Александр Карнишин - Почти фантастика Страница 18

— За что вы меня так ненавидите? — шмыгала та носом. — Я ведь тоже работаю. И не меньше вашего, между прочим! И моя работа еще как нужна людям! Нужна! Вот. А вы… А меня…

Ольге вдруг стало нестерпимо стыдно. Она как будто увидела себя в двадцать с небольшим перед такой вот коровищей — это она так про себя подумала.

— Вы уж простите, — чуть не заплакала она сама. — Это просто гормональное, наверное. Мне же уже сорок… И я — вот. Одна.

— Так вы детей хотите, что ли? — тут же перестала плакать и нацелилась карандашом в блокнотик психолог.

— Какие дети, что вы? Мне бы просто тепла, что ли, побольше, да плечо покрепче, на которое опереться, да спину, за которой иногда можно спрятаться и отоспаться… А у меня вот — полкило. И овсянка. И работа вот до семи каждый день.

И начальник отдела Ольга Александровна сама чуть не захлюпала носом, жалея себя.

— Что вы, что вы? — засуетилась психолог, подавая стакан с водой и пачку салфеток. — Все у вас будет хорошо! Я вам обещаю! Вся корпорация в моем лице обещает!

Ну, если сама корпорация, думала Ольга, поднимаясь уже на лифте к себе. Вот, кстати, еще и слезы тоже сжигают калории, подумала она еще перед началом второй половины дня.

Потом снова была привычная работа. А за час до ее окончания репродуктор снова откашлялся и уже другим голосом, не таким казенным, сказал:

— Ольга Александровна! Руководство приняло решение дать вам сегодня лишний час отдыха. Но только зайдите предварительно в кадры, пожалуйста.

Она привычно принялась исполнять распоряжение: растасовала свою очередь по девочкам, убрала бумаги в стол, а что положено — в большой сейф, закрыла дверь и спустилась вниз, в кадры.

Там ее встречали «старые грымзы» — почему-то именно в кадрах работали самые старые работницы. Но Ольга улыбнулась им почти искренне. И они заулыбались в ответ, перемигиваясь и пересматриваясь, будто намекая, что им что-то такое известно.

— Вот тут, пожалуйста, подпись, и вот тут еще…

— Что это?

— Подписывайте, подписывайте вот тут и вот тут. Это вот заявление в ЗАГС — там требуется собственноручная подпись. А это — заявление руководству на трехдневный отпуск.

— Я ничего не понимаю, — растерялась Ольга. — Как — ЗАГС? Почему — ЗАГС?

— Ну, как же, девушка. Вы у нас завтра замуж… Мы уж вам подобрали, подобрали… Вот, Сан Саныч — и не пьет, и не курит, спортом увлечен, в походы ходит, песни под гитару поет. И возраст у него не самый последний. Тут мы уже все посчитали: вашей зарплаты, обоих вместе, хватит на ипотеку, так и с жильем обоим сразу станет проще. И корпорации, понимаете, лучше: вместо двух холостых с кризисами и лишним налогом — новая ячейка общества, новая семья. И вообще…

Ольга, слушая, механически расписывалась. А потом вдруг спохватилась:

— Да как же это? Я же и не знаю его совсем?

— И что? Вам, девушка, знакомства нужны или муж? Плечо теплое, спина надежная? А? Вы думаете, где лучше знают все о кадрах? Здесь, в кадрах! Вот вам — лучшее на сегодня. Берите девушка, берите. Завтра, в общем, регистрация у вас, потом три дня — но следите за собой, не распускайтесь!

— А вдруг он мне не понравится? — испугалась Ольга. На самом деле, она испугалась, что не понравится ему. Мало ли чем. Вот не понравится — и все. И как тогда?

— Гос-с-споди… Да причем здесь нравится, не нравится? Вы себе не ухажера какого-то — мужа получаете. В полную, можно сказать, собственность. И уж воспитывайте, как вам надо. Стригите там или брейте, подбирайте правильные одеколоны… Ну, не знаю, что там еще. Ну, и за своей формой следите, конечно. А то вон, в карточке отметка — пешком сегодня полдня ходили…

Домой Ольга тоже пошла пешком, отмахиваясь от навязчивых таксистов и притормаживающих попутных маршруток.

Завтра у нее, выходит, начиналась совершенно новая жизнь. У нее теперь будет муж. Александр Александрович. Саша. Ей нравилось это имя. И нравилась эта работа. Ну, если вдуматься, как бы и где бы она в свои сорок нашла себе… Хотя… Она посмотрела на небо, ища звезды, вспомнила слово «романтика», усмехнулась, махнула опять рукой очередному «дэвушка, куда ехать, а?», и раз-два, раз-два энергично шагая, пошла домой.

Надо было убираться, потом гладить костюм. Еще надо в парикмахерскую успеть. И заказать что-то из еды. Завтра же у нее свадьба.

