Ирина Горюнова - Божьи куклы Страница 18

Северьяну очень хотелось спросить о том, что же произошло сегодня с ним ночью. Конечно, он не был идиотом, но уж больно страшная и неприятная мысль настойчиво лезла ему в голову. Спросить об этом было страшно и неудобно, да и он никак не мог выбрать момент. Только мальчик открывал рот, как тут же ему становилось жутко, и он поспешно его закрывал.

Сидя на кухне с Романом, Северьян пил крепкий черный чай, неловко держа в руке изящную чашку из тонкого китайского фарфора. От одного вида еды его начинало тошнить.

– Лучший способ прийти в себя после похмелья – выпить рюмочку, – заявил Роман и чуть ли не силой влил мальчику в рот рюмку какой-то настойки.

Северьяна едва не вырвало. Он с трудом удержал в себе эти позывы, поспешно запив настойку чаем.

– А теперь давай поговорим, – сказал Роман. Взгляд его тут же стал жестким и колючим. – Я не буду вешать тебе лапшу на уши, а поговорю с тобой прямо. Ты знаешь, что в нашем мире всего можно добиться только через связи, знакомства и протекцию. Одного таланта мало. Скажи, у тебя есть связи? Можешь не отвечать. Я и так знаю, что нет. Если у тебя нет связей, так, может, у тебя есть деньги или твои родители очень известные люди, которые могли бы тебе помочь с карьерой? Нет. Я так и думал. Ты можешь добиться чего-то, только если найдешь себе богатого покровителя или женишься на какой-нибудь престарелой поп-звезде или другой богатой старушке. Тебя не привлекают богатые старушки? Что я говорю? – спохватился притворно Роман. – Какие старушки? Тебе же только шестнадцать лет, и у тебя впереди вся жизнь! Какие тут морщинистые бабушки с их отвислыми прелестями? У тебя уже были девочки?

– Нет, – ответил Северьян и зарделся.

– Ага, так ты у нас еще девственник! Ну, это дело поправимое, – засмеялся Роман. – Значит, так, малыш. Я могу устроить для тебя головокружительную карьеру, ты будешь танцевать одни только ведущие партии, если только ты будешь снисходителен к моим старческим слабостям и будешь меня немножко любить, слушаться и уважать. Подумай над этим. Сейчас можешь не отвечать. Я отвезу тебя домой, а завтра жду на репетиции. Ты принят в труппу. Когда будешь решать, не забудь о том, что твоя мать одна горбатилась на двух работах в надежде на лучшую для тебя долю. Ты сам мне вчера об этом рассказывал, так что, малыш, можешь оправдать ее надежды или нет. Можешь сделать ее счастливой. У тебя будет все: слава, известность, деньги, поклонники – все, чего ни пожелаешь. Твоя мама скоро станет старой. Ей нужны будут деньги на лекарства, лечение, санатории. Она заслужила комфорт и покой, хорошие вещи и отдых. Подумай о том, что ты можешь позаботиться о ней и дать ей все.

Роман поднялся и пошел в комнату.

– Одевайся, – бросил он мальчику через плечо. – Я отвезу тебя.

Северьян в каком-то ступоре послушно поднялся и пошел одеваться. Через несколько минут он стоял в коридоре полностью готовый к выходу.

– Пойдем, Север, – приобнял его появившийся Роман и открыл дверь.

Когда машина остановилась, Кандаурский повернул мальчика к себе, взял его рукой за подбородок, посмотрел ему в глаза и жестко поцеловал в губы.

– Иди, – сказал он. – Жду завтра в 11.00 на репетиции.

