Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы Страница 20

Нет, имя «Шула» можете не записывать. Это просто общее имя женщины, которая читает книгу, когда ее муж смотрит по телевизору новости или футбол. И знаете что, редакторы газет и мужья этих Шул, — вы правы! Это действительно новость из тех, в которые просто трудно поверить. Умереть от укуса змеи? «Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту»?[50] Что с тобой, Господь? Мы ведь уже не в Танахе. Пора кончать с этими казнями египетскими, со змеями и прочими Твоими излюбленными наказаниями, вроде моровой язвы, палящего ветра, ржавчины и саранчи[51]. У нас сегодня прогресс. У нас сегодня есть куча других возможностей на выбор — можно быть задавленным на переходе через улицу, можно быть разорванным на куски в теракте, можно кончиться от передозировки наркотиков, можно погибнуть от выстрела врага и можно погибнуть по ошибке от выстрела друга, и даже умереть при крушении самолета. Почему же Ты выбрал для моего бедного мальчика самую древнюю Свою забаву? И что еще Ты приберег там для меня на Своем складе боеприпасов? Лев взойдет от возвышения Иордана? Две медведицы выйдут из леса и растерзают детей? Нашлешь на меня злых ангелов? Большие камни с небес? Земля разверзнется подо мною и поглотит меня?[52]

Змея. Вы понимаете? Змея. И к тому же в пустыне, в одиночестве, вдали от всех и без возможности позвать на помощь. Вот так Господь любит нас, Свою «дщерь иерусалимскую», которая последовала за Ним «в пустыню, в землю незасеянную»[53]. Заметьте — не «последовал», не в мужском роде, и не «последовали», во множественном числе, как надлежало бы сказать о целом народе, нет — «последовала», во втором лице, единственном и испуганном, или, точнее, единственная и испуганная. Вы ищете гендерный элемент в еврейской истории, Варда? Так вот вам, пожалуйста: целый народ, который весь, как одна женщина, — голодная, усталая, зависимая, боязливая, томимая жаждой, умирающая без ванной и даже телефона нет. Вдали от дома, вдали от дороги, вдали от любви, вдали от больницы, вдали от людей — вот так Господь любит «обрученную Ему»!

«Прогулка парней», со всеми этими дебильными словечками парней, собирающихся на свою прогулку: снаряга, жужжалка, ремнабор, таганок, шведик, воду читать, костриться, взять к полудню… Когда мне говорят «взять к полудню», я сразу думаю об Иакове, которому Господь обещал, что распространит его «к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню»[54], но у Эйтана это — выбрать такой путь по карте, чтобы доставить нашего сына, нигде не плутая, прямиком на юг, в пустыню, точно к месту и ко времени назначенной встречи со змеей. И это нельзя ни изменить, ни отрицать. Это он взял его туда. Не я. «Девчонки не приглашаются», — сказал он мне и улыбнулся своей знаменитой улыбкой. И Нета посмотрел на него и улыбнулся точно такой же улыбкой. Так разве у меня был хоть какой-то шанс? Прогулка парней. Только они вдвоем. Ты и он…

— Рута, мы можем остановиться. Может быть, не нужно выкладывать все за один раз?

— Оставьте. Ведь я тоже виновата. Я могла возразить: «Нет, я не хочу». Я могла сказать: «Нет, я не разрешаю». Но вот — что бы там ни говорили о матерях и о материнстве, у меня не было этого знаменитого материнского предчувствия беды. И кстати, даже в тот момент, когда это случилось, я не почувствовала, будто что-то случилось, как чувствуют, по их рассказам, матери лучшие, чем я, или лживее, чем я. Ничего. Сидела себе дома, в полном спокойствии, и даже спать потом пошла без всяких проблем. Ведь мой Эйтан — самый ответственный и организованный человек в мире. Он никогда ничего не забывает, ни единой мелочи. И в той их прогулке у него тоже все было продумано и записано: собрать снаряжение, проверить машину, продумать маршрут. Просто никто не принял в расчет змею. И Эйтан не принял. Вот сюда она его укусила — с внутренней стороны запястья. Но не эта картина меня преследует. Не те два ее зуба, которые вонзились в его руку, и не тот яд, что вошел через них туда. Другая картина стоит у меня перед глазами: Эйтан бежит с Нетой на руках, обнимая и прижимая его к себе, бежит и знает, что ничего уже не поможет…

Глава одиннадцатая

— Как вы встретились?

— Кто?

— Вы с Эйтаном.

— Очень мило с вашей стороны. А также правильно и разумно. Пришло время для обычного разговора, приятной болтовни двух женщин, безо всех этих моих несчастий и без вашей скучной истории еврейских поселений.

— Мы еще вернемся к этим двум темам. Я верю в нас обеих.

— Это угроза или обещание?

