Ярослав Питерский - Падшие в небеса Страница 20

— Библия…. Так вот, какой он, капитал Маркса читал… — выдохнул Клюфт. Павел, услышал голоса и топот ног в коридоре. Собрание закончилось. Из актового зала, по своим кабинетам расходились коллеги. С минуты на минуту сюда должен был зайти Димка. Павел спешно завернул библию и засунув книгу на место — задвинул ящик. Выключив свет, схватил шапку и вышел из кабинета. Клюфт старался идти по коридору быстро. «Только бы никто не попался на лестнице. Никого не хочу видеть! Никого! Сволочи! Все просто сволочи! Сумасшедшие сволочи! Кому верят?» — думал Клюфт Его пожелания сбылись. На лестнице он не встретил сотрудников редакции. Большая часть из них уже ушла по домам. Те, кто остались, сидели по кабинетам. Павел вздернул руку и потянув края рукава — посмотрел на часы. Полдевятого. «Ого! Время то уже полдевятого! Вера! А как же Вера! Она бедняжка ждет! Наверное, замерзла. Лапочка! Бельчонок мой!» — мысленно сокрушался Павел. Он понял, что, как никогда, хочет прижаться к ней! Поцеловать кончики ее озябших пальчиков, ее щеки! Погладить ее волосы! Просто ощутить ее тело! И услышать ее милый голос. Вера — единственный человек, который ему был так нужен сейчас! Вера, ее имя, ее имя само по себе вселяло силы. Вера! Вера в себя! Вера в нее! И вера, что димкино предательство — лишь глупая ошибка! Ошибка друга, за которую он будет каяться. «Нет, все-таки, как здорово, что родители ее назвали Верой! Вера — что может быть лучшего! Вера в Бога! Стоп! Опять? В какого Бога? Вера в справедливость — это не может быть верой в Бога! Бога ведь нет! Но если разобраться — а вдруг раньше люди и называли Богом — справедливость. Бог и есть справедливость! Нет! Стоп! Опять! Опять несет! Опять я ушел, куда то далеко! Опять этот Иоиль!» Павел испугался своих мыслей. Он бежит по улице — с расстегнутым тулупом и не чувствует холода. Ветер, то и дело хлестал снежинками по щекам, но это было даже приятно. Скрип снега под ботинками не слышан. Движение по улице — словно по инерции! Павел не заметил, как повернул с проспекта Сталина, на свою — родную и до боли, знакомую, улицу Обороны. Еще немного и его дом! «Нет, Эти мысли они слишком далеко зашли! Этот богослов! Он словно заразил меня верой! Верой в несуществующего Бога! А что если …. Нет!» — Павел с ужасом понял, что его сознание раздвоилось на две личности. Одна упорно не хотела признавать существования Бога, а вторая, так искусно и плавно подталкивала и наводила — на то, что все-таки есть Бог! Есть эта высшая справедливость! Павел чуть не упал — споткнувшись о бордюр тротуара. Чтобы сохранить равновесие он широко раздвинул руки. Остановился и отдышался. Сердце стучало и билось в груди — словно хотело выскочить. Подняв голову, он увидел на перекрестке одиноко стоящую фигуру. Это была она! Верочка вглядывалась в пустоту темной улицы. Павел кинулся бежать. Девушка, увидев его — тоже бросилась навстречу. Он обнял и подхватил Веру на руки. Прижал к груди. Она тряслась и что-то шептала ему в полушубок, но Павел не слышал. Он лишь приговаривал:

— Бельчонок, ты замерзла! Ты так замерзла! Извини! Ты замерзла! Пойдем домой! Пойдем, я тебя согрею! Чаем напою! Бельчонок! Но Вера вдруг стала вырываться из его объятий. Сначала Павел подумал, что он просто сделал ей больно. Но когда Вера отстранилась и подняла лицо, он увидел — по ее щекам катятся слезы. Вера содрогалась не от холода, а от рыданий. Девушка, прикусив верхнюю губу, безутешно плакала. Павел схватил ее за плечи и встряхнув — прикрикнул:

— Верочка, что случилось? Что такое?

— Папа… — выдавила из себя Щукина и вновь забилась в рыданиях, уткнувшись лицом Клюфту в плечо.

— Что с папой? Он заболел!

— Нет, — мычала Вера.

— Он… умер? Твой папа умер? — с ужасом спросил Клюфт.

Но Вера рыдала, ничего не отвечая. Она всхлипывала и дрожала. Ее шапочка упала на снег. Волосы рассыпались по плечам. Павел прижался к ним губами и втянул ноздрями воздух. Этот запах ее волос — такой родной и знакомый. Но тут, Вера вновь оторвалась от Павла и посмотрев на него, неожиданно спросила:

— За, что?

— Ты, о чем Вера?! — не понял ее Клюфт.

— За, что они забрали его?!

— Кого?! — недоумевал Павел. Ему стало страшно. Павлу показалось, что его любимая сошла с ума.

— Павел, они забрали его! — Вера вновь забилась в рыданиях на плече у Клюфта. На этот раз он сам отдернул ее, и взяв за плечи, громко спросил:

— Ты о чем Вера? Что случилось? Что с папой? Кого забрали? Объясни мне? Вера! Что с тобой? Девушка притихла. Перестала рыдать. Лишь Слезы катились по щекам. Вера смотрела в глаза Павла и молчала. Ее губы тряслись.

