Нина Воронель - Тель-Авивские тайны Страница 19

Едва она усадила Номи на парапет, как дверь виллы распахнулась, выпуская наружу всех оставшихся там участников ночной драмы. Первой шла Петра, ведя на сворке овчарку, за нею старуха в черной шляпе с ридикюлем в руке, шествие замыкал муж Петры, несущий большую дорожную сумку.

«Их можно принять за карикатуру на нас, — их тоже четверо, и идут они тем же неровным строем вниз по тем же полукруглым ступеням. Интересно, кто из нас исполняет роль собаки?».

Тем временем старуха и ее спутники завернули за угол дома, где, по всей вероятности, был двор. Через минуту оттуда выехал черный Мерседес и повернул в сторону выезда на шоссе. Сквозь заднее стекло Мерседеса на Габи с укором смотрели умные глаза овчарки.

«Едем на на фуникулер?», — с надеждой спросил Дунский, когда Габи и Номи уселись на заднем сиденье «Оппеля».

«Нет, мы немедленно уезжаем из этой страны. Через три часа мы будем в Швейцарии».

«Но мы же собирались увидеть Баден-Баден с птичьего полета!», — не поверил Дунский.

«Мне очень жаль, Алекс, — Габи очень удивилась, что кто-то называет ее мужа по имени, так прочно в их кругу прикипела к нему его аристократическая фамилия. — Но я ничего не могу сделать, Номи и крошки в рот от них не возьмет».

«Но мы же планировали осмотреть все готические соборы Германии!» — продолжал настаивать ничего не понимающий про других Дунский, не желая превращаться во всепонимающего Алекса. Так что Габи пришлось вмешаться:

«Не надо спорить, Алик, погляди на Номи — она вся дрожит».

В том, что она тоже назвала мужа по имени была маленькая домашняя хитрость, которую она редко пускала в ход — его это всегда размягчало, потому что так называла его покойная киевская мама. Тем более, что Номи и вправду непрерывно дрожала мелкой дрожью.

«Она продрожала так всю ночь, ни на минуту глаз не сомкнула», — согласно откликнулся Давидка, а Габи подвела черту:

«Будем утешаться тем, что старая стерва Маргарита тоже, небось, всю ночь продрожала от страха».

«Интересно, за кого она нас приняла? — смягчаясь, включился в игру Дунский. — За народных мстителей?».

«Жаль, что она ошиблась, — вздохнул Давидка. — А я бы ей отомстил! Ох, как бы я ей отомстил!».

«А за что бы ты ей отомстил?».

«Не знаю, но наверняка было за что!» — не унимался Давидка.

И тут Номи впервые за это утро открыла рот:

«Я расслышала, как она вчера сказала в телефон что-то, вроде — они меня нашли!».

«Что же ты мне вчера это не рассказала? — взвился Давидка. — Сейчас же вернемся, и я притяну ее к ответу!»

«Опоздали, — разумно возразила Габи. — Они ее увезли в черном «Мерседесе» сразу после нашего ухода. Мы с Номи сами видели».

«Опоздали, так опоздали, — охотно смирился Давидка. — Зато теперь мы можем от души любоваться природой: учтите, мы сейчас проезжаем по дорогам шварцвальдского леса, а это одна из жемчужин мирового пейзажа».

«Куда мы, собственно едем?», — всполошился Дунский.

«В Базель через Фрайбург, так что один собор вам все же удастся осмотреть. При условии, что вы уговорите Номи хоть что-нибудь съесть. Какой смысл уморить себя голодом из-за этих негодяев?»

Откинувшись на сиденье, Номи отчужденно молчала, в складке ее губ застыла та особая непреклонность, которая просыпается порой в очень мягких людях. Время от времени Габи сталкивалась с такой непреклонностью у особо нежных и впечатлительных студентов, и понимала, что победить ее можно не лобовой атакой, а только хитростью.

«Остановись возле первого же большого супермаркета», — попросила она Давидку при въезде во Фрайбург, и

выскочила почти на ходу, не дожидаясь, пока тот затормозит. Было непросто разобраться в чужом супермаркете, где все продукты носили незнакомые имена, написанные по-немецки, но она справилась, потратив на это Бог знает сколько времени. Нетерпеливый Дунский дважды забегал в магазин и делал ей отчаянные знаки, но она отрицательно качала головой и продолжала поиски, которые увенчались двумя баночками французского йогурта, пакетиком итальянского сыра и пачкой швейцарского печенья.

Номи сразу согласилась съесть йогурт с печеньем, опровергая этим ехидные нашептывания Дунского, что она просто разыгрывает комедию для доверчивого мужа. Удовлетворенный Давидка припарковал «Опель» на площади перед собором и, оставив Номи в машине, они втроем отправились осматривать эту грозно таранящую октябрьские тучи кроваво-красную громадину.

