Владимир Масян - Игра в расшибного Страница 17

— Мабуть хто на яблоки соблазнился? — предположил Виктор Харитонович. — Мало ли ребятни вокруг?

— Может, — не сразу согласился Хрустов. — Сами понимаете, какие люди там живут.

— Дворец им отгрохали — будь здоров! Начальство, одним словом.

— Бери выше! — поднял указательный палец Хрустов и ткнул им в тётку Ганю: — Партийное руководство!

— Шо це таке робится! — подбоченилась Печерыца. — За яким тыном сховалыся, а усё трусятся. З дерьма муха взовьётся, они кажут — шпиён! Подывыться бы на ту жидову, и то нэ можно!

— Что за шум, а драки нет? — спросил подошедший Кузьмич и первым делом за руку поздоровался с участковым. — Чем ты их развлекаешь, Василёк?

— Василий Фомич говорит, что соседи из «замка» жалобу накатали на весь наш двор, будто покоя мы их лишаем, — ответил за Хрустова присевший на собачью конуру и загородивший толстыми ногами выход Бурану возбуждённый Толик Семёнов.

Кузьмич крутанул на голове кепку и скорчил рожу:

— Я вам по этому поводу анекдот расскажу: «Один маршал привёз из Германии богатые трофеи, удачно их продал, построил себе шикарную дачу и пригласил на новоселье самого Сталина. Посидели, выпили, уже собрались разъезжаться, и вдруг Сталин попросил всех налить ещё:

— Я хачу поднят этот бокал за нашего дарагого хазяина, — Кузьмич попытался передать грузинский акцент вождя, — каторый пастроив такую прэкрасную дачу, решил передать её под дэтский дом! Не правда ли, таварищ маршал?»

Все сдержанно посмеялись. Хрустов, явно чувствуя себя лишним, направился к воротам, поманив за собой Кузьмича. Уже в переулке сказал Фролову:

— Там баба сволочная, — кивнул в сторону перестроенного дома за высоким забором, — показывает на вашего Костю Карякина.

— Бред! — вздрогнул Кузьмич, и светлые глаза его налились кровью.

— Сам понимаю, что бредятина. Но следы в саду здоровенные.

— Не таков Костя, чтобы на чужое позариться, — убеждённо сказал Фролов и натянул кепку на глаза. — Зуб за него даю.

— Я и не подозреваю ничего такого, — согласился Хрустов. — Я там всё облазил, вот и подумалось: может он увидел, чего не положено было постороннему глазу видеть? На всякий случай, скажи ему: пусть подальше от этой стервы держится. Больно уж она выпендрёнистая.

— Разберёмся! — пообещал Кузьмич.

Даже после купания лежать под солнцем не хватало терпения. Котька побросал лежаки в воду, и теперь они втроём болтались между ними на притащенной низовым ветром ряби. Но спрятанные под панамами макушки всё равно пекло, и приходилось поминутно нырять или, держась за рейки, погружаться с головой в волны и хоть ненадолго замирать в живительной прохладе.

— Век бы из воды не вылезала, — отплёвываясь, постанывала Людмила. Мокрая чёлка её прилипла ко лбу, коса расплелась, и светлые волосы, словно водоросли, уплывали по течению.

— Не кажи: гоп! — цепкие глаза волгаря уже углядели на горизонте чёрную, поминутно разбухающую точку. — Молили дождя, а будет вам потоп.

— Ты серьёзно? — не поверила Людмила. На тучи, по её мнению, в солнечном небе не было и намёка.

— А я и в дождь останусь здесь, — хлопая по воде ладошкой, веселилась Вера.

— Не брызгайся, — отплыл от неё Котька. — Думаю, полчаса у нас ещё есть в запасе.

— Как полчаса? Мы же договаривались побыть здесь до обеда, — изумилась Вера. — За Гунькиными машина придёт не раньше. Или вы шутите?

— Он нас разыгрывает, — успокоила её Людмила. — Проголодался и плавает у понтона, поближе к сумкам с провизией. Посмотри, какие у него настороженные, как у голодного волка, глазищи!

— Значит, и дождя не будет?

— Дождя не будет, — Котька и в самом деле лёг грудью на край причала. — Будет вам, девоньки, сегодня светопредставление!

И словно в подтверждение его слов в чистом небе отдалённо пророкотал гром. Чёрная точка над Заводским районом расползалась в жирную кляксу с рваными краями. Теперь её заметили и на «Буревестнике» и вывесили сигнал сбора для спортсменов, чьи лодки в зоне видимости сразу устремились на базу. Собирать остальных вышел катер на подводных крыльях.

— Вот вам, бабушка, и Юрьев день! — Котька легко поднялся на ноги и протянул руку Милке: — Глянь, кажись Мельниковых гулянка.

