Александр Новгородцев - Анимация от Алекса до Я, или Всё включено Страница 20

Я вскоре умылся, оделся и только после этого приступил к осмотру. Тело издавало лопочущие протесты на турецком, предприняло вялые попытки отбиться и зарылось ещё глубже в кровать, насколько это было возможно, почти растворившись среди белья. Я успел опознать Егорку, совершил ещё пару пробуждающих атак, использовав базовый арсенал побудника с тремя тычками и одним лёгким пинком, но безрезультатно. Ну да ладно, не маленький, сам очухается и выползет из конопляных зарослей Морфея.

Вышел на улицу, миновав прохладу пустого фойе. Да, уже начинало припекать солнце и это в девять-то утра. Красота!

Рядом с отелем уже копошился народ. Истерично бибикая, пара икарусов маневрировала у шлагбаума, пытаясь одновременно заехать на узкий пятачок двора. В туннель бункера, находившегося сбоку от входа, въезжала продуктовая фура, возле неё суетились с тележками темноволосые ребята-разгрузчики в светлой робе персонала. В будочке бездельничала охрана, оживившаяся при виде меня.

«Вот блин, опять на полчаса разговора — опознание и идентификация личности будет. Так и на завтрак опоздаю», — подумалось мне при виде улыбающихся из окна смуглых чернявых рож.

Но повезло, одна из рож принадлежала вчерашнему знакомому

— А, анимейша. Алекс, насыл сын?

Что такое «насыл сын», я уже знал, но ответные фразы на — «как дела» — до сих пор не выучил, поэтому ограничился приветствием:

— Мерхаба.

И тем самым спровоцировал новую волну:

— Мерхаба, бу не? Гюнайдын, Алекс, хош гельдиниз. Насыл сын?

Вот ведь пристал Муххамед.

— Гуд, гуд насыл сын. Ка-ро-шо, верблюжий сын. Вери карошо, — но он не отвязывался.

— О, карошо, тамам, — опять заулыбался вчерашний дотошник. — Бу не, вериблюжаны сын? Вот зис? (что это).

Опс, должно быть случайно вырвалось.

— Это карошо! Верблюжаны сын — итс гуд! — но пояснять, что это «кэмэл сан», я не стал, пусть думает, что это непереводимое с русского очередное доброе слово.

— А, вериблюжаны сын — карошо. Тамам. Нерейе гидилир?

Вот что это началось опять? Неужели не понятно, что я не кумекаю ещё на вашенском гирилбилире.

— Муххамед, всё уже, заканчивай. Привет от Джона Коннора. Я кушать иду. Гоу то ит, брекфаст, андэстанд? — только после активной пол-минутной жестикуляции руками и ртом, он понял, что я намереваюсь позавтракать, а то был бы непрочь болтать тут полдня. Им то что, пока угрозы никакой нет, то и работа не кусает за пятки. Прохаживайся туда-сюда, да делай строгие гримасы. Свежих сканвордов не завезли, вот и надо себя как-то занять.

Когда я уходил, он яростно задискутировал с напарником, кажется по поводу Джона Коннора. Это вызвало у меня усмешку. Такое довольное славянское лицо я и увидел в отражении от зеркальных дверей главного корпуса.

Далее меня ждал шведский стол к которому у меня уже начинала вырабатываться привязанность, в виде умеренного слюнотечения.

Пройдя тест на раздражительность в виде однообразных вопросов «насыл сын?» от поваров и гарсонов, я сумел завладеть провиантом. Подкрепился чудным омлетом на два яйца, с вплавленным в него сыром и ломтиками ветчины, украшенным по бокам сочными овощами. Пара круасанчиков с абрикосовым вареньем продлили гастрономический изыск провинциала.

«А что, жить можно», — пришла телеграмма из желудка, с которой я охотно согласился.

Насколько помнил, мне предстояло провести зарядку. Где это будет происходить и как, пока смутно представлял. Для правильной коллективной зарядки нужны три сослагаемых успеха: 1-музыка, 2-полянка и 3-люди.

В Египте я видел, как девчонки на лужайке проводили стретчинг — утреннюю растяжку. Собиралось несколько туристок с полотенцами. Мужчины это мероприятие принципиально не посещали, только просматривали издали. Или вблизи, если было кого просматривать. Тут же на лужайке появлялся магнитофон-бумбокс и под лёгкую музычку дамочки разминались, повторяя за аниматоршей нехитрые телодвижения.

Мест на территории отеля, которые могли бы выполнить роль такой лужайки, я пока не встретил, обойдя корпуса раза три. Либо это были маленькие газончики травы, либо, достаточные по размерам лужайки, но с препятствиями в виде пальм и колючих кустарников, либо непроходимые заросли. Я по-тихому запаниковал, поскольку время приближалось к 10-ти, а я всё ещё был в подвешенном состоянии без необходимых составляющих успеха.

