Владимир Дружинин - Тюльпаны, колокола, ветряные мельницы Страница 18

Он встрепенулся.

— Его бы никогда не поймали! Никогда, мсье! Он почему-то решил сохранить клише. Держал у себя, вместо того чтобы утопить. Пришли с обыском…

— Больше никого не схватили?

— Натурально нет. Он никого не выдал.

Мишель отбежал к другому столу — его позвал запоздавший посетитель.

— Вы знаете, мсье, авеню Луизы? — заговорил он, вернувшись. — Там был дом… Тоже смешная история. Это был, конечно, самый лучший дом, гестаповцы устроились с удобствами. Сидят там гитлеровские чины, рыщут по бумагам, кого бы еще посадить, и вдруг — фьюик! Вместо всего этого — воронка! Удивительно точное попадание. А знаете кто? Бельгийский летчик. Так врезать мог только бельгийский летчик, правда? Он же сам брюсселец, быстро нашел по адресу… Конечно, наши на земле ему помогали, сигналили, указывали цель. Знаете, он многих спас. Сколько там бумаг, всяких досье погребено. Вот это герой, верно? А вы спрашиваете, мсье, что я сделал. Я же говорю — смешил командиров, сочинял сумасшедшие планы…

— И больше ничего?

— Пустяки, мсье! Не заслуживает внимания. Я вижу, вы собираетесь записывать про меня… Напрасно, мсье! Что я сделал такого! Знаете, что мне сказал командир, когда мы прощались? Он сказал: «Ты служил честно, Мишель. Ты здорово нас смешил». Это вы можете записать, мсье.

И тут Мишель рассмеялся громко, очень искренне, от всей души.

Где-то он теперь?

Я вошел, поднялся в ресторан: в зале ничего не изменилось, та же темная, старая мебель. Старое теперь в моде. Тот же метрдотель командовал официантами.

К моему удивлению, он не забыл меня.

— О, мсье из Советского Союза! Вы опять приехали! Значит, вам понравился Брюссель, верно?

Я спросил, где «генерал Мими».

— Его уволили, мсье, — сказал метрдотель тихо и отвел меня в сторону.

Оказывается, Мими нагрубил клиенту из Западной Германии, развязному верзиле с повадками оккупанта. Хозяину это не понравилось. Он придерживается правила, что клиент всегда прав.

Бедный «генерал Мими»!

Признаться, у меня была фантастическая надежда, — вдруг Мими расскажет мне про Анатолия! Но я требовал слишком многого от своевольного случая.

Вокруг Брюсселя

Брюссель не только столица Бельгии. Он еще и главный город Брабанта.

Что такое Брабант? Мало сказать — одна из провинций страны. Это сердце Бельгии, область, где с давних пор объединились, смешались фламандцы и валлонцы.

В Брабанте немало семей, где старшие разных национальностей, а дети с одинаковой легкостью говорят на двух языках.

В истории Брабант выступал как объединитель страны. И недаром национальный гимн Бельгии называется «Брабансонн».

Подобно тому, как природа нашего Подмосковья считается типично русской, так и равнина Брабанта слывет истинно бельгийской. Равнина слегка волнистая, с редкими рощицами, с частыми селениями и городками, которые точно бусы нанизаны на мелкую сетку дорог.

Нетрудно уловить, каково главное занятие брабантских крестьян, они кормят Брюссель овощами. Широко раскинулись поля брюссельской капусты. У нас она мало известна. Десяток, а то и два маленьких продолговатых кочешков располагаются на жестком стебле, высотой приблизительно в метр. Культура неприхотливая, стойкая, хорошо переносит морозы. А кочешки, сваренные в соленой воде, политые маслом, нежные, вкусные. Настоящий бельгийский обед не обойдется без гарнира из брюссельской капусты.

Есть еще одна специальность у здешних огородников: они выращивают салатный цикорий.

Салат из цикория? Мы часто пьем кофе с добавкой молотого корня этого растения. А для салата не годятся ни корень, ни листья. На второй год жизни цикорий дает странный отросток, как бы второй стебель — белый и очень сочный. Его чуть горьковатый вкус нравится не одним бельгийцам. Салатный цикорий вывозится в соседние страны.

Люди давно замечали эти отростки, но не видели в них проку, пока один бельгийский агроном в прошлом веке не пригляделся, не распробовал как следует…

Фермы то гуще, то реже, но нигде они не исчезают из вида. Тесно в Брабанте. Коровы, свиньи круглый год в скотных дворах — гулять на приволье им негде.

Вереницы машин мчатся по утрам в Брюссель, нагруженные фермерской продукцией. Попадаются и телеги, автомобиль еще не вытеснил лошадь. Нет расчета расставаться с ней — с крепкой, коренастой, сильной лошадкой брабантской породы. Вот собачьих упряжек, полстолетия назад весьма обычных здесь, уже не встретишь.

