Владимир Буковский - Московский процесс (Часть 1) Страница 21

На него было жалко смотреть: я думал, он умрет от разрыва сердца. Да он было и слег с инфарктом — или только прикинулся в последней отчаянной попытке как-то вывернуться, кто его знает? Но безжалостное начальство вытащило его из постели, приволокло в архивы — открывай, ищи! Когда это российское начальство считалось с инфарктами? И он, поминутно хватаясь за сердце, глотая таблетки, — искал. А я через начальников — уговор дороже денег, хотите моей помощи, так открывайте архивы — выбивал из него все новые и новые документы.

Всего лишь четыре месяца назад он не дал мне увидеть даже то, что касалось меня лично: решения ЦК, по которым меня сажали в тюрьмы, высылали из страны. Теперь же покорно, почти без сопротивления, он открывал даже «особые папки», доклады КГБ, международного отдела. Святая святых ЦК.

— Ну, вот, Рудольф Германович, — не удержался я как-то, оставшись с ним вдвоем в комнате отдыха Конституционного суда, — а говорили никто, никогда. Стоило ли столько сопротивляться, чтобы теперь все отдать?

— Ничего, — ворчал он уныло, — кончится же когда-нибудь это безумие с судом. Вернется все назад.

И он был прав. Прошел суд, и к весне 1993 года мой «золотой дождь» иссяк так же внезапно, как и начался. Закрылись опять наглухо архивы, вернулся 30-летний период секретности, и даже то, что успел я ухватить в сумасшедшую пору суда, все тома документов, собранные комиссией, было вновь засекречено. Кто знает — быть может, и навечно.

Но, понимая это не хуже Пихои и угадывая наперед, что скопировать ничего не дадут — под предлогом ли отсутствия копировальных машин, необходимости специального разрешения копировать на каждую бумажку или черт его знает чего, — я заранее приобрел себе чудо японской техники, портативный компьютер с ручным сканером. По тем временам новинка даже на Западе, а уж для российских дикарей — неслыханное чудо. И теперь прямо у всех на глазах сидел и сканировал все подряд, страницу за страницей, нимало не смущаясь зевак, вечно любовавшихся моей машиной.

— Ну, надо же, — раздавались у меня за спиной восхищенные голоса лидеров демократической России, — небось, дорогая?

Никому так и не пришло в голову, что я делаю, до самого конца суда, до декабря 1992 года, когда, сраженный ужасной догадкой, один из них вдруг завопил на все здание:

— Да он же все копирует!!!

Воцарилась зловещая тишина. Я продолжал сканировать, точно не слышал.

— Он же все там опубликует!!!

Я закончил работу, сложил компьютер и спокойно пошел к дверям, ни на кого не глядя. Только краем глаза смутно видел застывшие в ужасе лица новой ельцинской «элиты» да по-детски обиженное лицо Пихои, как бы говорящее: «Ну и пусть. Так вам всем и надо».

Никто не проронил больше ни слова, пока я шел к дверям. Должно быть, прикидывали, сколько же миллионов я огребу на Западе.

Так и осталась в моих руках эта груда документов с грифом «секретно», «совершенно секретно», «особой важности», «особая папка». Несколько тысяч бесценных страниц нашей истории.

6. Встать, суд идет!

7 июля 1992 года с большой помпой открылись слушания в Конституционном суде по «делу КПСС». Судьи в специально пошитых черных мантиях — все в прошлом члены партии. «Потерпевшая сторона» — бывшие секретари ЦК и члены политбюро. «Ответчик» — президентская команда, вице-премьеры, министрытоже почти все в прошлом партийные функционеры, но рангом пониже своих «оппонентов». Даже «эксперты» — и те в прошлом профессора партийных институтов. Прибавьте еще для полноты картины, что все это шоу происходило в здании бывшей КПК при ЦК КПСС — комиссии партийного контроля. Ни дать, ни взять, внутрипартийное разбирательство о неуплате членских взносов.

Председатель суда Валерий Зорькин, тоже в черной мантии, но еще и с золоченой цепью на шее, внимательно разглядывал стоящий перед ним на столе небольшой медный гонг, примеряясь, как бы в него ударить молоточком, не повалив всю конструкцию.

— Ну, этот-то хоть человек приличный, честный? — с тоской спросил я своего соседа, представителя «президентской стороны».

— О, да, — отвечал он радостно, — этот наш. Замечательный человек, в прошлом профессор Академии МВД.

Я прикусил язык. Так мне и надо, не задавай глупых вопросов. Понятия «свой — чужой», «приличный — неприличный» у нас явно не совпадали.

Конечно, этот суд, по сути — тяжба двух частей расколовшейся КПСС за свое бывшее имущество, был жалкой пародией на мою идею «исторического Нюрнберга», а мое участие в нем должно было выглядеть нелепо. Сама идея разбирательства такого дела Конституционным судом, а не уголовным изначально была компромиссом, связывавшим участникам процесса руки. Все, включая президента России, отлично понимали, что запретить КПСС необходимо прежде всего потому, что эта организация преступна, а не потому, что ее деятельность якобы противоречила конституции, ею же самою и составленной. Строго юридически доказать последнее было так же невозможно, как установить, что первично — курица или яйцо. Тем более, что в эту конституцию уже пришлось внести несколько сот поправок ровно потому, что она создана была для удобства коммунистов. Так какой же, спрашивается, конституции противоречила деятельность КПСС: первоначальной, без поправок, или ныне действующей, с поправками, сделавшими эту деятельность неконституционной?

Разумеется, и пресса, и публика сразу заметили эту хитрость: российские люди, может, и пассивны, и безалаберны, и черт знает что еще, но не дураки. Газеты притворно недоумевали, почему же не используется международное законодательство, которого вполне достаточно.

«Существует Лондонское соглашение о судебном преследовании и наказании главных военных преступников стран оси от 8 августа 1945 года, приговор Международного Нюрнбергского военного трибунала от 1 октября 1946 года, резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1946 года о признании принципов, содержащихся в Уставе и приговоре Нюрнбергского трибунала, в качестве действующих норм международного права. Есть международная конвенция „О неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества“, — писала, например, газета „Вечерняя Москва“, — Впервые нормы, содержащиеся в названных источниках, были применены в отношении германского национал-социализма. Но было бы заблуждением полагать, будто ситуация, сложившаяся на территории бывшего СССР, чем-то принципиально отличалась от той, которой дана оценка в приговоре Международного трибунала 1946 года. Оба государства — и Германия, и СССР, как выяснилось, соучаствовали в нападении на Польшу в сентябре 1939 года. Затем, во исполнение тайных договоров с политическим руководством Германии, советский коммунал-социализм совершил нападение на Финляндию, аннексировал Литву, Латвию и Эстонию, часть территории Румынии. А уничтожение тысяч польских военнослужащих, захваченных в плен в ходе агрессии против Польши, — разве это не уникальное по циничности и бесчеловечности военное преступление?

Преступная организация, осуществлявшая государственную власть в СССР, не сделала для себя выводов из итогов Нюрнбергского процесса, где на скамье подсудимых в силу сложившихся исторических реальностей оказалась только национал-социалистическая рабочая партия Германии. