Алексей Слаповский - Они Страница 19

Она понравилась Герану. Хотелось домой, к письменному столу, на котором так уютно сбоку стоит аквариум, и чувствуешь себя иногда как бы на дне времени. Хотелось к Ольге.

Одно хорошо — Килила отпустили. Наверное, он давно уже дома, рассказал Ольге о том, что произошло. Или не рассказал?

Но Килила не было дома.

Килил не поверил, что Ломяго отпускает его просто так. Они в милиции не дураки тоже. Они поняли, что Килил ничего не расскажет и придумали: следить. Вопрос только в том, как будут следить. Следить можно по разному. Суют, например, незаметно в карман или еще куда-то такой маленький датчик, а сами смотрят у себя на экране, как ты перемещаешься. Килил не раз видел такие штуки по телевизору. И хоть ты куда беги и скрывайся — бесполезно.

И Килил решил обмануть наблюдателей. У него на всякий случай есть запасная одежда. То есть не на всякий случай, Килил недавно придумал план, как сделать, чтобы его не искали, когда он скопит денег на дом. Очень просто: оставляешь одежду на берегу пруда в парке, будто полез купаться и утонул. А сам уезжаешь в другой одежде. Она в свертке, а сверток в подвале соседнего дома, а ключ от подвала у него давно есть. Причем не украл, а просто взял: шел как-то мимо подвала, а ключ торчит в двери. Зачем, почему, какой пьяный слесарь оставил, неизвестно. Он его тогда просто вынул, вот и все.

Килил отправился к этому подвалу, открыл дверь, вошел. Там разделся и обследовал все карманы, все швы: хотелось найти устройство и рассмотреть. Но не нашел. Тогда просто переоделся и вылез в подвальное окно с другой стороны. Вылезая, думал: если за ним следят не с помощью электроники, а просто так, то, наверно, очень удивятся: вошел в подвал, а не вышел. Будут ждать, ждать, потом войдут, а там никого. Одежду отыщут вряд ли — она в яме за трубой, в пакете, присыпана землей, будто так все и было. Вот они с ума сойдут, ничего не понимая!

Но все-таки ради осторожности пошел в парк. Там прямая и длинная аллея, по бокам сетка-изгородь. Килил шел и оглядывался. Если кто-то и следил бы, спрятаться им негде. Разве что с вертолета смотреть, но вертолетов не наблюдается. Килил до вечера кружил по парку, сидел у пруда (и все оглядывался, озирался), потом вышел к метро, мешаясь с толпой, купил в переходе несколько пирожков-слоек, съел их. Там же, в переходе, купил дешевый фонарик. Вернулся в парк, по пути подобрав большой ржавый гвоздь. В парке нашел прямую и длинную жердь, камнем вбил гвоздь на конце и загнул.

А потом ничего не делал: сидел, дремал, ждал темноты.

В темноте пришел к автостоянке. Ворота открыты, лишь перегорожены шлагбаумом. В сторожке светится окно. Килил заглянул. Там сидел старик Каюпов, сменщик Герана. Это хорошо: он глухой и пьющий. Килил огляделся и прислушался. Оттуда, где были ремонтные боксы, слышались звуки и голоса. Кто-то засмеялся. Это показалось Килилу нелепым: нашел время смеяться.

Килил полез палкой в трубу, светя фонариком. Фонарик светил плохо, но и при этом свете видно было, что труба пустая. Как это может быть? Или все-таки взяли Самир с Расимом? Килил елозил палкой по трубе, и вдруг гвоздь за что-то зацепился, Килил посмотрел: гвоздь уткнулся куда-то вниз, будто сквозь трубу. Ага, вот теперь ясно. В ржавой трубе там дыра. В эту дыру и попала сумка. Килил потыкал гвоздем, приподнимая после этого палку, пытаясь зацепить сумку. Явно гвоздь тыкался во что-то мягкое, но не зацеплял. Килил вытащил палку, немного разогнул гвоздь, опять засунул, стал тыкать. И — зацепил. Осторожно поволок сумку к себе.

— Это кто там? Это чего там? — вдруг послышался голос сверху. Килил от неожиданности чуть не закричал. Повернул голову: старик Каюпов стоял на крыльце вагончика и всматривался.

— Это я, дядя Олег! — тонким, детским голосом ответил Килил, подтягивая сумку. Хорошо, что вспомнил имя Каюпова.

— Кто я?

— Да я же! — опасаясь раскрываться, сказал Килил, а сам все тащил сумку.

Каюпов, слыша, что это ребенок, немного успокоился.

— Я да я! Вас тут много, шустрики! — сказал Каюпов мирно. Он, наверно, подумал, что это кто-то из многочисленных детей здешних владельцев и работников. — А чего тут делаете-то?

Ему никто не ответил: Килил уже скользнул за ворота, прижимая к себе сумку.