Да и что толку, если я соберу людей, музыкального сопровождения то всё-равно нет. Вот и будет убогое зрелище. Если была бы музыка, можно ещё было бы выполнить бодрый марш, спортивную ходьбу на месте или вокруг бассейна и плавно перейти на водные процедуры. Да и придумать, чем заняться, не проблема, но в тишине зарядка представлялась мне чем-то мрачным и не подходящим по жанру к развлекательному курорту, нечто вроде армейских отжиманий и подтягиваний или уроков школьной физры в обществе физрука старпёра детоненавистника. После такой зарядки инструктора, как правило, закидывают гнилыми помидорами, тухлыми яйцами, варёным луком и жёванной морковкой, валяют в смоле, пластилине и перьях, сжигают наполовину на костре. И напоследок, привязав якорь к шее, с осиновым колом в сердце, цементными ботинками на ногах и камнями в почках, топят в колодце с нечистотами под «Прощание славянки».

«Хоть самому пой и упражнения при этом показывай. Сельхоз зарядка, млин. Да где же все-то?»

В столовой появился Мустафа — сын востока. Для меня сиё прибытие представлялось не меньшим по значимости, чем явление Христа народу, или «прибытие поезда» братьев Люмьер.

— Help, Мусти, тайм из гоинг. Morning gym. I need music and place, — выплясывал я круги вокруг, выглядевшего вчерашне-помятым, представителя нерабочего пока класса.

— Алекс, релакс. Астарожна, — Мусти был невозмутим не просто как удав, а как удав-даос.

Время шло, он насыщался пончиками, а я продолжал мысленно обливаться холодным потом. Работа прежде для меня была делом, к которому я подходил со всей ответственностью, не в силах пустить всё на самотёчный авось. Не сдать проект вовремя, отстать от запланированного графика, уйти домой с отягощённой совестью, что-то не закончив к сроку, отложить вынос мусора на неделю, а стирку носков на месяц, представлялось мне весьма постыдным, недостойным и немыслимым. В этом плане я был зануден и зауряден. Эта черта характера нередко раздражала и меня самого, превращая пословицу — «никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» — в рабочее кредо. Другое дело, что трудоголиком я не был и за самой работой ради работы не гнался, а вот если уж взялся, то норовил довести до ума. Вот и сейчас, если зарядка должна начаться в 10-ть, то в 10-ть она и должна начаться. Любое отклонение от этой аксиомы для меня с точки зрения ответственного товарища-работника в ту пору было бы фатальным.

— Окей, Алекс, сейчас можна. Только релакс. Тиха-тиха, — отодвинув пустое блюдо, молвил Мусти. Он, похоже, догадывался о гамме чувств, бушевавших внутри меня, но не в его менталитете было спешить, торопиться и добавлять лишней суеты к этому миру. Поэтому он затянулся сигаретой, с чувством, толком, расстановкой, довёл её до фильтра, придирчиво его осмотрел, удивляясь, что это удовольствие оказывается не вечно и исчерпаемо, и только после этого оторвался от стула.

Ещё полчаса мы потратили на то, чтобы найти ключ для дверей и транспортировать огромные колонки и диджей пульт из «пентхауса» к тихому бару возле кальянной. Мда, с аппаратурой здесь нехватка. Закатили пульт за пустующую барную стойку возле шатра. Мустафа завозился с проводами от колонок, чертыхаясь вслух.

— Йя, Боб — катастрофа! Что это? — так он выражал своё недовольство тем, что на дискотеке Боб сам предпочитал возиться с аппаратурой и музыкой, ставя свои любимые записи, тем самым нарушив какую-то мудрённую взаимосвязь проводов и контактов.

Я же старательно запихивал диск со своей музыкой в CD-проигрыватель, но тот ни в какую не хотел читаться техникой «made in Turkey». «Трижды блин, вот засада зоосада», — у меня там была и зарядка по трекам и аквааэробика и ещё примочки разные, да и просто музыка хорошая, на все случаи развлечений, от детских капустников до войны в персидском заливе. Всё в отдельных папках, пронумеровано. По наивности, я представлял, что здесь у диджея водится ноутбук, а не допотопные пульты и комиссионные проигрыватели, не читающие dvd-диски. «Фиаско! Фи-фи-фи-фиаско», — прилип навязчивый припев, на мотив какой-то популярной некогда песенки.

Время уже подходило к 11, как на горизонте появился заспанный Боб в неизменной бандане по-пиратски, в чёрной футболке, джинсах и штиблетах, подобный чёрному ворону. Увидев нашу возню, он приосанился и заковылял к нам, прихрамывая на правую ногу.

— Монинг джим, увсё? — спросил он.

Мустафа разразился тирадой вроде того, что он в гробу видел «монинг джим», этот презренный пульт, и тех безруких австралопитеков, которые в нём вчера ковырялись. Похоже, я стал больше понимать по-турецки. Боб сначала опешил, потом выдал тираду в ответ, гораздо большую по объёму. В ней он словесно уложил в пресловутый деревянный ящик, именуемый гробом, всё население земного шара и прилегающих планет, а заодно и безруких земляков, чьи умственные способности не дотягивают до права называться людьми, и тем самым не имеют права пинать дорогое диджейское оборудование. Затем Боб переключился на меня.