Северьян поспешно выскочил из машины и опрометью бросился в подъезд. Взлетев одним махом на четвертый этаж, стал бестолково и судорожно искать ключи. Вытащив их дрожащей рукой, слепо тыкал в замок. Потом наконец успокоился и кое-как открыл дверь. Мать была на работе. Северьян прислонился к дверному косяку и вздохнул. Во рту было муторно, на душе тоже. Он медленно прошел в свою комнату и повалился ничком на кровать, закрыв голову подушкой. Рыдания из глубины груди рвались наружу. Мальчик подавил их усилием воли. Долгие тренировки на карате и в балете дисциплинировали не только тело, но и ум. Северьян встал, снял одежду и пошел в душ. Там он открыл горячую воду и долго с ожесточением тер тело жесткой мочалкой, пока кожа не покраснела и не засаднила. Выйдя из ванной, он остановился в задумчивости. Ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, рассказать кому-то о том, что произошло, но было не с кем. Мать устроила бы истерику и опозорила на всю школу, двор, город. Сосед дядя Вася тоже бы его не понял, и неизвестно, что сказал бы на эту тему. Говорить друзьям, что тебя опустили и сделали педиком, – хуже нельзя и придумать. Все его знакомые давно похвалялись своими победами над женским полом, откровенничая о том, кто, как, когда, с кем и сколько. Они и так слегка подсмеивались над Северьяном за то, что он не участвовал в их похвальбах. Конечно, они знали, что у него есть девушка – бывшая одноклассница Тоня, с которой он часто гулял и провожал каждый день домой. Но никто не знал, какого рода отношения существуют между ними: оба они на эту тему не распространялись. А Северьян относился к Тоне трепетно и нежно. Несмотря на то что все девушки млели в его присутствии и он мог выбрать любую или всех по очереди, мальчик сразу обратил свое внимание на Антонину. Для него она резко выделялась среди других, как Северная звезда на небе среди остальных звезд. Тоня не красилась, ее рыжевато-каштановые волосы часто были заплетены в две косы или просто волнами лежали на плечах. Маленький, слегка курносый нос был обсыпан веснушками, большие серые глаза доверчиво и открыто смотрели на мир. Одежду девочке шила мама, потому что жили они небогато, но, несмотря на это, Тоня всегда выглядела опрятно и привлекательно – мама придумывала для дочери красивые и женственные наряды. Тоня олицетворяла собой почти ушедший уже облик настоящей барышни, резко контрастировавший с современными Барби, кладущими на лицо тонны косметики, обесцвечивающими волосы, носящими исключительно розовые кофточки с глубоким декольте и коротенькие юбочки, только слегка прикрывающие трусики. Наверно, именно поэтому – за индивидуальность и непохожесть на других – выбрал ее Северьян. Кроме того, им всегда было о чем поговорить. Тоня много читала, играла на фортепьяно и училась в музыкальной школе. Иногда она затаскивала друга на какой-либо концерт в филармонию или куда-то еще. Иногда он приглашал ее на свои выступления, и преданная Тоня никогда не отказывалась. Северьян относился к ней трепетно, уважая и боготворя ее хрупкость и чистоту, так похожие на его собственные. Провожая домой, он держал девушку за руку или обнимал за плечи, но никогда не вольничал. У подъезда он нежно целовал кончики ее пальцев и внутреннюю сторону запястья, отчего у обоих по телу проходила дрожь и глаза заволакивало туманной дымкой страсти. Но они медлили, подсознательно стараясь продлить очарование ожидания, недосказанности и незавершенности.

«Что же будет теперь? – думал Северьян. – Как я смогу смотреть Тоне в глаза и целовать ее запястья после того, что произошло? Конечно, я ни за что не пойду больше к Роману, меня не прельщает такая перспектива. Не приду ни завтра, ни в какой другой день. Ни за что. Если будут нужны деньги, я пойду работать грузчиком в ночную смену или официантом в кабак, но быть подстилкой для Романа не хочу. Но как же быть с Тоней? Неужели это все? Я ведь люблю ее! Я… я не могу жить с этой грязью… Не знаю, как мне от нее очиститься, отмыться… Я… я в это не верю! Я подумаю об этом потом, не сейчас».

Он прошел на кухню и заварил себе чай. Притулившись на табуретке, мальчик машинально прихлебывал из чашки, не чувствуя, насколько обжигающе горяча еще вода.

Из раздумий его вырвал резкий звук телефонного звонка. Северьян нехотя поднял трубку.

– Слышь, Северьян, ты? – раздался знакомый голос друга Кольки. – Это я, Колян. Я тебя вчера отмазал, когда мать звонила, так что все в ажуре, не дрейфь. А ты вчера где ошивался?

– Да так, – неопределенно промямлил Северьян.

– Ну ты даешь! Я прям тобой горжусь. Становишься человеком. И что, небось, ляльку какую заснял? Ладно, можешь не отвечать, знаю, что не расколешься. Становишься известным и популярным? Смотри не зазнайся!

– Угу! – пробурчал Северьян.

– Да, ты новость не слышал про Тоньку-то? Тут такая история приключилась! Короче, вчера твою девочку в парке какие-то уроды прихватили. Она, конечно, кричала, сопротивлялась, но никого рядом не было, короче, ее изнасиловали и избили жутко за то, что орала и дралась. Ее только через несколько часов какой-то дедок с собакой обнаружил. Она теперь в больнице, в Склифе. Говорят, физиономия вся изуродована, конец девке – никто замуж такую не возьмет, а на пластику ей денег в жизни не заработать. Эй, ты чего?

Но Северьян уже повесил трубку и лихорадочно бросился одеваться. Собственные его проблемы и переживания отошли на второй план. Уже на выходе он затормозил у телефона и набрал мамин рабочий номер.

– Мам, – крикнул он в трубку. – Я к Тоне, в больницу. – И он быстро пересказал ей, что случилось.

– Хорошо, сынок, иди, – ответила та.