Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни Страница 20

— Она сама просила вызвать полицию, спросите.

Офицер перевел взгляд на женщину, потом опять посмотрел на лавочника, еле сдерживая ярость.

— Вызови ей такси! — бросил он повелительным тоном и отвернулся.

Все замолчали. Обхватив колени руками, женщина продолжала неподвижно сидеть в жестком, неудобном кресле. Она даже не взглянула на часы.

Свободное такси остановилось у входа. Из него вылез шофер — тучный, маленького роста, с плоским лицом. От одного вида подобного типа тошно станет! Ну за что ей такое весь день! Не сказав никому ни слова, она торопливо вышла из лавки и села в машину.

— Подбрось ее на Зеленую гору! — приказал полицейский. И подмигнул.

…Медовый месяц они с Ахмедом провели в Париже. Спустя несколько недель, уже дома, он сказал ей с горьким упреком:

— До каких же пор ты будешь воевать с нашими обычаями, гоняясь за модой, заводить знакомства без разбору, все вечера просиживать с незнакомыми мужчинами у подружек! Ты что, в Европе? Забыла, где ты живешь?

Тогда она ответила ему вызывающе:

— А чем я отличаюсь от европейских женщин? Теоретически по крайней мере? Если они читали Кафку, Неруду, Ницше, Хемингуэя и Сартра, то и я их всех читала. А потом, я женщина серьезная, ты это знаешь. При чем тут моды и вечеринки?

— Я не хотел задеть тебя, твой образ жизни, мировоззрение… Но пойми, наше общество совершенно иное…

— Так вот оно в чем дело! Жизнь в нашем обществе не та же, что в европейском? В колледже я как-то не задумывалась над этим…

Она не помнила, чем кончился этот разговор, но неделю спустя один их знакомый, Аббас аль-Мисурати, в жарком споре по поводу положения ливийской женщины сказал ей:

— Я поверю только в реальную эмансипацию женщины. Что толку провозглашать ее в таком отсталом феодальном обществе, как наше, с его вековыми традициями и устоями? Свобода не свалится с неба вот так, сразу. Твоя беда в том, что ты упряма. Ты еще поплатишься за это…

У ворот Ибн Гашира машина вдруг круто свернула влево и понеслась в кромешной тьме — ни огонька не мелькало по сторонам. Оцепенев, она сидела молча, словно покорившись судьбе.

Вдруг, увидев у дороги аллею деревьев и среди них дома, она собралась с силами и закричала:

— Стой! Говорю тебе, стой. Сбавь скорость.

Кажется, на него подействовало. Не оборачиваясь, таксист сказал:

— Знаю… знаю. Главная дорога к Горе перекрыта. Я еду кружным путем. — И подбавил скорости.

— Стой! — закричала она. — Я выйду.

Он еще сильнее нажал на педаль газа.

— Стой… Я выйду. Сумасшедшая скорость… Стой!.. Ты что, оглох?

Машина неслась со скоростью ветра, казалось, она парит в воздухе.

— Стой… Ненормальный!

Она схватила его за горло…

Бегом, бегом, быстрее… Сил нет, нечем дышать… Быстрее… сумка упала… Быстрее, бегом… быстрее…

Она не помнила, как добралась до дома. Ключ пропал вместе с сумкой. Она долго молотила кулаками в дверь. Муж открыл ей, щуря заспанные глаза.

— Почему ты так поздно?

— Автобус опоздал… Как обычно.

— А… Ну ложись спать. Мне завтра рано вставать.

Он повернулся, лег в кровать и тут же уснул.

Руки ее бессильно упали. Что-то словно надорвалось в груди и рухнуло в бездну. Даже слез не осталось. В ту ночь она так и не сомкнула глаз.

Перевод И. Ермакова.

© Перевод на русский язык «Восточный альманах».

Глоток крови

Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Тебя не опишешь — тобой наслаждаешься, не понимая, что ты такое. Ты не просто необходима для жизни, ты и есть жизнь.

Люди и море

Солнце опустилось в багровом закате, и еще один день ушел в небытие. Северный ветерок, напоенный влагой и жизнью, подул впервые после трех дней зноя и сухих восточных ветров.

Он дышал полной грудью — бодростью, жизненной силой наполнились душа и тело. Этот ветерок прилетает, наверное, из райских кущ… С берегов далекого моря, оттуда, где люди седлают чудесные машины и летают в них по воздуху, словно на птицах, птицах, несущихся быстрее пули!..

