Улья Нова - Как делать погоду Страница 20

После разговора я некоторое время разглядывал карту мира, висевшую на стене над диваном. На ее терракотовых и желтых материках красовались разноцветные кнопки, обозначающие места отдыха и служебных командировок моего одноклассника и друга, будущего 3D-аниматора. Пока глаза выискивали немногочисленные населенные пункты, которые мне удалось посетить, две противоположные мысли сталкивались и боролись в голове. С одной стороны, можно было махнуть рукой на целителя московских птиц, не предавать этой истории значения и жить как ни в чем не бывало. Гулять со свиньей. Отчитываться Костяну по скайпу. Пользуясь опутавшей меня бобиной невидимых ниток, незаметно бродить по вечерам до Красной площади. Гонять по центру ночного города на мопеде. Покупать теплый хлеб в пекарне на Новокузнецкой. Шататься по магазинам, воровать шарфы и перчатки, приобретать на распродажах с 30–50 %-ной скидкой полосатые носки, синтетические свитера и футболки с роботами. А еще – изредка названивать Алене, молчать в трубку, вслушиваясь в ее тихое, усталое: «Добрый вечер! Говорите. Алло. Вас не слышно…»

С другой стороны, никто меня не заставлял названивать волшебнику. Я сам зачем-то напросился на испытание. И теперь отступать было отчего-то стыдно. Так и не решив, как правильнее поступить, я в рекордные сроки – примерно за пятнадцать минут – загнал свинью в угол, нацепил на нее шлейку и потащил на вечернюю прогулку под медленный и задумчивый вальс спелых пушистых снежинок, голубых и золотистых в свете тусклых фонарей, освещавших окрестные дворы. Казалось, небо линяет. Все вокруг превратилось в снежные часы, отмеряющие замерзшее белое время. Можно было подумать, что кто-то наверху стрижет белых цирковых пуделей, а еще пушистых карликовых шпицев. Или осыпает необъятный пирог сверкающей кокосовой стружкой. Наверняка там, над городом, троечник Витя, прогуляв урок геометрии, снова украдкой потрошит в школьной раздевалке пуховики девчонок. Томная дама перебирает старые чемоданы, перетряхивает белые боа и пудрится перед огромным овальным зеркалом. Или парашютист ощипывает пролетающих мимо белых чаек и лебедей. Игра в «найди еще тысячу сравнений, на что похож этот снег» на этот раз не позволила мне отвлечься, ведь на каждом шагу ее прерывали суетливые прохожие с кейсами, гуляющие во дворах старушки, визгливые дети, сиплые водители пикапов, собачники из ближайших домов. Выронив из кармана носовой платок, выпустив из кулака снежок, уронив пластмассовую лопатку, рекламный буклетик или салфетку из-под пирожка, они завороженно двигались навстречу. Подойдя к Фросе, приседали на корточки, издавали приветливое сюсюканье, умиленно цокали языками, доверчиво протягивали руку, радовались отпечатку зуба свиньи на мысе лаковых сапог. Иногда, окружив нас, любопытствующие люди, впервые в жизни увидевшие карликовую свинью в расшитой орнаментами шлейке, задавали сотню бесполезных вопросов, на некоторое время забывали, что надо спешить, благодушно теряли из памяти, куда и зачем они направлялись. Благодаря свинье некоторые из них, глядя сквозь меня вдаль, внимательно вслушивались в сбивчивые объяснения, улыбались, махали рукой на прощанье. В какой-то момент я почувствовал себя полезным человеком, приобщенным к тайнам бытия. Между тем пушистые, чуть звенящие снежинки медленно и задумчиво осыпали плечи и рукава куртки. Я не успевал придумать, на что еще они похожи. Но независимо от меня, независимо от чего бы то ни было они мельтешили перед глазами, празднично обряжая жесткую щетину Фроси и посеревшую подтаявшую одежку двух дворовых снеговиков.

Уже перед дверью квартиры, на лестнице, я хорошенько встряхнул куртку. Сотня мелких сиреневых капель осыпалась на ступеньки. Из внутреннего кармана выпала бумажка и, подхваченная сквозняком, закружила перед дверями соседей, затрепетала поблекшей бабочкой над уходящей вниз лестницей. Я кинулся вдогонку. Подпрыгивал на ступеньках, протягивал руки, пытаясь ухватить. Спотыкаясь, бежал за ней вниз. И когда наконец поймал, то обнаружил на пожелтевшем клочке старой газеты расплывчатую надпись чернильным карандашом: «Сатирический журнал “Индюк”, тел. 8(499)888-88-88, Чистопрудный бульвар, 14, этаж 5». Тогда, недолго думая, я вернулся в квартиру, отыскал трубку радиотелефона, набрал номер и заявил хриплому заспанному мужчине, что могу сделать интервью с Василием Васильевичем Дыдылдиным, знаменитым в прошлом, настоящем и будущем колдуном погоды. Что я готов побеседовать с грозным магом и суровым чародеем на тему глобального потепления в Московском регионе и подробно расспросить его о грядущих изменениях климата планеты.