Как живется крестьянину?

— Тоже хватает забот, — сказал мне мой спутник в автобусе, мужчина средних лет в брезентовой куртке. — Долги, вот что угнетает. Во-первых, земля не моя, графская. Стало быть, плати за аренду. А машины? Сейчас без них нельзя. У кого нет средств на машину, тому один выход — продать хозяйство и перебираться в город. А сколько всего нужно? Вот я расплатился за овощерезку, теперь транспортер нужен новый, к кормушкам. Покупаешь, понятно, в рассрочку. И вечно ты должен. Конца не видно…

Чтобы поддержать разговор, я понимающе кивнул и сказал, что на собственной земле, конечно, легче.

— Это верно. Вот если бы еще я сам цену мог назначить. Скачут цены. Никогда не угадаешь, сколько тебе заплатят за твой товар. А то цикорий вдруг не идет, подавай сахарную свеклу! Или требуют свинину, а масло брать не хотят. Выходит — ты должен все иметь, на любой спрос. Мелкий фермер, он, понятно, не выдерживает. Да, многие разоряются.

— А у вас как дела? — спросил я.

— О себе что говорить, — и он как-то опасливо поежился. — Сегодня так, а завтра иначе…

— Ты прав, Мишель, — подала голос пожилая женщина в платке. — И хвастать нехорошо и жаловаться тоже. Грешно, вот почему.

Остановки у нашего автобуса частые. Кончается городская улица, дальше почти сплошная улица ферм. Через пять километров — снова город.

Четверти часа не проедешь, чтобы не возник на пути древний замок или монастырь.

Полдня провел я в Ватерлоо. Да, в том самом! До сих пор стоит ферма, в которой Наполеон провел ночь перед битвой.

Гвардейцы в высоких шапках несут караул, охраняют императора. В комнате с камином Наполеон, ссутулившись, изучает карту. Он сознает превосходство английской армии. Маршалы не решаются подойти к нему… Восковые фигуры выразительны, они позволяют ощутить переломный момент европейской истории.

Много раз топтали эту землю завоеватели. Но об этом забываешь, когда видишь уютные фермы Брабанта, его мирные поля, его рощи и яблоневые сады.

Певец Брабанта

Поэт Морис Карэм, обращаясь к родному краю, говорит:

Любя тебя, я рощей становлюсь,Одной из тех, что на ветру звенят.Вовек не одинок, — ведь я с тобой шепчусьИ только тем богат, что слышу от тебя.

Карэму семьдесят лет. Широкие плечи фермера, открытое лицо, смуглое от стойкого загара… Он пережил много литературных школ и течений, часто заумных, враждебных разуму. Они отшумели и исчезли, Карэм словно и не заметил их. Он прислушивается к своему Брабанту — к его деревьям и цветам, к его ручьям, к его песням.

Дом Карэма — с виду сельский. Приветливый, выкрашенный в белое, с мезонином, где поэт устроил себе кабинет. На стенах лубочные картинки — Спящая Красавица, Война мышей и лягушек.

Показывая их, он говорит с мягкой улыбкой:

— Мое детство.

Он развертывает на столе Гусиную игру. Надо бросить кость, передвинуть птицу, вырезанную из картона.

— Храбрый гусь отправился путешествовать. Видите, тут его ждет лиса, там повар с ножом!

И это частица детства, но особенно важная.

— Ты помнишь, Каприн? — Он зовет в свидетели свою жену. — Господин педагог забавляется, а?

Полвека назад сельский учитель Карэм обещал шутя своей невесте Каприн, что он напишет поэму про Гусиную игру, — сколько приключений у гуся, столько и глав. Так начался Карэм-поэт. Тоненькая книжка в серой невзрачной обложке привела многих в недоумение. Подобает ли учителю сочинять вирши, да еще на столь легкомысленную тему? Добро бы еще что-нибудь божественное…

Стихи перекликались с шуточными народными песнями. Ученикам Карэма книжка понравилась.

Каждое лето Морис Карэм странствует по Брабанту. В рюкзаке — бутерброды, тетрадка, три дождевых плаща, из них легко сделать палатку для ночлега в лесу. До чего здорово проснуться от стука дятла! Ходить надо, понятно, по проселкам, по тропам. Шоссейные дороги невозможны, — фу, пропасть, сколько развелось машин! Пешеход нынче редкость.

— Меня задержали один раз. Помнишь, Каприн? Тот полицейский был уверен, что поймал беглого убийцу.

Каприн там не было, но все равно — она его память, его помощница во всем.

Домой он возвращается с ворохом записей. Крупинки народного творчества, бытовые сценки, наблюдения над природой… И с новыми силами за письменный стол.