Человек, побывавший в городе и видевший море, рассказывал ему, что вода морская такого же голубого цвета, как одежды туарегов, которые они привозят из Кано…

Море огромное, такое же безбрежное, как Сахара… Как же, должно быть, счастливы те люди! Аллах одарил их водой в избытке, вода у них прямо под ногами, чего же еще им надо? Человек говорил ему, что те люди бесстыдны и злы, хоть и владеют огромным морем: они грабят, ссорятся и убивают друг друга. Как же могут те люди попирать ногами милость аллаха, своевольничать, проливать кровь, сеять зло на земле, обладая водой, что всегда плещется у них под ногами? Человек, попирающий милость аллаха, пренебрегающий водой, этой влагой святою, кто же он, как не шайтан проклятый!

Змея преследует своего убийцу

…Тьма торопилась взять свое, и день покорился, сомкнув глаза.

Он спешился, повел за собой верблюда меж островками колючек в поисках подходящего места для ночлега. Возле большого дерева он заставил своего спутника опуститься на землю, снял с него седло и винтовку, съестные припасы, мехи с водой и другие грузы. Обвязал колено верблюда и пошел за дровами.

Он принялся обламывать сучья со ствола большого дерева — жизнь давно уже сломила его: засуха свалила на землю, убила в нем душу, а солнечный жар довершил остальное.

Нагнувшись за хворостом, он вдруг услышал мерзкое шипение, от которого дрожь пробегает по всему телу, отвращение тошнотой подступает к горлу, рождая в душе человеческой безумную ненависть, жажду убийства! Она свернулась клубком под корнями дерева, там, где свили гнездо свое птицы земные, не подумав о страшном ее жале!

Вспомнив, что с ним нет винтовки, в отчаянном порыве самозащиты он набросился на нее с корявым суком в руках. Ее омерзительный облик всегда посылает мгновенный сигнал в мозг. Брюхо ее было вздутым от только что проглоченной птицы. В гнезде остались три маленьких яичка. Он подыскал большой камень и размозжил змеиную голову. Вырыв суком ямку, закопал в ней голову. Сделать так было просто необходимо. Если ты убил змею и забыл про ее голову, другие змеи приползут, как только ты уйдешь, вернут ей жизнь, и она станет преследовать тебя, где бы ты ни был. Так говорят туареги. А он — туарег, он в жизни своей ни во что так не верил, как в способность змеи преследовать своего убийцу и отомстить ему, если тот забудет отделить ее голову от туловища. Да, он боится змей больше всего на свете. Больше итальянцев, призраков, великой Сахары и всех своих врагов!

Молодость и влага — милость аллаха

Он разжег костер и вынул две горсти муки из кожаного мешка. Нацедил воды на глиняное блюдо и стал замешивать тесто. Запасы воды сильно поубавились в когда-то полных мехах. Что делать — два дня прошли впустую. А дети его вот уже три месяца не ели мяса. Засуха унесла всех коз до единой — тем, что осталось от них, и голодный подавится, волк есть не станет… За два дня никого он не встретил в пустыне, кроме одной-единственной газели, которую не сумел подстрелить. Где вы, счастливые годы, когда разил он газель с первого выстрела, сидя на горбе быстроногого верблюда-махрийца? Молодые годы… Молодая рука тверда как железо, она разит газель, летящую в воздухе, и с такой же твердостью правит ретивым махрийцем. Пуля всегда попадает в цель. А теперь? Рука старца дрожит от слабости… Дрожит, когда стоит он обеими ногами на твердой земле, упирается ложем винтовки в излом скалы. Стада газелей спокойно пасутся перед ним. И все-таки он промазывает!

Молодость… Молодость, как и вода, — это милость аллаха, ниспосылает ее он, кому пожелает, и взять ее может, когда пожелает.

Хлеб и соль

Он сгреб в сторону угли, выложил тесто на раскаленный песок. Присыпал землей, а сверху набросал углей. Нацедил воды в медный чайник, поставил поверх углей. Надо беречь воду. Если не пошлет аллах завтра морской ветер и северные тучи, что погасят пламень солнца и насытят день влагой, не справиться этой капле с восточными ветрами еще один долгий день.

Он вытащил лепешку из песка и стал счищать с нее пепел и налипшую сверху угольную крошку. Стряхнул пыль и хотел было обдать лепешку водой, да опомнился вовремя. Вынул нож из кожаной сумки, разрезал хлебный кружок пополам… Не заметил, как начал есть и вторую половину, забыв о соли. Не важно: земля сама посолила… Соль земли слаще, вкуснее. О аллах! Что может быть сладостней соли земли? Что может быть вкуснее хлеба, вызревшего в раскаленном песке, в чреве матери нашей земли, чудесного хлеба, источающего запахи райских садов, этого божественного хлеба, пахнущего влажным ветерком, что прилетает с далекого севера, с берегов моря, великого, как пустыня?..