— Вера, кого забрали? Ты меня слышишь? Что с тобой? Девушка всхлипнула и тихо сказала:

— Они забрали его Паша. Они его увели. Ночью. Под утро. Пришли и увели.

— Кого увели? Куда? Ты можешь мне все толком объяснить?! Щукина, грустно улыбнулась и смахнув слезу ответила:

— Они арестовали папу. Понимаешь, Павел, они пришли и арестовали папу! Прямо ночью. А потом, потом, они все перевернули в нашем доме! Они и все перевернули. Они делали обыск! Понимаешь Паша?! Они делали обыск! А наши соседи стояли и смотрели! Павел обомлел. Отец, его любимой девушки — арестован! Павел Иванович Щукин — потомственный рабочий — арестован! Нет, это какое-то сумасшествие! Клюфт в оцепенение смотрел на Веру. Павел тихо спросил:

— За что? За что его арестовали? Вера зло ухмыльнулась. Она тяжело вздохнула и опустила голову. Щукина разглядывала снег под ногами, боясь поднять глаза и посмотреть на Павла. Девушка пожала плечами и обречено, с металлом в голосе, ответила:

— За то! За то, что всех арестовывают в последнее время!

— Что ты говоришь Вера? За что? За что арестовывают всех? Ты, о чем? Кого всех?

Павел заметил — она преобразилась в один миг. Вдруг стала спокойной. Из убитой горем девушки — превратилась в безразличную, ко всему окружающему — женщину. Вера больше не плакала. Напротив — слегка улыбалась, ковыряла носком своих полусапожек утоптанный снег на тротуаре.

— Его арестовали Паша за пособничество шпионам. Дяде Леве Розенштейну. Они так говорят. Я тебе ведь рассказывала, что до этого дядю Леву арестовали? Так, вот, теперь пришли за моим отцом! Паша! Ты понимаешь?

— Нет, я напротив — ничего не понимаю? Как твой отец может быть пособником шпионов? Он ведь коммунист? Он, в гражданскую, воевал с Колчаком?! Как, такое, вообще может быть? Нет, это ерунда, какая-то? Они просто ошиблись! Они разберутся! Они все выяснят!

— Да ничего они не выяснят! — Вера сказала это обречено, словно смирившись с участью отца. Щукина махнула рукой и ухмыльнувшись добавила:

— Кстати дядя Лева тоже воевал, в гражданскую, с Колчаком… Павел стоял и не знал — как себя вести. Он не знал, что ответить любимому ему человеку. Вера почувствовав это, обняла Клюфта за шею руками, и прижавшись всем телом, прошептала на ухо:

— Мне страшно Паша! Мне страшно! Что с нами будет? Что с нами будет Паша? Мне страшно!

— Вера, перестань, Верочка все будет нормально! — Павел поцеловал ее в шею.

— Нет, Паша. Ничего нормально не будет! Мне страшно! Что будет с нашим ребенком? Паша? Что будет с нашей страной?

— Вера, ты о чем? Что ты говоришь? Ты просто устала! Ты переутомилась, перенервничала! Тебе надо отдохнуть! Что мы тут стоим, пойдем ко мне домой! Пойдем Верочка! Павел аккуратно отстранил девушку от себя, посмотрев в ее заплаканные глаза, взял за руку и потянул за собой. Но Щукина не последовала за ним. Она уперлась и вырвала руку:

— Нет, Паша. Мне надо идти домой. Там мать. Ее надо поддержать. Ей плохо. Она слегла. У нее, скорее всего сердечный приступ. Она лежит и не встает. Паша. Мне надо домой. Я попросила соседку посидеть. А уже три часа прошло. Нет, Паша не обижайся. Павел пожал плечами. Улыбнулся и ответил ласковым голосом:

— Да нет, Верочка конечно, конечно. Ты должна быть рядом с мамой. Вера покачала головой:

— Паша, обещай мне, если что-то со мной и ли тобой случится — ты никогда меня не предашь! Паша, обещай мне!

— Ты о чем Вера? Что с нами случится? Почему я должен тебя предать? Верочка не говори так! Ты меня пугаешь! Вера вновь печально улыбнулась и добавила:

— Прости Паша, но пообещай мне. Я должна это знать. У меня такое предчувствие, что мы можем и не увидеться. Понимаешь? Сон мне плохой приснился!

— Сон? Дурашка! Снам веришь, а еще комсомолка! Не надо. Это все предрассудки.

Все будет хорошо! И папу выпустят — разберутся и выпустят! И мама выздоровеет! И мы поженимся! И вообще все будет хорошо! — Павел взял Веру за руку и подтянул ее озябшую ладонь к лицу. Он прижался губами к ее пальцам. Девушка погладила его по щеке:

— Нет, Паша. Уже хорошо не будет. Все сошли с ума! Понимаешь?! Когда страна сошла с ума — ничего хорошего не будет, ни у нас, ни в стране! Это массовая истерия! Мы все сумасшедшие! Паша! Поклянись мне — что ты никогда меня не предашь?! Я хочу это услышать! Клюфт тяжело вздохнул: