есть дэйн. Вдруг все же учует. Лучше не выдавать себя. Ничего. Мы еще повоюем. Мы еще гаркнем свое "Выкуси!" так, что у всей харчевни будет в ухе звенеть.

В общем, дэйн таскался в таверну с завидной регулярностью и видимо хотел привлечь внимание стряпухи. Впрочем, последняя была одинаково приветлива со всеми и высокого гостя ничем не выделяла. Правда, когда он пришел в заведение первый раз, девушка расплылась в искренней улыбке и подлетела, сказав что-то, чего Глен не понял.

Дэйн ответил вежливо, но отстраненно. Как всегда. Улыбка девушки ни на миг не поблекла, но после этого Лиса держалась неизменно почтительно и тоже на расстоянии. Но Глен-то знал - дело было не в том, что кухарка почувствовала себя уязвленной или утратила интерес к мужчине. Просто Багой - злобный сыч - увидев, как стряпуха раздает авансы, испугался.

Сейчас, когда таверна стала, наконец-то, приносить прибыль, трактирщик впервые за многие годы разомлел от барышей, стал особенно жаден и придирчив - понятно же, что наулыбавшись вдосталь видному посетителю, его работница поступит, как все незамужние бабы - выскочит замуж и, весело помахивая передником, убежит нянчить детей да попиливать благоверного. А хромоножка Зария вряд ли сможет повторить трудовой подвиг этой вертихвостки.

Поэтому вечером того же дня, Багой, насупив для пущей солидности брови, предпринял то, что в мире Василисы называли превентивными мерами - провел с девушкой воспитательную беседу на тему - можно или нельзя строить глазки посетителям. Ответ был один - нельзя. Улыбаться улыбайся, но только по острой необходимости, ежели харч пересолила или там муху в похлебке кто отыскал, а чтобы дальше этого - ни-ни, а то ишь...

Васька сделала серьезное лицо, проникновенно покивала и последовала совету работодателя. Ей нравилось в его таверне, и портить отношения с, в общем-то, довольно адекватным мужиком не хотелось, тем более в новом мире девушка еще не очень обжилась. Опять же Зария есть - на кого такую оставишь?