На лодке тоже заметили знакомых. Выкрашенная в тёмно-синий цвет, с широкой белой полосой по ватерлинии, с короткой мачтой на гуляне, услада многих волжан сбросила обороты движка и направила высокий нос к «Буревестнику». Через минуту она уже тёрлась бортом о доски причала.

— Здорово ночевали, станичники! — Валерка Мельников, радушно улыбаясь, багром «заякарил» посудину. — Маленько рыбалили по утречку, да вишь, какая хмарь поверх Соколовой горы ползёт. Навроде тумана, а можа пыль до небес. Того и гляди, город накроет.

— Не туда глядишь, паря, — Котька начал одеваться и через натянутую на голову шведку прокричал: — Поверни ноздри к Сазанке, не то учуешь!

— Вовремя мы, братишка, снялись, — прикрываясь от солнца ладонью, обернулся в указанном направлении и старший брат Владимир. Щурясь, он стащил с носа очки в модной тонкой золотистого цвета оправе и неожиданно для всех громко чихнул.

— Точно! — засмеялись девчата.

— На жарёху-то хоть наловили? — робко полюбопытствовала Вера, из-за плеча Людмилы поглядывая на братьев, но чаще, заметил Котька, задерживая взор на Владимире.

— В таку жарищу хоть по башке блесной стучи, у судака жору нет. Зацепили несколько карандашей, — Валерка вытащил из ведра прямого, как прут, с выпученными глазами бершишку. — Не столь съешь, сколь расплюёшь!

Но друзья знали характер Валерки — никогда не выдаст правды. Хоть самого себя — да обманет! Тем паче, рыбак он был, как говорят, от бога: в любую погоду, днём и ночью без хорошего улова не оставался. Вместо блёсен пользовался самодельными бронзовыми шестигранниками, надраенными до зеркального блеска, или отлитыми из свинца узкими «лепестками» с впаянными коваными крючками, жало которых было острее пчелиного. И багрил ими дно не хуже морского тральщика.

После службы в армии Валерка вернулся на Судаковский завод, но по своим чувствительным к леске пальцам выбрал редкую профессию лекальщика. Он ещё в старших классах вымахал на голову выше старшего брата, а теперь и вовсе заматерел, раздался в плечах, накачал мышцы. Только вокруг курносого носа по-прежнему, как в детстве, роились конопушки. Точь в точь, как у сестры Натахи, которая к тому времени успела выскочить замуж за Вадима, укатить с молодым лейтенантом в захолустный гарнизон, родить сына, развестись и с карапузом вернуться жить к родителям.

Владимира — говорил весь двор — высушили науки. Он учился в аспирантуре своего любимого географического факультета, дневал в библиотеках и архиве, ложился и вставал с книгой и даже на рыбалке умудрялся разглядывать какой-нибудь атлас. Поэтому всем снастям предпочитал закидушку: забросил и жди, когда звякнет колокольчик.

Он заметно облысел, спрятал умные голубые глаза за стёклами очков, немного ссутулился и при разговоре чуть-чуть прикашливал. Возможно для солидности, а то и просто наглотавшись вековой пыли в хранилищах. При своей почти немощной худобе Володя обладал густым хрипловатым баском, который подразумевал в нём скрытые силу и страсть. До поры до времени, пока не появилась Вика, страстью этой была гитара!

— Мы по дороге сюда три банки Вахтангу в ларёк забросили, — сказал братьям Котька. — Лодку ставить будете, спросите, нет ли раков у кого. Чухонцы грозились сетки поднимать на Карамане.

— Эти задарма не дадут, — уверенно заявил Валерка. — Сами сварят и у того же Вахтанга на пиво обменяют.

Он разохотился ещё что-то сказать, но Котька бесцеремонно перебил его, обращаясь только к Владимиру:

— У них за старшего Павлик из парковских, которого мы на майской демонстрации от Лёнькиных бакланов отбили. Скажи, для Карякина, он завсегда даст.

— Знам мы твоего Павлика, косорылого, — обиделся Валерка и оттолкнул гулянку от причала. Закричал на байдарочников: — Погодь под нос нырять! Успеете потопнуть!

— Сделаем, — спокойно пробасил Володька и полез на корму заводить движок.

А на бетонке народу только прибавлялось. Уже оккупировали и парапет, и заброшенные сливные трубы, и кучи неиспользованной щебёнки, и железную крышу оставленного строителями навеса для мешков с цементом, и даже плавающую у берега пустую цистерну, когда-то служившую понтоном под рукавами ненасытного земснаряда. Их не смущали ни поднявшаяся над улицами города пыль, ни сменившая жару разряженная духота, ни наползавшая с юга чернота, уже явно сыпавшая по краям размытыми полосами дождь. Редкие дуновения упругого ветра встречались с облегчением и надеждой на близкую прохладу. Под нараставшее урчание в небесах грозу ждали с радостью.