Глава 7

Возможны грозы

В коридоре редакции послышались далекие, гулкие, приближающиеся шаги. За ними взволнованно семенили суетливые каблучки. Запыхавшийся голосок что-то выкрикивал на бегу. Ему в ответ нетерпеливо хрипели. Тяжеленная дверь распахнулась, влетел встревоженный человек неопределенного возраста. На его черной футболке красовался череп индюка, ниже готические буквы гласили: «Индюки живы». Следом в кабинет ворвалась тетушка в шерстяном костюме, похожая на учительницу младших классов. Ее квадратные черные очки съехали от бега на кончик носа. Оказавшись в кабинете, она упала на шаткий раскладной стул и принялась скидывать туфли.

– Леша, ты тут? – рыкнул ворвавшийся. – Молдавия срывается! Наш корреспондент запил. Мы не успеваем собрать номер про миллионера, нужно срочно придумать что-то другое. С тебя новая тема и новый гвоздь программы!

– Леш, – взвизгнула из-за плеча встревоженного человека запыхавшаяся тетушка в очках, – я уже ноги в мясо сбила от бега! Найди сам, кого в Молдавию отправлять. У тебя, – она вскинула руку с часиками, – четыре минуты двадцать восемь секунд.

В ответ на крики за экраном серебряного ноутбука зашуршали. Невзрачный человечек в заштопанной на плече футболке, будто включая программу голосового управления, неохотно прошептал: «Главный редактор здесь», схватил со стола пачку сигарет, разыскал среди игрушек, бумажек и брелоков зажигалку с головой индюка. Чиркнул, неторопливо закурил, чинно выдохнул дым в потолок. За его спиной на стене таблица угрожающе сообщала, что:

0 х 0 = 0

0 х 1 = 0

0 х 2 = 0

0 х 3 = 0

0 х 4 = 0

0 х 5 = 0

0 х 6 = 0

0 х 7 = 0

0 х 8 = 0

0 х 9 = 0

Из таблицы в кабинет и вообще в окружающую среду сочились торжество, суровая истина и быль, с которыми спорить бессмысленно. Я поежился. И похолодел. Были у меня на то и другие веские основания. Ведь главный редактор сатирического журнала «Индюк», легендарный журналист Алексей Груздев сидел передо мной в необъятном кожаном кресле, невозмутимо курил, что-то обдумывал и без доверия сверлил меня взором сытого хищника.

Накануне, стараясь как-то подготовиться, наводя при помощи поисковой системы Google справки, я выяснил, что Алексей Груздев работает журналистом с пеленок. Не было в столице газеты, к которой бы он не имел отношения. Не было в стране знаменитого журналиста, которого бы он не выдрессировал, хоть раз не обозвал пнем и не благословил. За это его негласно считали акулой журналистики, упырем и гранитной глыбой. Некоторые недоброжелатели утверждали, будто бы на четверть Алексей Груздев – волк. Завистники поговаривали, что все, к чему ни прикоснулся Алексей Груздев, моментально теряло смысл, утрачивало человеческий облик, частично умирало, сильно искажалось. А чаще всего превращалось в пыль, быль, боль, моль, проще говоря – в полный ноль. Но очевидцы свидетельствовали, что те люди, вещи, события и факты, которые выстояли и не потеряли смысл при столкновении с главным редактором Груздевым, впоследствии всегда и всюду были признаны настоящими, ценными и живыми. Доброжелатели и ученики в благодарственных статьях подтверждали: все, что было хоть мельком замечено и зафиксировано в уме главного редактора, автоматически начинало существовать в этом мире. И напротив: то, что не было замечено утомленным, недоверчивым взором Алексея Груздева, подлежало немедленному забвению и последующему окончательному небытию.

Рассказывали, что главный редактор, многие годы работая в центральных газетах и журналах, мастерски навешивал ярлыки на события и людей. С годами он так наловчился, что его ярлыки накрепко прирастали и потом десятилетиями никто не мог их отодрать. К примеру, в какой-нибудь статье или новогодней реплике главный редактор называл зеленое белым и совсем скоро зеленое начинало всем казаться белым. А потом зеленое и вправду белело под воздействием времени, химикатов или солнца. Таким образом, главный редактор всегда оказывался прав. И он настолько привык к этому, что больше не подвергал сомнению свои мысли и ощущения.

И вот я замер на краешке стула, а гранитная глыба и упырь без интереса, а скорей по привычке, выработанной годами, изучал, кто перед ним такой. У него был маленький и недовольный голубой глаз, а другой глаз скрывался за джинсовым кружком. Но и одного глаза Алексею Груздеву вполне хватало. Его внимательный, безжалостный взгляд прорезал насквозь. Нельзя сказать, что от этого делалось уютнее, становилось легче дышать. По-видимому, пристальный изучающий взгляд обычно и вынуждал наблюдаемых сжаться, принять оборонительную позицию. И тут-то в сжатом, сгруппированном состоянии о человеке можно было сразу сказать, кто он такой. Навесить ярлык или, посчитав пустым местом, больше не принимать всерьез. И Алексей Груздев, которого с уважением и страхом именовали Груз, выдыхая в потолок узорчатый сизый дым, выжидал, когда я растеряюсь, насторожусь, чтобы меня можно было определить единственным словом, напечатать это слово крупными буквами и навеки налепить ярлык мне на лоб. Или, посчитав пустым местом, окончательно смешать с небытием. Но беда состояла в том, что определить меня единственным словом главному редактору не удалось.