Альфонсо Микельсен - Избранные Страница 19

Постоянные телефонные переговоры с Лаинесом, визиты к нему в контору помогли мне завязать тесную дружбу с биржевиком, а также завоевать его симпатии. Этому способствовали и послушность, с которой я следовал его советам, и проявления моей благодарности в связи со столь благополучным завершением всей операции.

— В воскресенье надо отпраздновать успех этого дела, — сказал мне Лаинес в тот день, когда мы решили закончить первую серию маневров. — Не хотите ли пообедать со мной в клубе «Атлантик»?

Я с удовольствием принял приглашение. Как я и ожидал, мы провели великолепный вечер, изобиловавший знакомствами и представлениями. Дон Диего не упускал случая, чтобы не рассказать мне о каждом, кто приближался к нашему столу поздороваться с ним. Я не мог не отметить уважения, которым пользовался Лаинес. Дон Диего с удовольствием разъяснял мне, «кто есть кто», давая при этом понять, какие выгоды можно извлечь из дружбы с тем или другим.

— У этого сеньора, — говорил дон Диего, указывая на носатого старика лет шестидесяти, — тесные связи с министром иностранных дел. А тот сеньор — управляющий государственным банком. Кстати, единственным, где можно получить кредиты без особых гарантий с вашей стороны. А вот там — сеньора X., она славится в столице лучшим новогодним балом у себя дома…

О многих я узнал от Лаинеса и понял главное: чтобы иметь успех, нужно сделаться частью этого мира, в котором на одной доске стояли и новогодние балы, и судьба человека.

— Я думаю, вам следовало бы вступить в члены клуба «Атлантик», — сказал однажды Лаинес. — Разрешите вас представить на следующем заседании членам правления.

Мне тут же был предложен листок для заявления о приеме. На нем расписался сам дон Диего и один из его друзей, сидевших за соседним столиком. Этот сеньор не был знаком со мной, но тем не менее любезно согласился стать моим «крестным отцом». Таким образом я приобщился к аристократическому спортивному клубу.

…Дикие звери в сельве выбирают места для отдыха либо у ручья, либо в тени раскидистых деревьев. Там при лунном свете вершатся законы природы. Там проводят в играх свой мирный час звери. Там же происходят смертельные схватки…

Благодаря Мерседес круг моих друзей становился все шире: он помогал мне постепенно привыкать к обычаям этой страны. Я вновь увлекся теннисом. Когда-то я отличался в этом виде спорта, но вот уже лет десять не держал в руках ракетку.

В «Атлантике» мы играли в теннис вечерами по субботам, а в воскресенье — утром. В игре обычно принимал участие все тот же круг друзей: голландский посол и его супруга, молодой француз-эмигрант, которому я помог устроиться на службу в фирме «Ла Сентраль» еще до разрыва с Фрицем; двое моих соотечественников, поселившихся здесь много лет назад, и Мерседес с супругом. Главный холл клуба, выдержанный в стиле картинок из наиболее популярных американских журналов, с наступлением сумерек являл собой необычное зрелище. Здесь собирались представители самой разнообразной и экзотической фауны. Вот попугаи с вызывающе ярким плюмажем, а вот зебры в строгом наряде. Далее изящные норки, блистающие мехом, и стареющие львы, беззубые, с сильно побитой годами шкурой…

После игры в теннис мы обычно садились за один столик, где к нам присоединялись другие члены клуба. Так мы сидели, перебрасываясь в кости, потягивая коктейли. Довольно легко за этим занятием мы убивали часа три, оставшиеся между игрой и ужином. Мои друзья обычно заказывали виски. Вместо закусок на столике, как принято в той стране, стояли блюда с кусочками жареной свинины и кукурузными хлопьями. Не в силах привыкнуть к местным кушаньям, я заказывал себе непременную кружку пива и кусок колбасы, привлекая этим всеобщее живейшее внимание.

— Ах, эти немецкие традиции! Уж эти традиции! — восклицали вокруг меня в один голос, и я даже испытывал некую ущербность от принадлежности к нации, потреблявшей пиво и колбасу, тогда как, согласно англосаксонским традициям, мне следовало бы потягивать виски с содовой, и это соответствовало бы идеалам демократии. Однако в клубе было известно, что я бежал от преследований нацистов, поэтому ко мне относились доброжелательно. Более того, вскоре я стал здесь «своим человеком». Как должное были приняты мой традиционный котелок, трость и неизменная склонность к колбасе и пиву.

