Александр Попов - Двадцать минут с ангелом Страница 2

Мужчина подходит к окну. Взволнованно поглаживает подбородок. Подгоняемые припускающим дождем, торопливо идут люди.

"Странно, я мог ругать, критиковать эту пьесу вместе со многими, прикапываться к каким-то неудачным, неопытным деталям, но… но теперь не могу. Не могу, Александр Валентинович! Потому что она меня все же волнует и тревожит. Она живет во мне. Может, потому что и мою молодость тоже когда-то хотели сломать? А может, все же сломали, ведь неспроста я чувствую себя Зиловым? А может, и тебя, Александр Валентинович, сломали? Не дали тебе развиться до чего-то великого, всемирного, целостного? Слишком добрым и робким мальчиком был ты как драматург! Как и в детстве, до конца своих дней верил ты – солнце сядет в аистовое гнездо. Не село!.. Надо работать, черт возьми!"

Пишет: "Из неясных грязновато-серых очертаний появляется лицо Репникова.

КОЛЕСОВ. Владимир Алексеевич! Я пришел сюда с надеждой, что вы меня поймете…

РЕПНИКОВ. Все, Колесов. Разговор окончен! Вы не пришли сюда – нет, вы ворвались, по своему обыкновению! И не с просьбой, а с требованием! Да знаете вы, как называются подобные визиты?

КОЛЕСОВ (тоже вспылил). Не знаю. Я пришел к вам с просьбой, но унижаться перед вами я не намерен. И если вы меня не понимаете, то это вовсе не значит, что вы можете на меня кричать.

РЕПНИКОВ. Так! Надеюсь, вы не будете меня душить. Здесь! В моем доме!..

Неясные, но загустевшие серые абрисы, и снова появляется лицо Репникова.

РЕПНИКОВ…Кто впустил в мой дом этого проходимца?!

РЕПНИКОВА (пожала плечами). Я впустила. Открыла дверь, вижу – приятный человек… За что все-таки ты его так не любишь?

РЕПНИКОВ. А за что мне его любить? За что?.. (Ходит вокруг стола.) Мне никогда не нравились эти типы, эти юные победители с самомнением до небес! Тоже мне – гений!.. Он явился с убеждением, что мир создан исключительно для него, в то время как мир создан для всех в равной степени. У него есть способности, да, но что толку! Ведь никто не знает, что он выкинет через минуту, и что в этом хорошего?.. Сейчас он на виду, герой, жертва несправедливости! Татьяна клюнула на эту удочку! Да-да! Он обижен, он горд, он одинок – романтично! Да что Татьяна! По университету ходят целыми толпами – просят за него! Но кто ходит? Кто просит? Шалопаи, которые не посещают лекции; выпивохи, которые устраивают фиктивные свадьбы, преподаватели, которые заигрывают с этой братией. Понимаешь? Он не один – вот в чем беда. Ему сочувствуют – вот почему я его выгнал! А не выгони я его, представь, что эти умники забрали бы себе в голову?! Хорош бы я был, если бы я его не выгнал!.. Одним словом, он вздорный, нахальный, безответственный человек, и Татьяна не должна с ним встречаться! Это надо прекратить раз и навсегда, пока не поздно!.."

Мужчина встает из-за стола, наэлектризовано ходит по комнате.

"Да, да, дорогой мой драматург! Юность, молодость обязательно нужно сломить, растоптать, унизить. Нельзя терпеть рядом с собой что-то оригинальное, своеобразное, живое, в конце концов! Вот вся философия репниковых – извечных российских надзирателей и гонителей. Мы привыкли подминать свое "я", расплющивать и ломать его. Нас все и всюду поучают, исправляют, и мы начинаем опасаться всплесков собственного "я". Боимся обвинений в нескромности. Как же, ведь "я" – это эгоизм, индивидуализм. Как стать самим собой? Как увернуться от репниковых и беликовых? Мне жалко Колесова, но, честно скажу, Александр Валентинович, и Репникова тоже жалко, потому что у них, репниковых, жизнь скучна и бесцветна. А в Колесова и колесовых мне хочется верить: Колесов уезжает, но, как сказал один мой товарищ, уезжает, чтобы непременно возвратиться – возвратиться к себе, истинному, настоящему, природному. Пьеса очищает и освежает наши души. Спасибо, Вампилов!.. Нет, я, кажется, никогда не закончу этот сценарий!"

Садится, быстро пишет: "Череда фотографий сцен из разных вампиловских пьес.

Потом появились "Провинциальные анекдоты", "Старший сын", "Прошлым летом в Чулимске". Рождалось и крепло то, что мы теперь называем театром Вампилова. Легко сказать – "рождалось", а ведь рождение – это мучения, боли, тревоги. Какой странный этот Сарафанов из "Старшего сына". Некоторые критики сравнивают его с мучительным стоном. Так не стонала ли и душа Вампилова в те годы? Почему его душе жилось на свете неуютно? Но – разговор о Сарафанове. Он, такой чистый, наивный, детски-свежий, по существу чудак, напомнил всем нам, что, как бы нам не жилось плохо, как бы мы друг к другу не относились, но все люди все же – братья и сестры. Наивно? Натяжка? Далеко от жизни? Но и небо далеко от человека, а все душа тянется к выси, к Богу, к высшей правде жизни".

