Анна Гавальда - Я ее любил, Я его любила Страница 18

- Я получила то, что хотела. Мне никак не удавалось с тобой расстаться. Я не могу провести жизнь, ожидая тебя, но я… Да нет, ничего. Я должна была услышать эти слова. И увидеть твою трусость. Пощупать ее, понимаешь? Нет, не двигайся… Не вставай, говорю тебе! Не шевелись! Я сейчас уйду. Я так устала… Если бы ты знал, как я устала, Пьер… Я… я больше не могу…

Я встал.

- Скажи, ты отпустишь меня? Дашь свободу? Ты должен отпустить меня сейчас, должен дать мне уйти… - Она задыхалась. - Ты отпустишь меня, правда?

Я кивнул.

- Но ты ведь знаешь, что я тебя люблю, знаешь? - напоследок выговорил я.

Она была уже у двери и обернулась, прежде чем переступить порог. Пристально посмотрела на меня и отрицательно покачала головой.

Мой свекор встал, чтобы убить мошку на лампе. Он вылил остатки вина в свой стакан.

- Это конец? - Да.

- Вы ее не догнали?

- Как в фильмах?

- Да. Как в замедленной съемке…

- Нет. Я пошел спать.

- Спать? - Да.

- И куда же?

- Домой, черт побери!

- Почему?

- На меня навалилась такая слабость, такая страшная усталость… Много месяцев меня днем и ночью преследовал образ засохшего дерева. Мне казалось, что я залезаю на это дерево и соскальзываю в дупло. Я падаю мягко, так мягко… Словно лечу на парашюте. Подпрыгиваю и падаю все ниже и ниже. Я постоянно об этом думал. На работе, за едой, в машине, засыпая. Взбирался на свое дерево и соскальзывал в дупло.

- Депрессия?

- Не надо громких слов, прошу тебя, не надо… Ты прекрасно знаешь, как это бывает у Диппелей, - усмехнулся он, - сама только что объясняла. Никаких эмоций, никаких слюней, соплей и желчи. Нет, я не мог позволить себе подобный каприз. Поэтому я заболел гепатитом. Это выглядело приличнее. Я проснулся утром, с белками лимонного цвета, отвращением ко всему и темной мочой - все как полагается. Тяжелый гепатит у человека, который много разъезжает, обычное дело.

В этот день меня раздевала Кристин.

Я не мог пошевелиться… Провалялся в постели месяц, мучаясь дурнотой, совершенно обессиленный. Когда мне хотелось пить, я ждал, чтобы кто-нибудь вошел и подал мне стакан, если было холодно - даже не мог натянуть на себя одеяло. Я перестал разговаривать. Запрещал открывать ставни. Я превратился в старика. Доброта Сюзанны, собственное бессилие, перешептывание детей… все меня изматывало. Почему нельзя раз и навсегда закрыть дверь и оставить меня наедине с моим горем? Интересно, Матильда пришла бы, знай она… Интересно… О Боже… Я так устал. Воспоминания, сожаления и собственная трусость мучили меня все сильнее. Полуприкрыв глаза, борясь с приступами тошноты, я размышлял, какой катастрофой обернулась моя жизнь. Счастье было у меня в руках, а я упустил его, чтобы не осложнять себе существование. А ведь все было так просто. Достаточно было протянуть руку. Все остальное, так или иначе, устроилось бы. Все всегда устраивается, когда ты счастлив, согласна?

- Не знаю.

- А я знаю. Можешь мне поверить, Хлоя. Я не слишком хорошо разбираюсь в жизни, но в этом я уверен. Я не такой уж проницательный, но я вдвое старше тебя. Вдвое, понимаешь? Жизнь, даже если ты ее отвергаешь, даже если пренебрегаешь ею, всегда оказывается сильней тебя. Она сильнее всего. Люди возвращались из лагерей и заводили детей. Мужчины и женщины, которых жестоко пытали, которые видели, как умирают их близкие, как горят их дома, снова бежали за автобусом, обсуждали прогноз погоды и выдавали замуж дочерей. Это невероятно, но это так. Жизнь сильнее всего. Да и потом, кто мы такие, чтобы придавать собственным персонам столько значения? Мы суетимся, кричим… Зачем? К чему?

Что сталось с малышкой Сильви, ради которой Поль умер в этом доме? Что с ней случилось? Огонь вот-вот погаснет…

Он встал, чтобы подбросить в камин полено.

А я сидела и думала - при чем тут я? Что происходит с моей жизнью?

Он стоял на коленях перед камином. - Ты веришь мне, Хлоя? Веришь, когда я говорю, что жизнь сильнее тебя?

- Конечно…

- Ты мне доверяешь?

- Как когда…

- А сегодня? - Да.

- Тогда лучше иди спать.

- Вы больше никогда ее не видели? Не пробовали что-нибудь о ней узнать?

Он вздохнул.

- Тебе не надоело?

- Нет.

- Конечно, я звонил ее сестре, я даже ездил к ней, но это ни к чему не привело. Птичка улетела… А я даже не знал, в каком полушарии ее искать… К тому же обещал оставить ее в покое. В одном мне не откажешь - я играю по правилам.