16

Они были замечательно одинаковые, эти деньги. Килил сидел в подвале, куда залез очень осторожно, высматривая, нет ли засады, и разглядывал стодолларовые купюры в свете фонарика, зажатого подбородком — чтобы обе руки были свободны. Он уже пересчитал их. Сто штук, десять тысяч. Бумажки одна к одной, новенькие, будто даже не настоящие. Но, конечно, настоящие, такой солидный дядька не будет носить с собой фальшивки. У него тут и карточки всякие, и какие-то бумаги с печатями, и водительские права, и пропуск какой-то. Все это Килил рассмотрел.

Теперь можно ехать куда угодно, покупать дом и жить в нем сколько хочешь. Вопрос — когда ехать. Если он сейчас исчезнет, все всё поймут и начнут искать. Надо выждать хотя бы несколько дней. Как и раньше, болтаться у ларька, просить деньги. Он по-прежнему ничего не знает, ничего не видел.

А пока спрятать. Опять вопрос — всё спрятать или только деньги, а сумку с карточками и документами куда-нибудь подбросить? Придется спрятать всё. Иначе догадаются. Потому что какой же настоящий вор что-то возвращает? Ясно, скажут, это глупый ребенок. А Килил не глупый. И он отправился в парк. Ему однажды пришлось быть тут в темноте, и он помнит, что шел и чего-то все время боялся. А тут забрался в самую глушь и глубину и не боится. Наверно, потому, что не просто так, а по делу. Значит, когда что-то делаешь не просто так, а по делу, то не боишься. Эта мысль показалось Килилу очень умной и стоящей того, чтобы ее запомнить.

Парк замусорен, везде полно бутылок, обрывков бумаги, всяких пакетов. Килил подобрал несколько, закутал в них сумку, потом долго окапывал щепкой кусок дерна, вытащил его, подкопал еще, положил в яму сумку, впихнул дерн обратно — даже вблизи не поймешь, что там что-то есть. Килил заметил место: на одном дереве привязал к ветке тряпку, на другом осколком стекла вырезал полоску, у подножия третьего положил на земле три палки — две вкось, одна посредине. Получилось что-то вроде стрелы, но догадается только знающий. Тайник оказался в центре между этими тремя деревьями, от каждого дерева по пять шагов. Нет, от одного четыре. Это неважно. Главное — всё сходится в одном месте.

После этого Килил явился наконец домой. Мать привыкла, что он приходит, когда хочет, и ничего не спросила. Накормила картошкой. Картошка была старая, еще с прошлого сезона, потому что молодая на рынке стоит дорого. Килил ел и думал, что у него будет своя картошка. И огурцы свои, и помидоры. Но это летом. А на зиму придется солить и мариновать. Мать это делает, у нее полно банок. Надо как-нибудь понаблюдать, поучиться вприглядку.

О Геране мать не спросила: он должен появиться утром, когда кончится смена.

Килил поинтересовался как бы между прочим, не приходил ли кто? Она удивилась: кто может прийти? Твои друзья к тебе не ходят, да ты и не водишься, я смотрю, ни с кем. Кто мог прийти?

Да я так, сказал Килил.

17

К ним никого не подселили ни вечером, ни ночью, а утром принесли чай в пластиковых стаканах, несколько кусков хлеба и даже кусок колбасы, довольно большой. Карчин ел с отвращением, но старательно: набирался сил.

— Кормят, значит, мы им еще нужны, — сказал Геран.

Карчин не отозвался. Он выстроил план поведения. Не возмущаться, не сопротивляться, выразить готовность к сотрудничеству. Изобразить даже покаяние. Вернее, страх. Они же любят, чтобы их боялись. Что им нужно? Ясно что — деньги. Пообещать. Тысячу, десять. Заставят написать какую-нибудь бумагу — написать, ничего страшного. Лишь бы выйти на волю, и все повернется для них другим боком. Таким боком, что они запомнят на всю жизнь.

Карчин аккуратно постучал в дверь. Открылось окошко, показалось лицо охранника. Уставилось.

— Ваш этот, лейтенант, он уже здесь? — спросил Карчин.

— У нас лейтенантов много.

— Ну, такой... — Карчин описал Ломяго.

— Это Игорь, Игорь Денисович. Не видел.

— Когда придет, скажите ему, пожалуйста, что я готов.

— Чего готов?

— Он поймет. Скажите — готов.

Геран после этого диалога некоторое время молчал, а потом спросил со всегдашней своей улыбкой:

— Действительно надеетесь на его понятливость?

И Карчин опять ему ничего не сказал.

Геран же, испытывая беспокойство, думая об Ольге, гадал: зачем его держат? Попытаются содрать денег? Надеются с его помощью подействовать на Килила? Обвинят в нападении на милиционеров? Или для острастки? Или просто так, ни за что — держат и держат, не задумываясь, зачем? Очень, кстати, возможный вариант.

Карчина вскоре увели.

Ломяго встретил его сухо, официально.

— Ну? — спросил он. — Как построим дальше отношения? Будете опять скандалить?