— Это только от вас зависит.

— Ну ладно. Вас наверняка удивит, Варда, но нас с Эйтаном соединило сватовство. А нашим сватом был мой брат Довик. Как-то раз он вернулся домой весь сияющий и объявил: «Я встретил парня, который ну прямо для нас создан. Я его приведу как-нибудь при случае». А случай представился на их свадьбе — Довика и Далии. Он сообщил, что они решили пожениться, и тут же, на том же дыхании, сказал, что намерен пригласить на свадьбу и «его» — этого своего нового приятеля, — чтобы познакомить со всеми нами.

— Я никогда в жизни не слышала, чтобы ты так много и восторженно говорил о ком-нибудь, — сказала я ему.

— Потому что я никогда в жизни никем так не восторгался, — ответил он.

— И в каком же качестве ты собираешься его пригласить? — спросила я.

— Что за вопрос! В качестве друга, конечно.

— В качестве друга или в качестве невесты? Потому что ты мне кажешься немного влюбленным.

— Почему вдруг в качестве невесты? — удивился Довик. И добавил с характерной для него туповатостью: — Ведь он же мужчина…

— Вот об этом я и говорю. Неужто и в нашей семье появился наконец гомик?!

— Очень смешно, — обиженно сказал Довик.

— Ваш разговор принимает какое-то странное направление, — сказала Далия. — Мы извещаем вас, что собираемся пожениться, так с чего вдруг вы только и говорите что об этом парне?

И Довик сказал:

— Далия права. А ты, Рута, говоришь глупости.

— Спасибо, Довик, — сказала Далия. — Ты прелесть. Так можно уже наконец перейти к серьезным вещам? Я бы хотела обсудить, какое угощение мы подадим и как мы оденемся. Мне бы хотелось, чтобы каждая деталь нашей свадьбы символизировала любовь и неразрывную связь.

Далия очень любит слово «символичность». И находит ее в любом месте. Может, к примеру, стоя возле молочных продуктов в супермаркете, объявить: «Ой, как символично, только десять утра, а трехпроцентный творог уже кончился». Но Довик прошел мимо символики свадебного угощения и, хитровато улыбнувшись, сказал мне:

— Ну, раз уж ты спросила, в каком качестве я его пригласил, так уж точно не в качестве невесты, а в качестве жениха. Я хочу, чтобы во время нашей свадьбы ты установила с ним зрительный контакт, потому что не исключено, что потом мы сможем его для тебя сосватать.

Мне было тогда чуть больше шестнадцати, и меня не интересовали никакие женихи. Но Довик повторил:

— Рута, я тебе говорю как старший брат — установи с ним зрительный контакт, ты слышишь, Рута? — И тут я окончательно убедилась, что права и что он действительно влюблен в своего нового друга и хочет использовать меня как наживку, чтобы привязать Эйтана к нам. А может, видит в этом самый короткий путь, чтобы самому лечь с ним в постель. Так или иначе, забавно было видеть его в таком состоянии.

— Какой зрительный контакт, Довик? — сказала я ему, когда он и на следующий день продолжил свои настояния. — Мне всего шестнадцать лет, и не знаю, обратил ли ты внимание, но я из тех шестнадцатилеток, у которых еще нет сисек. Я никудышный товар, Довик.

Как вы, наверно, обратили внимание, Варда, а я обратила внимание на то, что вы обратили внимание, я и сегодня не рекордсмен по размерам передних пристроек, а уж тогда я была вообще плоская, как стенка. Совсем плоская.

Довик засмеялся:

— Когда ты его увидишь, это случится само собой. А что касается твоих сисек, то все мы терпеливо ждем их появления, так что и он подождет.

Короче, Эйтан пришел на свадьбу, и я установила с ним требуемый зрительный контакт. Это было нетрудно, потому что он безусловно мне понравился, и он тоже явно меня заметил и улыбался мне, мы даже обменялись несколькими словами, но этим все и ограничилось.

По правде говоря, мне было жалко. Он выглядел хорошо — не красавчик, просто открытое и приятное лицо, легкая мягкая походка, красивые руки. Но больше всего мне понравилась его кожа — у нее был какой-то особенный, слегка золотистый оттенок. Тот второй мозг, который у меня под диафрагмой, задумался, светится ли эта кожа в темноте, — и я почувствовала, что краснею.

Мне было ясно, что я тоже понравилась ему, но это и все. То есть не все, на той свадьбе случилось и еще кое-что, но уже не со мной. Со мной все случилось много позже, когда Эйтан начал приходить к нам все чаще и чаще и довольно скоро стало очевидно, что он приходит уже не из-за Довика, а из-за меня и что хотя мне чуть больше двадцати, а ему все двадцать пять, это мне придется ждать, пока он подрастет, а не ему.