Ирина Кисельгоф - Необязательные отношения Страница 19

Зачарованный мальчик широко распахнутыми глазами смотрел в дали дальние.

— И сказал великий мудрец, что государство есть нечто дикое, — по-восточному, нараспев говорила Лаврова, — и укротить этого зверя может только кнут справедливости. Иначе вырвется на волю всепожирающий демон всевластия, и восстанут инакомыслящие. И пойдет тогда человек против человека, и прольется кровь невиданная, и исчезнет народ в дыму пожарищ и омуте времени.

— Ты же говорила, что думать не как все хорошо, — вдруг перебил ее Никита.

Лаврова запнулась. Никита ждал ответа.

— Вообще-то быть инакомыслящим, плохим или хорошим, неблагодарное и трудное дело. Любой мятеж — это сжигание целых миров в святом костре.

Лаврова перефразировала Шевчука. Она никак не могла объяснить маленькому мальчику, что имеет в виду.

— Понял?

— Нет, — искренне признался Никита.

— Ладно. Мысли бывают разные, со знаком плюс и со знаком минус. Если задумал недоброе, жди несчастья, доброе — счастья.

— Так бы сразу и сказала.

— А про кнут справедливости понял?

— Нет.

Лаврова рассмеялась.

— Это значит, законы должны составляться так, чтобы все было по-честному. Полезно для государства и справедливо для всех людей.

— Я так и подумал. Только тебе не сказал.

Лаврова опять рассмеялась, Никита обиделся. Она чмокнула его в нос, он отвернулся.

— Я этого не люблю. Я же говорил.

— Правда, на самом деле мудрец сказал, что справедливо для всех не бывает. Бывает справедливое зло или несправедливое добро. Для кого как. — Она почему-то вспомнила Костю. — Милосердие важнее справедливости, но быть жертвой милосердия противно.

— Ты меня совсем запутала, — обиженно буркнул несчастный ребенок.

— Жизнь — сложная штука, — подняв палец, объявила Лаврова — Ее с наскока не понять.

Из тьмы возник Минотавр в сполохах молний и вихрях пыльного, воющего ветра.

— Вы что в темноте сидите? — спросил он и зажег на террасе матовые фонари в чугунной оправе. Сразу стало уютно.

— О жизни говорим, — как старичок вздохнул Никита.

— Пошли в дом. Ужинать будем, — скомандовал Минотавр. — Сейчас дождь польет.

Лаврова и Никита двинулись за Минотавром, как крысы за дудочкой крысолова.

В окна бился ливень, струи дождя водопадом стекали по стеклу. Прямо над домом громыхала колесница Ильи-пророка.

— Расскажи мне сказку под грозу, — потребовал завернутый в одеяло ребенок. — Чтобы страшно было.

— Очень?

— Очень.

— Ну, тогда слушай самую страшную сказку всех времен и народов.

И Лаврова рассказала историю Красной Шапочки на разные голоса. Ребенок хохотал так, что явился Минотавр.

— Чем вы тут занимаетесь? — спросил он.

— Я теперь не усну, — пожаловался отцу Никита. — Мне Наташа сказку страшную рассказала. У меня от этой сказки даже щеки болят.

— Балбесы, — констатировал Минотавр.

Глава 13

Лаврова с Ильиничной искали Князеву подарок на день рожденья. Сумма была никакая, не большая и не маленькая. Из бюджета мало платили. Они обошли все магазины, у них уже отваливались ноги.

— Давай подарим ему трусы, — предложила Лаврова.

Она смотрела на стопки ситцевых семейных трусов с одинаковым рисунком «огурец» производства АХБК. Можно было подобрать огурцы на фоне любого цвета радуги.

— Надо же. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан, — удивилась Ильинична — Все семь цветов.

— Будут трусы-неделька, — заключила Лаврова. — Под настроение. Красные — под веселое, зеленые — под грустное.

Обе покатились со смеху. На них неодобрительно глядела пожилая продавщица. Они ушли, похохатывая, не взяв радужные трусы с огурцами. Для начальника это было слишком лихо.

Наконец, купив на скромную сумму достойный известного ученого и профессора подарок, пни забрели в турецкую кофейню.

— Знаешь, я скажу тебе одну вещь. Только никому… — начала Ильинична.

— Ясно дело, — Лаврова стала говорить, как Никита.

— У меня появился мужчина.

— Как? — изумилась Лаврова.

Ильинична боготворила Князева. Он был ее идолом и фетишем. Она только что не целовала пол, по которому он ходил.

— Так, — сиамские глаза Ильиничны в красноватом сумраке кофейни светились рубинами.

— И кто он?

— Просто Вася, потому что Василий. Он живет теперь у меня.

