Улья Нова - Как делать погоду Страница 21

Я давно не был студентом. Места работы, зарплаты и редкие премии не успели отразиться на моем лице. На мне не было опознавательных знаков: всех этих сережек и гаек в ушах, выстриженных висков, кожаных фенек с Кипра, этнических бус или толстых золотых браслетов. Непослушные волосы, доставшиеся мне от отца, отливали золотисто-русым на солнце, пепельным – в тени и требовали для описания нескольких прилагательных. Предметы моей одежды могли оказаться барахлом, что валяется внавалку на распродаже в окраинном торговом центре. Но при желании их можно было принять и за искусственно состаренные вещи из бутика для состоятельной молодежи и молодящихся седых москвичей. Я, Митя Ниточкин, парень двадцати девяти лет отроду, был бледноват, расплывчат, неопределим. Если верить магу и чародею, меня оплетала бобина ниток, невидимых глазу обычного человека. Но главный редактор не был обычным. Его глаз был наметан. И все же он ничего не мог понять. От этого легендарный журналист Алексей Груздев начал раздражаться. Я это почувствовал, но не смутился. Я и сам задумался, кто передо мной. Захотелось определить его одним словом, написать слово крупными буквами и прилепить ярлык ему на лоб. Это оказалось тоже нелегко. Сначала я подумал, что слово главного редактора – «надменность». Потом мне подумалось, что его слово все же «пресыщение». Или «пустота». А может быть, «тоска». Хотя, возможно, в кожаном кресле передо мной прикуривал вторую сигарету человек-пепел. Или принявшая человеческий облик усталость. Не обращая внимания на парочку, нетерпеливо ждущую ответа, он со вздохом обратился ко мне:

– Я представлял вас старше. Думал, придет кто-нибудь с опытом, с вызревшими идеями, а вы что?

Это означало, что с первого же взгляда я обманул ожидания, разочаровал всем своим обликом. Поэтому, помня сведения, почерпнутые из поисковой системы Google, я приготовился прямо сейчас превратиться в пустое место и смешаться с небытием. В принципе можно было застегивать куртку и уходить. Поэтому терять было нечего, я немного съехал со стула, закинул ногу на ногу. И разглядывал погремушки, которыми завален редакторский стол.

Судя по выражению лица, главный редактор действительно очень устал от всего вокруг. Его ничего не радовало. Разбросанные по кабинету индюки в виде брелоков, точилок, запонок и настенных магнитов ему надоели. Отряд новеньких заводных индюков с лиловыми этикетками на ногах его бесил. От ноутбука главный редактор окосел, хоть и был одноглаз. От чтения присланных в редакцию фельетонов он осовел. И был он очень зол. И увесистая цыганская серьга в его ухе не сверкала.

Причину расстройства Алексей Груздев тут же поспешил сообщить мне. Он, видимо, считал своим долгом донесение разнообразных сведений о своей жизни до окружающих. Чтобы все вокруг были в курсе, что с ним происходит. Я узнал, что дела редакции из рук вон плохи. «Индюк», легендарный сатирический журнал, выходивший в былые годы тиражом более 5 миллионов экземпляров, печатное издание, некогда имевшее особый вес, ныне всеми забыто, незначительно, непопулярно. Последний, кто приходил в журнал насчет рекламы, запутавшись в проводах сканера, упал и сломал ребро. С тех пор по поводу рекламы никто не приходит. В редакции два раза в неделю заведены специальные летучки, цель которых – совместно призадумавшись, понять, что стряслось с журналом, кто сглазил и сбил его с пути. За три месяца летучек высказывались самые разные предположения. Старейший карикатурист, заставший «Индюка» еще в расцвете, утверждал, что во всем виноваты кондиционеры, которых в редакции никогда не было. И не будет. И обогревателей – тоже. «Потому что, – бубнил карикатурист, – это, видите ли, идет в разрез с концепцией журнала. Сатира и кондиционеры, сатира и обогреватели, – все сильнее заводился карикатурист, – по мнению руководства, противоречат друг другу и являются заклятыми врагами. А на самом деле надо бы их поставить, а то зимой будет собачий холод». После летучки главный редактор посчитал своим долгом отправить карикатуриста в неограниченный по времени отпуск, сказав: «А катись-ка ты, Степаныч, к своим кондиционерам. Вали-ка ты к обогревателям своим». Тем не менее в июле, когда была страшная жара, всей редакции хотелось удавиться. Именно в то время Алексей Груздев завел у себя в кабинете семикилограммовое стеклянное око от сглаза и стал носить на руке браслет из череды стеклянных глазков. Но око и глазки мало помогали. Сейчас, замерзая, заместитель главного редактора и специальный корреспондент журнала начали регулярно отогреваться коньяком. Потому что заместитель главного редактора, тот самый встревоженный пятидесятилетний человек, ворвавшийся в кабинет и ждущий ответа насчет Молдавии, был поэтом. Как всем пятидесятилетним людям и поэтам, ему не хотелось работать в холоде. Напротив, его тянуло в Индию, на берег океана, в хижину к горячим разноцветным женщинам. Из-за этого с лета легендарный журнал стал плавно идти ко дну. Тем не менее Алексей Груздев не собирался сдаваться. Он был уверен, что дело спасет какая-нибудь сенсация. Или серьезный информационный повод.

