Виктор Голявкин - Избранные Страница 17

Я свернул в переулок, там несколько демонстрантов плясали в кругу под зурну.

Я протиснулся к танцующим, здорово они плясали, лица красные, потные, один так завертелся, что упал. Я какое-то время про значки забыл. Вспомнил, что нужно их продать, а с чего начать? Там, на мотоцикле, совсем другая была обстановка. Ни с того ни с сего кричать: «Значки! Значки!» — как-то нелепо.

Спрашиваю стоящего рядом:

— Вам не нужны значки, товарищ?

Он меня спрашивает:

— Чего, товарищ?

— Значки, — говорю, — вам не нужны?

Он, не задумываясь, отвечает:

— Не нужно.

— Первомайский, — говорю, — значок. Приколете, будете носить.

— Не надо, — говорит.

Я вытащил значок из кармана, ему показываю. Он глянул и говорит:

— Ну?

— Купите, — говорю.

— Послушай, отстань, — говорит, — что ты ко мне пристал! Дай мне смотреть пляску, что ты пристал? Смотри пляску, да! Отстань!

— Я к вам не пристал, — говорю, — а предложил. Не хотите — не берите.

— Вай! — говорит. — Не хочу, да! Я тебе по-русски сказал или нет?

Отошел от него, мрачный тип, значка не хочет. Все хотят, а он не хочет. Тоже мне!

Зашел с другой стороны круга, женщину тихо спрашиваю:

— Вам не нужен первомайский значок?

— А ну, покажи, — говорит.

Показываю.

Она его повертела, со всех сторон поглядела, даже чуть не понюхала.

— А сколько стоит?

— Рубль.

— Дорого.

— Да что вы, мы таких значков знаете сколько продали?

— Сколько?

— Несколько тысяч!

— Не может быть, — говорит, — очень дорого.

— По-вашему, сколько же стоит такой значок?

— Полтинник, — говорит, — не больше. А мне он и за полтинник не нужен, я лучше себе семечек куплю.

— А не нужно, так нечего разглядывать целый час, будто вы шубу собираетесь покупать!

— А ты меня не учи, — говорит, — мал еще старших учить, у меня сын с тебя, так он не болтается тут под ногами, не спекулирует значками…

— Да потише вы! — говорю. — Чего раскричались!

Она как заорет:

— Жулик! Спекулянт! Мошенник! Вор! Бандит! Я сейчас милиционера позову. Он тебя на чистую воду выведет! Ты еще ответишь за спекуляцию!

Я от нее подальше. Совсем она мне настроение испортила, с ума сошла. Зурна заливается, в круг все новые и новые люди идут, целая толпа пляшет.

Издали крикнул:

— Значки!

Никто даже не обернулся.

Я громче:

— Значки! Кому значки!

Как будто все оглохли.

Двое веселеньких возле стены пошатывались, я к ним.

— Ну-ка, покажь, — говорят, — что такое?

Взяли у меня по значку и друг другу прикалывают. Да лучше бы я к ним не подходил! Может, они на будущий год приколют!

Кое-как прикололи, стоят в обнимку и улыбаются.

— Красивые мы? — спрашивают.

— Очень, — говорю.

Один другого спрашивает:

— Мы с тобой, Миша, на демонстрации?

— На демонстрации, — говорит Миша.

— Мы с тобой, Миша, имеем право?

— Имеем, — говорит Миша.

— Мы с тобой, Миша, красивые?

— Красивые, — говорит Миша.

— Деньги, — говорю, — давайте!

Они стали значки отцеплять.

— На, парень, держи!

И пошли. А идут-то как, красивые! Уж им-то ни к чему значки. Без значков вполне хорошие. Пусть Штора меня ругает не ругает — ничего у меня не получается.

…У него торговля идет, но не шибко. Покупают, но давки никакой нет, все спокойно.

Увидел меня, подмигнул.

— Ну, как? — спрашивает.

Я по карманам похлопал.

— Никак, — говорю.

— Становись, — говорит, — рядом и шуруй! Толку от тебя как от козла молока, пропадешь ты без меня, бальзак, на том свете исправишься.

Я встал рядом с ним, постепенно карманы мои стали освобождаться. Торговали дотемна.

Операция в общем прошла успешно. Оставшееся он собирался завтра реализовать, поехать на маевку. Выпившие люди, по его мнению, по два значка приобретут, на обе стороны груди.

— Только я с вами не поеду, — говорю, — меня дома не отпустят.

— Заработать, значит, не хочешь? Пришел бы завтра. Да ты не надувайся, как пузырь, не надувайся, а то лопнешь! Завтра приходи!

— Как завтра?!

— Сразу и получишь.

— Нет, — сказал я, — сегодня.

