Жоржи Амаду - Большая Засада Страница 20

Выслушав в тишине, как обычно, рассказ мальчишки, Манинью не согласился с одним из пунктов проблемы — фундаментальным. По его мнению, у Доринду не было причин считать себя обманутым, преданным и униженным. Манинью знал жизнь со всеми ее невзгодами, он был человек солидный, с принципами.

Всем известно, что нежный цветок любви не расцветает, если нет интереса и согласия с обеих сторон — и у мужчины, и у женщины. Дело не идет на лад, если влюблен только один из двоих: если нет взаимности, то хуже не бывает, это жестокие страдания. Прискорбная ситуация, печальная и очень грустная.

Так часто бывает, и с самим Манинью случалось: его пленили рыжие волосы Зулмиры Фогареу, а она повернулась к нему спиной, даже слышать о нем не хотела. К тому же соперником был карлик, недомерок. Это кажется невозможным, но ведь так и было. Да, Манинью пришлось погоревать, но он не прикидывался, будто ничего не понимает, никого не оскорблял, не называл себя рогоносцем. Самое плохое в этих несчастьях, если отвергнутый обижается и, безутешный, решает поднять шум.

Как бы то ни было, если бы Доринду не столкнулся с Валериу, который пил у огня, то, может статься, проглотил бы свою ярость без особых затруднений. Сколько бы Манинью ни пытался переубедить его, Кашоррау стоял на своем, и случилось то, что случилось. Он еще потащил с собой несчастного Доринду, олуха, у которого якобы выросли рога. А при чем тут вообще рога, если Гута никогда с ним любовь не крутила?

Оставив груз старому Жерину на складе сухого какао, Доринду сразу же поспешил в лачугу Гуты: может, другой пришел первым и снял ее на всю ночь. Когда такое случалось, он едва удерживался от того, чтобы не снести хижину и не ввязаться в драку с типом, который осмелился опередить его и занять место, принадлежавшее ему. Почему и каким образом оно оказалось его? — вопрошала Гута, которая не расположена была терпеть грубость от какого угодно мужчины, а уж тем более от типа, которому она ничего не должна и с которым не была связана никакими обязательствами. Доринду ее никогда не интересовал, и если он чувствовал к ней такую фанатичную страсть, то что тут можно сделать? Спокойствие! Она принимала его со всей учтивостью, которую ей диктовала профессия, она отдавалась красиво — и ему, и остальным: кто с ней в постель шел, тому жаловаться было не на что, слава Господу. Доказательством этого служил тот факт, что они почти всегда возвращались, — кроме учтивости и умения она пленяла ароматом табака и жаром между ног.

В пустой хижине Доринду долго ждал возвращения Гуты, но она все не появлялась и он наконец сдался. Кто знает: может, ей надоела Большая Засада и проститутка уехала в Такараш, Феррадас, Макуку или Агуа-Прету? Куда она делась, эта чумовая девка? Он разузнает, где она спряталась, даже если та уехала в Итабуну, где было более двадцати публичных домов.

Размышляя о своих горестях, Доринду вышел на улицу, застроенную домами — их было примерно полдюжины, — и направился утолить жажду в лавку Фадула. Там он встретил своего помощника, Дуду Трамелу, и болтун рассказал ему, что Гута вовсе не уехала из Большой Засады, но сказать точно, где она сейчас, невозможно, потому что она влюбилась. Она и цыган.

— Вот как вас вижу, я видел, как они влюбились.

— Что ты видел?

— Как они влюбились, — пояснил Дуду, — они прямо-таки сплелись между собой, я глаз от них не отводил, а они и бровью не повели. Они влюбились, другого и быть не может.

Доринду почувствовал себя еще более уязвленным и обиженным. Обнаружить ее занятой с клиентом — это боль, но какие тут могут быть жалобы и обвинения? Гута просто зарабатывала на жизнь, только и всего. Но знать, что она обнимается с цыганом, обнажаясь под лунным светом, далеко от койки и соломенной хижины, смеется без причины, прячется в укромном местечке! Эта мысль причиняла ему глубокую боль: тут не заработок, тут страсть. Этот ублюдок околдовал ее — нет напасти хуже цыгана.

Турок, занятый своими проблемами, спросил просто так, чтобы спросить:

— А ты что, в Гуту втрескался?

— Еще бы! А вы не знали? — ответил вместо него Дуду Трамела.

Доринду ничего не сказал, заплатил за выпитое и за то, что оставалось в бутылке; держа ее за горлышко, он направился в сарай, где ему оказали прием, достойный товарища по тяжелому труду, мучимого несчастьем. Они уже все знали — Трамела рассказал все в подробностях. Валериу Кашоррау, желая утешить Доринду, поведал ему об обмане, жертвой которого стал сам. Перед его носом тоже исчезла чертовка-цыганка.