- То, что вы говорите, полный идиотизм. Дело было вовсе не в том, чтобы играть по правилам. Какая разница, красиво вы проигрываете или нет? Абсолютно дебильное оправдание, дебильное и инфантильное. И вообще, это ведь была не игра… Или я ошибаюсь?

Он развеселился.

- Нет, я решительно за тебя не беспокоюсь, старушка. Ты и представить себе не можешь, как я тебя уважаю. В тебе есть все, чего, я лишен, ты - моя добрая великанша, и твой здравый смысл спасет нас всех…

- Вы пьяны, да?

- Да ты что, смеешься надо мной? Никогда не чувствовал себя лучше!

Он встал, держась за каминную доску.

- Пойдем-ка спать.

- Вы не закончили…

- Хочешь еще мой послушать треп?! - Да.

- Почему?

- А я люблю красивые истории.

- Ты находишь мою историю красивой? - Да.

- Я тоже…

- Вы ведь виделись с ней снова, правда? В Пале-Рояле?

- Откуда ты знаешь?

- Вы сами мне сказали!

- Да неужели? Я так сказал? Я кивнула.

- Что ж, тогда это будет последний акт пьесы…

В тот день я пригласил клиентов в «GrandVefour*». Франсуаза заказала там столик. Марочное вино, реверансы и политесы - обед был скучным. Если я что и ненавидел, так это такие вот обеды. Сидишь часами за столом с людьми, на которых тебе плевать, поддерживаешь шутливую беседу, заодно ведешь деловые переговоры… Кроме того, я никак не соответствовал компании из-за проблем с печенью. Долгое время я не пил ни капли и с пристрастием допрашивал официантов, из чего состоит каждое блюдо. В общем, тот еще зануда… Кстати, я вообще не слишком люблю мужские компании. С мужчинами мне скучно. Ничего не изменилось со студенческих времен. Бахвалы остались бахвалами, а подхалимы подхалимами…

Итак, я стоял перед дверьми ресторана, слегка отяжелевший и усталый, стряхивая пепел с очередной трубки и мечтая о том моменте, когда можно будет ослабить ремень на животе, и вдруг увидел Матильду. Она шла очень быстро, почти бежала, и тащила за руку недовольного мальчугана. «Матильда», - прошептал я. И увидел, как она побледнела. И даже пошатнулась. Но не остановилась. «Матильда! - повторил я уже громче. - Матильда! Я кинулся вдогонку. «Матииильда!» Я почти вопил.

Мальчик обернулся.

Я пригласил ее выпить кофе. Ей не хватило сил отказаться… Она была все еще так прекрасна. Я пересиливал себя. Вел себя неловко, глупо, пытался шутить. Мне приходилось нелегко.

Где она живет? Почему вдруг оказалась здесь? Просил ее рассказать о себе. Как у нее дела? Неужели она живет здесь? В Париже? Она неохотно отвечала. Ей было не по себе, она грызла кончик чайной ложечки. Я все равно ее слушал - я больше ее не слушал. Я смотрел на маленького белокурого мальчугана, который собрал со всех столов недоеденный хлеб и бросал крошки птицам. Он сделал две кучки - одну для воробьев, другую для голубей - и с упоением командовал своими подданными. Голуби не должны были, есть мелкие крошки. *Goawayyou! -кричал он, поддавая птиц ногой. - Goawayyoustupidbird!»*( «Убирайтесь прочь, вы, глупые птицы!» {англ.)). В тот момент, когда я повернулся к его матери и открыл, было, рот, она оборвала меня:

- Не трудись, Пьер, не трудись. Ему нет пяти… Нет, понимаешь?

Я закрыл рот.

- Как его зовут?

- Том.

- Он говорит по-английски?

- Да, по-английски и по-французски.

- У тебя есть еще дети? - Нет.

- Ты… Ты… Я хотел спросить… ты живешь с кем-нибудь?

Она поскребла ложкой по дну чашки и улыбнулась.

- Мне пора. Нас ждут. - Уже?

Она встала.

- Я могу вас подвезти куда-нибудь, я… Она взяла сумку.

- Прошу тебя, Пьер…

Тут-то я и сломался. Я сам от себя этого не ждал. Я плакал в три ручья. Я… Этот мальчик был моим мальчиком. Это я должен был учить его гонять голубей, подбирать с пола его свитерок, надевать кепочку! Все это должен был делать я. Я понимал, что Матильда лжет. Этому малышу было явно больше четырех. Я все-таки не слепой! Я точно знал, что она мне лжет. Только зачем?! И почему солгала вообще? Так нельзя! Нельзя… Она не имеет права. Я рыдал. Я хотел ей сказать…

Она оттолкнула стул.

- Я ухожу. Я свое отплакала.

- И что потом?

- Потом я тоже ушел…

- Вы не поняли - я хотела спросить, как все было дальше с Матильдой.

- Все было кончено.

- Кончено? Как это - кончено?

- Кончено.

Мы долго молчали.

- Она лгала?

- Нет. Я потом присмотрелся, сравнил с другими детьми, с твоими девочками… нет, думаю, она не лгала. Современные дети такие крупные… Вы ведь столько витаминов впихиваете в их детское питание… Иногда я о нем думаю. Теперь ему, должно быть, лет пятнадцать… Он, наверное, великан, этот парень.