Мужчина снова подошел к окну. Поднявшийся ветер раскачивает ветви тополей и сосен.

"Хм, братья и сестры!.. Благородно, Александр Валентинович! Но помнит ли моя издерганная душа об этом, помнят ли о Божьем эти люди, бредущие куда-то там, под дождем?

Валентина, Валентина из "Прошлым летом в Чулимске"… Правильно кто-то подметил – предстала перед нами не просто героиня, а вышла на растерзание сама добродетель. Я чувствую, что Валентина – это и есть ты сам, Александр Валентинович! Смеешься? Смеется тот, кто смеется последним! Валентинович – Валентина, – понятно? Нет?.. Мы – циники, мы устали, издергались, но наши сердца все равно с Валентиной. И с Сарафановым. Они такие слабые, незащищенные, но не могу сказать, что жалкие. Сколько в них веры! Веры в нас, потерявших себя, запутавшихся не только в дремучем лесу жизни, но и в трех ее соснах. Я, Александр Валентинович, по-хорошему завидую твоим Валентине и Сарафанову, но как я далек от них! Можно гадать, что станет с Валентиной за пределами пьесы. Но я не сомневаюсь, своей любви и веры она не обронит и не предаст. Она будет ждать с горячей верой в сердце – ждать нас, истинных, покаявшихся, очистившихся от скверны. Ну, может быть, не всех нас, но… но… Я снова забыл о цели моего труда! Сценарий, сценарий! А может, дорогой мой драматург, мой уважаемый земляк, он никому не нужен, как и я, зилов, сейчас не нужен даже самому себе?.. Надо работать! Но сценарий, чую, у меня может не получиться".

Пишет: "Неплохо написал один критик: "Через банальнейшую ситуацию в "Двадцати минутах с ангелом" Вампилов раскрыл в этой маленькой пьеске, анекдоте, самую суть российского народа. Народа в целом!.." Почему соплеменники Христа все же убили Его? Чем занимался Христос в земной жизни? Творил добро ради добра. И Его соплеменники, с их окаменевшими взглядами на бытие и Вселенную, не могли понять Его. Точнее – принять. Принять этот новый взгляд на жизнь, который, кто знает, не покачнул бы устои царства земного. И чтобы сохранить эти устои, эти мещанские интересы быта – они убили слишком упрямого, настойчивого созидателя добра ради добра, созидателя новой морали, нового взгляда на человека и мир. Мы, как и простоватые, но не глупые герои вампиловского анекдота, тоже, как ни странно, не приняли этой новой старой морали. Анчугин и Угаров не поверили агроному Хомутову, предложившему помощь страждущим – просто так, безвозмездно. Они разозлились на него, о, праведным гневом наполнились их сердца! Они – "распинали" его: заламывали руки, полотенцем "пригвоздили" к кровати, насмехались над ним, "бичевали" беднягу.

Появляется лицо Хомутова.

ХОМУТОВ. Вот уж в самом деле: сделай людям добро, и они тебя отблагодарят.

СТУПАК. Бросьте эти штучки. Кто вы такой, чтобы раскидываться сотнями? Толстой или Жан Поль Сартр? Ну кто вы такой? Я скажу, кто вы такой. Вы хулиган. Но это в лучшем случае.

ВАСЮТА. Да откуда ты такой красивый? Уж не ангел ли ты небесный, прости меня, Господи.

БАЗИЛЬСКИЙ. Увы, с ангелом у него никакого сходства. (Хомутову.) Вы шарлатан. Или разновидность шарлатана.

ХОМУТОВ. Ну, спасибо. Буду теперь знать, как соваться со своим участием.

СТУПАК. Бросьте. Никто вам здесь не верит.

Маленькая пауза.

ФАИНА (всем). А что, если в самом деле?.. Если он хотел им помочь. Просто так…

СТУПАК (кричит). Не говори глупостей!..

Хомутов – хомут, – видимо, не случайная фамилия. Автор что-то в ней зашифровал. Новый взгляд на мир, новая мораль, – и они сначала для людей как хомут? Надо его сбросить, чтобы никто не посмел мною править, как лошадью? Интересно! Неожиданно. Вампилова, смело, талантливо предлагавшего новый взгляд на мир, на человека, на устои, как и этого героя, в жизни тоже мучили, но иначе: репниковы, беликовы, всевозможные литературные и нелитературные чиновники-мещане не пускали пьесы на сцену. А это терзало, угнетало и унижало Вампилова – Хомутова, Ангела. Разумеется, он не мог назвать себя Ангелом, назвал проще – Хомутовым. Хомутов – это Вампилов!

Тоннель, в котором медленно, на ощупь бредет человек. Капает вода, стены черные, а впереди – слабенький, неверный свет.

Вампилов шел в тоннеле на тусклый огонек – огонек надежды и веры. Потом, после его трагичной, бессмысленной кончины, начнут охотно ставить его пьесы, а пока – тоннель! Долгий и мученический путь в нем. Его стены – бюрократы от литературы, холодные, эгоистичные, самоуверенные, – попробуй пробить такую стену! Им, как и нынешнему мещанскому большинству, не нужна литература, не нужно искусство слова, вообще искусство. Им подавай развлечения, щекотку для нервов! Им и Ангелов не надо, потому что у них уже есть надежный, хитрый, расчетливый и соблазнительный путеводитель по жизни – Сатана.