Наиболее давние члены клуба, а также дети и родственники его основателей принадлежали к самой верхушке «избранных». Все они побывали в Европе, стремились беседовать с иностранцами на английском и французском языках. Все они с презрением относились к новым членам клуба, всячески давая последним почувствовать случайность их пребывания в среде «избранных».

Со временем «новенькие» создавали собственные группировки, стремясь вытеснить ветеранов и таким образом занять более высокие ступени на иерархической лестнице. Однако в этой игре все было не так-то просто. Дело в том, что значительное число членов клуба не принадлежали ни к первой, ни ко второй группировке, их положение в обществе зависело от управляющих банками — членов все того же правления! Именно последние были королями местных джунглей, а потому не принадлежавшие к группировкам, как правило, поддерживали статус-кво.

Допуская к себе несколько «новеньких», заправилы клуба маскировали присущую ему кастовость, ненавистную для всех, кто составлял население страны. Как и всюду, в «Атлантике» был популярен софизм о «равных возможностях» для всех граждан.

Клуб «Атлантик» был сколком большого мира. Что правда, то правда — высокий пост в клубе мог занять каждый, но… только заслужив благосклонность Ла Кабреры. Это относилось и к новичкам, проявившим достаточную ловкость в борьбе. Вот как мне объяснил разграничения в этом странном мире некий доктор Фаусто, не занимавшийся спортом, однако завсегдатай клуба.

— Видите ли, сеньор К., — говорил доктор, и глаза его сквозь огромные черепаховые очки насмешливо блестели. — Здесь, как и в Европе, имеется несколько разновидностей аристократов. Первые принадлежат к эпохе «империи», вторые завоевали свое место под солнцем благодаря своим связям с промышленностью. Когда вы слышите такие фамилии, как Ларрета — владельца текстильной фабрики «Комтекс» — или Ласкурраин — хозяина другой текстильной фабрики, «Теланеза», — считайте, что вам рассказывают о великих сражениях, подобных боям под Ваграмом и Йеной. Это имена лидеров современной промышленности, равные именам феодальной знати. У нас мало родовитой аристократии. Наша страна молода, и состояния наживались на золотых приисках, на торговле хинином и индиго за какое-нибудь столетие.

Присутствующие одобрительным смехом встретили замечание доктора Фаусто, а он между тем развивал свою мысль далее:

— Есть семейства, которые стали «добропорядочными» лишь в начале нынешнего века. Нажились на экспорте кофе. Экспорт был свободен от пошлин, вырученная валюта давала в стране сто процентов прибыли. Эта часть нашей аристократии стоит ступенькой ниже, чем та, которая разбогатела на хинине. Однако выше, чем та, которая поднялась на спиртных напитках и на сахарном тростнике…

Несколько минут длилось молчание, пока я не осмелился задать вопрос:

— И кто же эти последние?

— О! Вы не знаете?! До тысяча девятьсот десятого года торговля спиртным была монополией департаментских властей, а государственная казна пустовала. Поэтому правительство то и дело прибегало к такому средству, как продажа — за гроши — права очередного губернатора на производство крепких напитков «куму». Так создавались грандиозные состояния. Третье поколение нашей плутократии выросло на спиртном и уже породнилось с тем, кто вырос на хинине и кофе. И все они вместе — аристократия, освященная церковью, гордая титулами, купленными у его святейшества папы Римского. Титулы, конечно, не такие громкие, как прежде, но ведь все равно титулы! Сегодня, — продолжал Фаусто, — состояния в основном создаются на торговле наркотиками, лекарствами, скобяными товарами, заграничными винами, мужской одеждой! Чем только не торгуют! Но такие состояния уже не создают положения в обществе, если у вас нет загородной виллы, где бы вы могли принимать друзей по воскресеньям.

Последовал новый взрыв смеха. Доктор Фаусто закончил свою речь словами:

— Многое зависит и от предмета торговли; одно дело — владеть ювелирным магазином и совершенно иное дело — торговать дамскими чулками. Даму из высшего света не будет шокировать встреча на вечернем приеме с ювелиром, с которым она днем обсуждала модель нового кольца. Но этой даме будет весьма неприятно, если тот, кто продал ей днем пару чулок, увидит их на ней вечером.

Безжалостные определения доктора лишь подтвердили мой прежний вывод: и здесь в расчет принимаются только деньги. Да, «старой аристократической крови» здесь нет и в помине, ее заменило золото. В буржуазном и плутократическом мире положение в обществе определяется происхождением состояния и эпохой, в которой оно наживалось. Даже, точнее, временем, когда та или иная династия отрывалась от земли и надевала городские туфли. А следующее поколение этой династии уже говорило на иностранных языках, что считалось необходимым условием принадлежности к счастливому миру «избранных».