— А как же Князев?

— Он муж другой женщины. Он не уйдет от нее никогда.

— Ты полюбила, — поняла Лаврова.

— Нет, — прекрасные глаза тайской принцессы померкли. — Я устала ждать.

На Лаврову навалилась депрессия. Она всегда приходила неожиданно, ни с того ни с сего. Хорошее настроение испарялось, оставалось только констатировать его внезапную смерть и написать посмертный эпикриз. Такое случалось часто, но Лаврова никак не могла к этому привыкнуть. Она лежала, устремив глаза в одну точку, без единой мысли в голове.

Незваная гостья усаживалась рядом с Лавровой и чего-то ждала. У нее не имелось лица, глаз, рта, потому с ней нельзя было говорить, и невозможно было понять, чего она хочет. От этого неприятного соседства саднило в горле, сжимались легкие, давило сердце, останавливалась кровь, потому Лаврова всегда мерзла. У нее не находилось сил на то, чтобы согреться. Она не могла встать, достать одеяло, вскипятить чай, оттого что ее руки и ноги наливались свинцом. В эти дни она не ходила на работу. Она ждала, когда серая безликая гостья исчезнет и Лаврова перестанет ощущать себя где-то посредине между жизнью и смертью.

Черная трубка мобильного телефона завибрировала на ее груди. Она поднесла ее к лицу и включила.

— Почему ты не приехала в выходные? — спросил Минотавр.

— Меня не приглашали.

— Ты заболела?

— Нет.

— Ты дома?

— Да.

Трубка замолчала, Лаврова нажала отбой. Ей стало жаль себя, и она заплакала. Это было очередным началом очередного выздоровления.

Лаврова ехала в зеленом «Хаммере». Его утроба пахла болотной тиной и лимоном. За время ее отсутствия «Хаммер» стал плотоядным вегетарианцем.

— Почему ты не работаешь в частной клинике?

— Зачем?

— Чтобы получать больше денег.

— Зачем?

Лаврова вяло отбивалась от нелепых вопросов богатого человека, который стал богатым не потому, что у него имелись деньги, а имелось нечто другое, чего у Лавровой быть не может при всем ее желании. Зачем получать больше денег, если нет никакой цели и тебе не за кого отвечать?

— Значит, тебе ничего не нужно.

— Значит, — эхом откликнулась Лаврова.

— Что тогда небо коптишь?

— Не знаю, — безразлично ответила Лаврова.

Хотя ответ на этот вопрос она знала очень хорошо. Смертная казнь — слишком легко. Надо пройти все круги ада.

Минотавр привез ее в летний загородный ресторан с укромными уголками. Традиционный азиатский жастык отгораживали занавеси из полос яркого узбекского шелка, который хлопал и надувался парусами древних арабских фелюг. Скрытые от глаз посетители курили кальян, и не только кальян. Свежий горный ветер уносил запах горящей запретной травы в сторону далекого города.

Лаврова лежала на огромных цветастых подушках у берега узкой горной речки, в которой отражался свет фонарей и луны. Она зябко ежилась от вечерней прохлады. Им принесли лоскутные одеяла, кок-чай и самокрутки. Красивый узбекский парень с точеными чертами лица, встав на колени перед низким столиком, переливал дымящийся чай из третьей пиалы в чайник, затем назад, до тех пор, пока чай не становился ароматным и крепким, как требовала чайная церемония Среднего Востока. От его неспешных, заученных движений и еле слышного журчания речки Лаврову охватило дремотное оцепенение. У тусклого света керосиновой лампы порхал мерцающий огонек, описывая волнообразные дуги от губ Минотавра к лампе и назад. В этом месте все текло по замкнутому циклу, удаляясь и возвращаясь на круги своя.

— Хочешь?

Она покачала головой.

— А так?

Она почувствовала, как ее губ касаются его губы. И с ними в нее вливается блаженство, делая тело легким и воздушным, как поцелуй ангела. Ее душа, отлетев, описывала круги у пламени керосиновой лампы, удаляясь и снова возвращаясь все ближе и ближе. Лаврова почувствовала ожог и не ощутила боли. В ирреальном мире нереальной оказалась даже боль. Так должно быть всегда.

Им принесли блюдо под названием «пять пальцев». Это было приготовленное на тандыре мясо ягненка на пяти маленьких детских ребрышках. Лаврова упивалась детской плотью. Она ела ее с жадностью голодной волчицы. Она чувствовала себя вервольфом, пожирающим мертвое детское тело. Так должно быть всегда.

Не доехав до города, они занялись любовью в машине. Лаврова терзала ногтями, зубами тело черного человека, лица которого она не видела. И получала то же взамен. Око за око, зуб за зуб.