Хоть собор был тоже готический, как и Страссбургский, он по духу принципиально от того отличался. Страссбургский был нежно-розовый и воздушный, он возносился к небу легко и весело, словно был построен не из камня, а из сливочного крема. Фрайбургский же, сложенный из местного красного гранита, поражал захватывающей дух высотой и свирепостью высеченных из того же гранита химер, причудливо рассеянных по его стенам, башням и карнизам. Прикрепленная у входа эмалевая табличка рассказывала, что на создание этого архитектурного чуда ушло более трех столетий, причем каждый последующий строитель старался превзойти предыдущего как размером башен, так и качеством их резных украшений.

Внутри собора царили мрак и холод, наводящие на мысль о полярной ночи и вечной мерзлоте. Ни мраку, ни холоду были нипочем дрожащие лепестки пламени сгрупированных в маленькие светлые островки свечей, которые только подчеркивали превосходство сил тьмы над силами света. Несоразмерный с человеческим ростом гигантский купол терялся где-то высоко-высоко над головой, так что мгновенно продрогшая до костей Габи почувствовала себя ничтожной пылинкой в космическом пространстве. Она захотела было для самозащиты купить и поставить среди других свою свечку, но зоркий Давидка ей не позволил:

«Ты тут ни при чем, это их дела!»

Габи смирилась с его запретом, но взамен потребовала, чтобы они немедленно покинули этот краснокаменный морг. Дунский попробовал было возразить — он, дескать, не все еще рассмотрел, но Давидка поддержал Габи, ссылаясь на то, что ехать предстоит далеко, до самого Милана, где их поджидает еще один прославленный собор.

Дорога до Милана и впрямь оказалась долгой и утомительной, однако на все жалобы Габи Давидка справедливо возражал, что всякий, желающий комфорта, должен останавливаться в банальном отеле «Интерконтиненталь», а не искать острых впечатлений на всяких аристократических виллах.

Проведя несколько ночных часов в маленькой придорожной гостинице, они рано утром пересекли итальянскую границу и к полудню с трудом нашли место на огромной городской стоянке неподалеку от миланского собора. Этот собор и не помышлял возноситься к небесам, он прочно упирался в землю всей своей многотонной мраморной массой. Перед входом, на просторной, засыпанной обертками от мороженого и мастика площади бурлил яркий карнавал вполне земной народной жизни — веселые толпы под звуки шарманки покупали пирожки, булочки и сосиски, а вороватые цыганки предлагали за гроши предсказать любому его ближайшее и далекое будущее. Габи с успехом отбилась от очередной цыганки и направилась было ко входу, как вдруг Дунский сжал ее локоть:

«Ты только глянь на эту настенную резьбу! Ничего особенного не видишь? А ты присмотрись, присмотрись!».

Габи прищурила глаза, присмотрелась и ахнула. Серовато-белые стены собора были густо усеяны вырезанными из камня миниатюрными сценками, каждая из которых представляла собой выразительное изображение пытки или казни. Десятки вариантов подвешивания за руки, за ноги и за шею чередовались с десятками вариантов отрубания или отпиливания конечностей. Их сменяли сцены сжигания одних несчастных на кострах разнообразных форм и размеров или кипячения других несчастных в котлах, кастрюлях и сковородках.

«Что это — воплощение мечты садиста?», — спросила она.

«Скорей всего, это муки различных святых, что не исключает и воплощения мечты садиста, — пожал плечами Дунский. — Пошли-ка пообедаем, вид чужих страданий разжигает во мне аппетит».

Они нашли маленький ресторанчик, запили спагетти алла горгонзола бутылкой кьянти и отправились дальше. С ослепительной скоростью мимо Габи замелькала Италия, — город за городом, церковь за церковью, дворец за дворцом, мосты через реки и реки под мостами, святые в золоченных овалах, золоченные овалы, обрамляющие святых, и рестораны, рестораны, рестораны, полные кьянти, спагетти, равиоли, тортеллини и ньокки.

Когда они добрались до Венеции, Дунский невидящим взглядом окинул парад голубей на площади святого Марка, и шепнул Габи на ухо:

«Я сыт искусством по горло. Еще один памятник архитектуры, и меня стошнит у всех на глазах».

«Меня тоже, — обрадованно согласилась Габи. — Давай сбежим куда-нибудь в горы».

«Не поможет — в этой стране даже горы построены по архитектурным проектам, Но у меня есть идея. Я почитал путеводитель и обнаружил, что Триест гордится одной из