Нет, все же хорошая у нее работа, что там ни говори.

Пышки

— И-и-ирка-а-а! — в ушах зазвенело.

Даже зачесалось в ушах. Ну, кто еще может так визжать, кроме Таньки? То есть, давно уже Татьяны, как там ее папу, Петровны, что ли?

— Здорово, Петровна, чего блажишь-то, как прямо…? — Ирка, несмотря на время года, была по-осеннему сумрачна.

Она и в школе такой была — серьезной и даже суровой. А Танька — та балаболка известная. И блондинка к тому же самая натуральная. То есть, и волосами и внутренним своим содержанием. И фигура у нее тогда была — ого-го. Секс-бомб, секс-бомб… Прямо вот про нее давнишняя песня. Не то, что сейчас, критически оглядела ее Ирка. Хотя, эх, кто сейчас не с такой фигурой? Годы — они же прибавляют вовсе не там, где надо.

— Да ладно тебе нудеть, подруга! Ты погляди, какая погода!

Погода была просто классная. Вчера прошел сильный дождь, помывший город и сбивший легкий летучий мусор в дальние углы. Теперь этот мусор лежал живописно по газонам, вдоль поребриков из блестящего сколами граней гранита, сметенный с черной скользкой мостовой утренними дворниками.

Традиционно начало первого по-настоящему весеннего месяца мая было холодным, но солнечным. В воздухе плыл чуть уловимый запах огурцов — неподалеку толстая бабка в пуховом платке и сером ватнике продавала из пластиковой бочки свежую корюшку. Очереди к ней не было.

Подруги синхронно закурили, каждая своё, облокотились на парапет, глядя в отражавшую синее небо и яркие желтые дома медленно и тяжело текущую внизу воду.

— А помнишь…,- начали вдруг синхронно и рассмеялись вместе.

Раньше у них тоже так бывало, что одна и та же мысль вдруг приходила в голову. Бывает так: вроде, совершенно разные на вид люди, а думают иногда — слово в слово.

— А помнишь, как в «Пышечную» всем классом ходили на Первомай? Помнишь?

— Ну, не всем, наверное? Нас все же было тогда — ого-го. Под сорок человек…

— Конечно, ничего не помнишь. И еще отличница была, а память-то — никуда. Стареешь, что ли? Нас так много было, что в две очереди пришлось встать тогда. Я пошла налево, а ты — направо. И стояли потом у столиков в разных залах. Потому что тесно было. Но тепло-о-о…

— А вот в Москве наши пышки называют пончиками, представь, да? Пончики! Они там охренели в конец в столице своей.

Ирка научилась говорить разные грубые слова без всякой запинки, и не опуская глаз. Работа, чтоб ее так и туда… Тут с мужиками за день так наговоришься, что и дома потом хрипишь, бывало, как пьяный матрос.

— Пончики — это же такие круглые, с повидлом! Вот! — сжала пухлый кулачок Танька.

— А они их пирожками называют. Те, что с повидлом.

Ирка в Москве бывала почти еженедельно. И всегда приезжала оттуда с головной болью от суеты и крика. Москвичи все какие-то шумные были. Спешили куда-то все время. И народа в Москве всегда слишком много. Хоть на улице, хоть в метро.

— А пирожки — они вот так, плоские такие, — сомкнула ладони, не выпуская сигареты, зажатой между двумя пальцами, Танька.

— У меня бабушка тогда делала классные пирожки. С картошкой и с жареным луком. И еще с рисом и с яйцом.

— Ага, помню, помню… А пойдем-ка, что ли, в «Пышечную», а? Ну, не хочу я что-то сегодня в ресторан сегодня. Хочу, блин, детство свое вспомнить. Молодостью тряхнуть, типа.

— Ты только, когда трясти начнешь, не просыпь песок, подруга! — хрипло хохотнула Ирина. А потом вместо ответа просто повернула направо.

В стороне от набережных было теплее. Не дул промозглый ветер с Финского залива, на котором еще не растаял лед вдоль берега. Не сквозило морозной свежестью вдоль каналов. И еще там было тихо. Шаг в сторону от Невского — и уже тихо.

Они одинаковым жестом синхронно откинули капюшоны модных курток. У Ирки под капюшоном обнаружилась хулиганская маленькая парижская кепка. У Таньки — берет художественной расцветки. То есть, такой расцветки, что просто словом каким-то назвать было невозможно. Старое «серобуромалиновый» тут не годилось. Химические цвета со страшной силой лупили по глазам, отбрасывали на светлые кудряшки какой-то нереальный киношный отблеск.

— Ну, ты, мать, даешь, — одобрительно сказала Ирка.

— А то! — гордо выпрямилась Танька, искоса посматривая по сторонам. — Или мы не в своем городе?

В «Пышечной», которая не меняла вывески и ассортимента все то время, сколько подруги помнили себя, было не по-весеннему пусто. Странно пусто и странно тихо.