— Арбуз на крючок с червяком не поймаешь, — сказал он загадочно, — а грибы на паркетном полу не растут.

— При чем здесь грибы?

— Рыба на деревьях не вьет себе гнезда, — сказал он загадочно.

— Вы что, умнее всех на свете, да? — сказал я.

— Ты надо мной не труни. Вот плоды моих действий, моей философии! Вот они! — Он выгреб из кармана кучу денег, повертел перед моим носом. — Слепой ты, да? Гляди! Мы с тобой еще наделаем продукции! К Новому году, к следующей годовщине Октября, к женскому дню Восьмое марта…

— Ко Дню артиллерии, — сострил я.

— Ну, ты, бальзак, брось! Ты ведь еще не полный бальзак, а кусочек, тебе до Бальзака еще много учиться. Напрасно ты так со мной, вся сумма у меня, ты помни! Ты не особенно-то дергайся, прощай, бальзак!

— Как прощай?!

— Ага! Испугался! Ну то-то! Клад ты, бальзак! Ваша светлость!

Ненавижу я эти штучки. Отдал бы деньги, и все тут. Нечего мне мозги крутить, что за привычка!

Он обнял меня за плечи.

— Да пошутил я. Так же шуток не понимаешь, как моя жена. Неразвитые вы люди! Да разве я могу оставить вашу светлость? Бросить посреди улицы? Садись.

И помчались мы обратно по Буйнаковской улице.

Расходились демонстранты. Пошли переполненные трамваи.

Домой я не явился в эту ночь.

Мы затаскивали мотоцикл в сарай, как Штору окликнули.

— А я к тебе в гости после демонстрации, — сказал улыбающийся маленький толстяк, обнимая за плечи улыбающуюся женщину.

— Смотри, Картошин! — воскликнул Штора. — Целую Кате ручку!

— Катались? — спросила Катя.

— Катались, катались, — сказал Штора, моргнув мне. Поднялись в квартиру.

Штора чуть не захлопнул перед моим носом дверь, я успел проскочить, вернее, втиснуться. Забыл, что я сзади иду, что ли?

— Мой помощник, — сказал он Картошину.

— Все великие дела творишь? — сказал Картошин, улыбаясь.

— Угадал, — сказал Штора. — А ты?

— После окончания нас с Катей направили в Кировабад на строительство электростанции. Там остались. Милый городишко. Сейчас в конструкторском бюро. Примчались, как ты сам понимаешь, на праздники, к родным…

— Не думаете из своей дыры перебираться?

— Не думаем.

— А я разворачиваюсь, брат, вовсю…

— Мы с Катей, когда тебя исключили…

Штора перебил:

— Об этом я не жалею.

— Можно было бы тебе восстановиться…

— Брось, Картошин, я плевать хотел на них, мне не надо… Мне это все, знаешь… начхать. При моих способностях, ты, Картошин, знаешь… Я им всем покажу!

— Да, да… — сказал Картошин.

Я заметил, со Шторы вдруг слетело то хорошее настроение, та уверенность в себе, которые только что наполняли его до краев.

— Мы ведь с тобой, Картошин, не виделись с того дня, как я из института ушел, — сказал Штора.

— Да, да, с того дня, как тебя… как ты ушел, мы с тобой не виделись…

— И вот встретились в праздничный день, — сказала Катя.

— Сейчас мы все организуем, — засуетился Штора, — сейчас я своего помощника пошлю…

Он отвел меня в сторону.

Супруги Картошины закричали:

— Не надо ничего, Виконт, не надо беспокоиться, мы просто зашли тебя проведать!

Но он уже хлопнул дверью. Я его убедил, что детям до шестнадцати лет спиртного не отпускают.

— А вы, значит, его помощник? — спросила меня Катя Картошина.

Скажи «да», она сразу поинтересуется, в чем я помощник. Но мне не хотелось распространяться про значки. И Штора, как я понял, не собирался перед ними хвастаться сегодняшним днем. И я сказал:

— Я его родственник.

— Так, значит, вы его родственник? Вы нам что-нибудь расскажете? Виконт и сейчас, вероятно, откидывает номера? В институте он откидывал такие номера! Он был очень живой, правда, Паша?

— Да, он откидывал номера, — сказал Паша, — а что он сейчас делает?

— Работает, — сказал я.

— Ну, это понятно, а где он работает?

— Очень крупное место занимает, — сказал я почему-то.

— И какое же это место?

— Не знаю, что-то позабыл… Как его…

— Какое же?

Они меня вовсю допрашивали. Хотелось выпутаться из этой родственной истории, но не тут-то было. Смотрят на меня в упор, с таким интересом, как-никак родственник…

— Он ваш дядя, что ли?

— В общем-то да, — говорю, — но не совсем.

— Как это понять?

— Матери разные, понимаете.

— А-а-а…