— Так было или не так, сеу Манинью?

Погонщик не сказал ни «да», ни «нет» — был занят тем, что разгрызал кусок рападуры и мусолил во рту пригоршню муки.

Вскоре вокруг огня и бутылки с кашасой образовалась группа. Мулат Пержентину пошел на Жабью отмель передать Бернарде послание от капитана Натариу да Фонсеки, но не смог выполнить поручение и вернулся с жуткой новостью об исчезновении женщин — всех без исключения.

— Они все исчезли! Просто исчезли! — объявил он, раскинув в стороны руки, чтобы показать масштаб трагедии. — Все до единой!

Новость сразу подтвердили один работник и три лесоруба. Они работали на полковника Ожмунду Роша на строительстве фазенды в нескольких лигах отсюда. Они пришли издалека, проделали долгий путь в поисках проституток, которые некоторое время назад поселились в Большой Засаде. В селении они не нашли даже следа знаменитых шлюх.

Погонщики после работы всегда отдыхали в веселой женской компании: стан погонщиков — это походная койка для проституток, место, где всегда кашаса и праздник. Работники и лесорубы приходили пешком с плантаций, по дорогам и тропинкам, чтобы погасить светильник в соломенных хижинах и удовлетворить свои надобности. И судя по всему, не было больше светильников, которые надо гасить, женщин, на груди которых можно отдохнуть, проституток, которые несли радость и облегчение телу.

Пержентину удивился странному молчанию, царившему на Жабьей отмели, обычно такой шумной и оживленной. Три или четыре кающиеся грешницы, глупые дешевки, которых он даже не различал, шатались от хижины к хижине, подтверждая исчезновение сумасбродок. Перелетные птицы — так знающие люди говорили о переменчивой сущности проституток: они все разом снялись с места, и, похоже, навсегда.

Пустым был деревянный домик, не было там Бернарды и Короки, и Пержентину не удалось передать послание — капитан Натариу приказал предупредить Бернарду, что на следующий день проедет через Большую Засаду. Прежентину даже не нашел шлюху, с которой мог бы провести ночь. Собравшись с духом, поскольку в том была необходимость, он прошел до дальней хижины Марии Жины, самой непопулярной проститутки селения. Из Большой Засады удрали все шлюхи — даже безумная исчезла. Беда, настоящая беда!

В сарае, осушая бутылку кашасы, предложенную Манинью, разъяренный мулат Пержентину вопил, вопрошая Господа и весь белый свет, что же стряслось с проститутками. Почему они попрятались, закрыли лавочку, а ведь сегодня не четверг или пятница Страстной недели? Это могли быть только происки цыган — этому народу закон не писан, безбожное племя.

Чтобы покончить с Большой Засадой, не хватало только, чтобы кум Фаду закрыл заведение и отправился зарабатывать в другие края.

Неудача, постигшая работника и трех лесорубов, подсказала и ускорила решение, принятое Валериу Кашоррау при поддержке Доринду и Пержентину. Разочаровавшись, четыре товарища вернулись к лопатам и мотыгам, топорам и серпам, к тяжелой работе от рассвета до заката — они вырубали лес на землях для плантаций какао. Им нужны были женщины, и они прошли пешком долгие лиги. У тех немногих женщин, что были в зарослях и на плантациях, уже был хозяин, их охраняли как зеницу ока, любая небрежность или излишняя смелость стоили жизни — или неосторожной бабенке, или смелому ухажеру, а то и обоим сразу. Они приехали к проституткам, не обнаружили их, и теперь поносили это убогое местечко.

В отличие от Пержентину лесорубы и работник не претендовали снять женщину на целую ночь, потому что должны были вернуться до восхода солнца. Они удовлетворились бы быстрым перепихом, но не получили даже этого. Куда подевалась знаменитая Жасинта Корока, высохшая старуха, способная, однако, еще принять и обслужить четверых. Каждого по отдельности, как выясняется по ходу, потому что эта стыдливая и гордая женщина не приемлет разврат и грязь. В Ильеусе некоторые проститутки понабрались привычек гринго и шли в постель с двумя или тремя одновременно, но Жасинта даже в пору своей молодости, когда работала в роскошных городских публичных домах, не делала таких гадостей — ни за какие деньги.

Пропустив несколько стаканчиков в заведении Фадула, чтобы заглушить разочарование, четверо несчастных подошли к горевшему на пустыре костру, остановились, чтобы поболтать немного, и подтвердили сообщение мулата Пержентину о катастрофе, постигшей Большую Засаду: