Александр Карнишин - Почти фантастика Страница 17

— Ну, вот. Тут три вокзала — выбирай, какой хочешь.

— Да ну? Вот тут — целых три вокзала? — опять заулыбался пассажир. — Это хорошо. Это просто здорово. Сел — и пое-ехал! — пропел он мелодично, отстегивая ремень и открывая дверцу.

— Э! Э! — очнулся Кузьмич. — А деньги?

— Ах, деньги! — хлопнул себя по лбу, уже выйдя, розовощекий. — Да, я же обещал! Ну, вот, держи.

И кинул на сиденье черный дешевенький дипломат с обтрепанными до желтого картона углами, хлопнув тут же дверцей и растворяясь в сером потоке куда-то вечно спешащих вокзальных людей.

Бомба!

Кузьмич замер. Сердце дало перебой. Но, вроде, обошлось? И никаких звуков из чемоданчика. И запахов химических. Да нет, не бомба это. Тьфу! Просто денег не было у мужика, наверное. Вот и скинул ненужную вещь вместо оплаты. Сколько такая рухлядь может стоить? И куда его теперь девать? Под инструменты если только?

Вздохнув, Кузьмич развернул дипломат к себе, щелкнул замками, откинул крышку.

— Ё!

Кино снимают, что ли? Под крышкой аккуратно оплетенные цветными банковскими бумажками лежали деньги. Много денег. Очень много. Под крышку.

Ага. Как же, знаем мы такие дела. Он прикрыл чемоданчик и вырулил со стоянки, направляясь домой, на Калужскую. Ехал и чертыхался про себя всю дорогу. Точно ведь — либо телевидение эксперименты проводит, либо ментовка разгулялась, и чемодан фальшака ему кинули, чтобы проверить, как оно расходиться будет. О! Или еще хуже! Пробрало вдруг Кузьмича и он стал внимательно следить в зеркало заднего вида за теми машинами, что сзади. Ведь это парень такой, как в кино. Улыбчивый, да ласковый. А сам-то — убийца, небось. Убил, да непростого. Такого, что теперь денег не считает. Что ему рубли? Тут доллары у него и евры разные миллионами за дело. А рубли — можно таксисту. И ответственность потом — ему же.

Кузьмич быстро вырулил с Профсоюзной, подкатил к старшему, который по вечерам сам сидел в черном небогатом, но мощном форде.

— Сан Саныч! Тут такое дело. Вот, — распахнул чемоданчик.

— Оба-на! Это как же? Потеряли, что ли?

— Сан Саныч, нельзя ли проверить — может, «грязные» они? Может, вляпался я тут по самое некуда сам не пойму, во что? Ну, вы ж меня знаете — я же за порядок. И вообще…

— Да-а-а, — протянул широкий, как два сиденья своего форда Сан Саныч. — Порядок — это главное. Ты это, Кузьмич, оставляй все у меня и не беспокойся больше. Я, значит, сам разберусь, с правильными людьми посоветуюсь. А ты не бойся ничего. Если что — возьму на себя. Ты ж подо мной ходишь.

Кузьмич вытер лоб и медленно-медленно, осторожно, поехал домой. Нет уж, пусть те разбираются, кому это по рангу положено. А ему, пенсионеру, главное — распорядок. Чтобы жить долго и спокойно.

…

Все-таки деньги были именно «грязными», похоже.

Сан Саныч пропал. То есть, просто исчез.

Неделю никого не было за старшего. А потом подъехал на потрепанном фольксе худой мужик тоже с золотыми зубами, сказал, что теперь он на этой точке смотрит. Звать его, сказал, Петром. Просто Петром, без отчества. Но на «выканье» вежливое снисходительно дернул уголком рта и смолчал. Значит, так и надо, выходит.

Жизнь покатилась дальше. Редко-редко задумывался Кузьмич, как бы дело пошло, если бы попробовал утаить тот дипломат. Наверное, пропал бы так же, как Сан Саныч. И народ бы сначала перешептывался, сплетничал о причинах, а потом вовсе забыл бы его. А так — сытное место, спокойная работа, режим и график. И Петр этот — солидно дело поставил. Сам иногда подсаживал в «свои» машины хороших клиентов. А если кто пытался тут же постоять, «побомбить», так быстро отучал. И с ментами местными навел контакты, и с бомжами объяснился — хороший старший этот Петр.

…

По зиме отвез Кузьмич от Ленинского проспекта до Комсомольской пожилую пару. Без запроса, за нормальные двести. Это дневной тариф был. Ночью-то пятьсот без разговоров.

Там, на Комсомольской, пока они высаживались, глядел по сторонам, прикидывая, успеет взять кого обратно или сразу погонят местные. Нехорошие стояли у вокзалов. Злые до денег и злые к «чужим». Но тут в приоткрытую дверцу наклонилось знакомое розовое лицо:

— О! Шеф! Как дела? Как спина? Подвезешь? Дело у меня есть на миллион рублей!

— Пошел ты со своим лимоном! — крикнул в сердцах Кузьмич и дернул с места, чуть не въехав в зад неспешному солидному мерседесу.

Крутнулся туда-сюда, прошмыгнул, повернул и ударил по газам. Нет уж, хватит. Не надо ему такого пассажира. Пусть от него головы у местной братвы болят.

А Кузьмичу всего и надо: режим, здоровое питание, крепкий сон и ненапряжный ежедневный труд.

А с миллионом этим — нафиг-нафиг!

Хорошая работа

Сегодня Ольге сначала даже повезло. Она бежала на работу, боясь опоздать, когда сзади просигналила попутная маршрутка. И довезли ведь почти до самых дверей! Вот только пройти сразу не удалось. Когда она махнула пластиковым пропуском по щели приемника, дверь как будто задумалась на мгновение, а потом выдала противным механическим голосом:

— Еще сто метров.

Ну, да, да… Вчера Ольга не гуляла. Сегодня на маршрутке доехала. Вот шагомер и посчитал, что норма по движению не выполнена. Ничего тут не поделаешь.

Она спустилась с высокого крыльца и промаршировала два раза вокруг вышки офиса. Опять подошла к двери. На этот раз щелкнуло, звякнуло, и загорелась зеленая лампочка. Можно входить. Двери давно перестали сами открываться. Еще тогда, когда было принято решение о необходимости физических усилий для офисных работников. С натугой, упираясь обеими ногами, Ольга отодвинула дверь и влетела в фойе. Поговаривали, что на дверь теперь подвесили рычаг насоса, и он им вроде бы экономит электроэнергию, подкачивая воду во все сливные бачки.

У лифта ее остановил лифтер в красном берете.

— Минуточку, — сказал он вежливо. — Еще раз, пожалуйста, только помедленнее.

Ольга вернулась к входной двери и прошла к лифтам еще раз.

— Прошу прощения, — лифтер внимательно смотрел на экран своего коммуникатора, — Но вам — по лестнице.

Черт-черт-черт… Ну, бывает, погуляла вчера, расслабилась. Позволила себе всего-то один лишний кусок такого вкусного торта. Но ведь не каждый же день!

— У вас перебор около пятисот граммов. Тут точность такая — по полкило туда или сюда, — извиняющимся тоном сказал лифтер и снова показал рукой на стеклянные двери, ведущие на лестницу.

А время-то уходит!

Ольга рванулась к лестнице, поскользнулась на гладком мраморном полу («как корова» — подумала она еще сама про себя), больно стукнулась коленом, плечом продавила дверь и кинулась, прихрамывая и перехватывая обеими руками перила, вверх по лестнице.

В свой кабинет она вбежала за пятнадцать секунд до сигнала о начале рабочего дня. Рухнула за стол, и тут же взвилась: после короткого стука в дверь зашел какой-то мужик и стал что-то нудно спрашивать, совать ей какие-то бумаги, говорить неприятным голосом непонятные слова…

— Выйдите! — страшно сказала Ольга, вытаращив глаза. — Вы что, не видите, что я занята? Вас вызовут!

Мужчина, извиняясь, ретировался, а она рухнула на стул, хватая воздух ртом.

— Ольга Александровна, — тут же произнес, откашлявшись, динамик над дверью. — В обеденный перерыв зайдите к психологу, будьте добры.

Она чуть не плакала уже. Вот ведь, не задался день… Сначала, вроде, повезло, а потом… Бежала, колготки порвала, ушиблась, на посетителя наорала, к психологу вот теперь… И вес еще. А ведь уже давно не девочка. Понимать должна.

Потом Ольга вошла в рабочую колею. Она выслушивала, переспрашивала, проверяла бумаги, отвечала на вопросы, ставила визу, объясняла, здоровалась и прощалась, улыбалась, кивала головой, поднимала брови, снова улыбалась…

Ровно в одиннадцать прозвучал гонг. Она закрыла дверь, встала перед видеоглазом и проделала под диктовку весь положенный ей комплекс упражнений, покряхтывая иногда при нагибаниях и приседаниях и страшно жалея себя.

Потом был еще час приема граждан. А после наступило время обеденного перерыва.

В столовой по ее пропуску ей дали плоскую тарелку пресной овсянки и полстакана сока. Воду же можно было брать, сколько захочешь. Простую кипяченую воду. Времени на обед, выходит, почти не потратилось, и Ольга поднялась к психологу. Пешком, опять пешком. В лифт все еще не пускали.

— Ну, Ольга Александровна, и что у нас с вами плохого? — улыбалась молоденькая симпатичная психологиня.

И тут Ольга не выдержала. Она выдала все, что накопилось с утра. И про молодых и стройных, и про кусочек торта, и про столовую эту проклятую, и про маршрутку, и про лестницу вверх-вниз, и про погоду, и…

Остановили ее дрожащие губы и слезы, огромные слезы, скатывающиеся из прекрасных черных глаз девушки-психолога.

— За что вы меня так ненавидите? — шмыгала та носом. — Я ведь тоже работаю. И не меньше вашего, между прочим! И моя работа еще как нужна людям! Нужна! Вот. А вы… А меня…