– Вот вы, молодой человек, хоть догадываетесь, что такое информационный повод, – прервав сетования, резко спросил он, будто мы находимся на выпускном экзамене, и сейчас решается моя судьба.

– Ну да, – вяло бросил я, припоминая что-то из Алениной болтовни про празднование Нового года на радиостанции, когда они там обсуждали, кто с кем спит.

– Очень хорошо! Так вот, – взвизгнул главный редактор, поверив, что насчет информационного повода я в курсе, – ничего такого и в помине у нас не было. Ни сенсации. Ни повода. С другой стороны, мы же не газетчики. И не всякая там глянцевая шушера. Мы решили поступить иначе, найти тему. Не мелкотемье, а тему! Посвятить ей номер. Выдать зигзаг, понимаете. Мы посчитали… я посчитал, что отныне журнал «Индюк» должен быть впереди всех. Мы подумали, что начнем потихоньку делать погоду, задавать тон. И это нам удалось. В смысле тема возникла и нашла нас сама. Я вообще глубоко убежден, что искать ничего не надо, ведь все, чего мы сильно хотим, находит нас само. – Прошептав эту мудрость, главный редактор прислушался к благоговейной тишине кабинета. Искоса присмотрелся, какой эффект его изречение произвело на меня. Решительно вмял очередной окурок в треугольную тарелочку с орнаментом из пляшущих индюшат и, неожиданно переключив режим, продолжил тоном радиоведущего, начитывающего детям сказку на ночь:

– Дело в том, что на юго-западном отшибе красавицы Европы, во втором часовом поясе, в междуречье Днестра и Прута лежит загадочный край, заколдованная страна Молдавия. Непостижимая уму и сердцу русского человека. А иноземца – тем более. Вроде бы все в этой стране изначально есть. Упрятано, вплетено, вложено в нее и теперь таится в ожидании обнаружения. И в то же время ничего в этой стране нет. Потому что все, что туда было упрятано, вплетено и вложено, как ни старались, никто не сумел найти. Те, кто бывал в Молдавии, уверяют, будто и время там застыло, призадумалось и упрямо ожидает чего-то. А все остальное и подавно там замерло: ветер, речные волны, рыбы в воде, птицы в полете. И люди, которые остались в заколдованной стране, а не разъехались по всему миру на поиски счастья, процветания и вечной молодости, пьют домашнее вино на своих кухнях. Высматривают кого-то. И ждут. Сами не понимая, чего.

В этот момент заместитель главного редактора, встревоженный пятидесятилетний поэт, окончательно потеряв терпение, трагически прорычал:

– Леш, это на три часа. Дай я расскажу!

– Нет, сегодня я буду краток! – глухо возразил главный редактор.

– Не будешь ты. Ну не будешь, я же знаю! – в отчаянии выкрикнул зам.

– Ну хорошо, расскажи! Ну расскажи. – Сдавшись, главный редактор откинулся в кресле и покорно прикрыл свой единственный глаз.

– В этой заколдованной стране, – репортерской скороговоркой продолжил пятидесятилетний поэт, – в маленьком городке живет студент по имени Леня, по фамилии Окунёв. Ничего не ожидает парень, но и сложа руки не сидит. Учится в университете. Ведет программу утренних новостей на единственном радио городка.

– И еще воскресную музыкальную передачу! – восторженно добавила тетушка, похожая на учительницу, не скрывая огромной симпатии к этому Лене Окунёву.

– Доволен в принципе человек жизнью, – сипел зам, – работает, учится, не вдаваясь в то, что вокруг простирается уму непостижимая заколдованная страна Молдавия. И вот, готовясь к очередной своей передаче, из сообщений информационных агентств неожиданно узнает Леня Окунёв, что получил от бездетного дяди, жившего в Австрии, наследство. Представляешь, прямо из Интернета нечаянно узнает! Про наследство, сумма которого приблизительно равна двухлетнему бюджету всей заколдованной страны. Сначала Леня Окунёв, естественно, онемел. Потом опешил. Некоторое время был он глухим. И слепым. Вскоре у него выросли крылья. И Леня Окунёв летал. Но дней десять назад, начав осознавать, что с ним произошло, догадался парень, что правительство заколдованной страны времени зря не теряло. Узнав об истории с наследством, администрация маленького городка очнулась от вечного ожидания и распорядилась взять жизнь студента Окунёва под строжайший надзор. За домом будущего миллионера установлено круглосуточное наблюдение. Телефоны прослушиваются. Визу ему не дают. Парня не выпускают даже из городка, боясь, что он уедет и не вернется, опасаясь упустить денежки, которые были бы очень кстати для заколдованной экономики. И журналистов к Лене Окунёву не допускают. Вот мы и решили направить в Молдавию нашего специального корреспондента. Он – здоровенный небритый мужик, похожий на дальнобойщика. А за журналиста его принять трудно. Мы были уверены, что он сумеет обвести вокруг пальца молдавские спецслужбы, встретится с Окунёвым и возьмет у него интервью. А потом напишет несколько заметок в специально задуманный по этому поводу молдавский номер. Но случилось непредвиденное. Корреспондент наш запил. Единственный человек, которому мы могли доверить ответственное и сложное задание, уж третьи сутки пребывает в бездонной расщелине между сном и явью. И скорее всего не очухается к выходным. А у нас теперь нет ни темы, ни гвоздя для следующего номера.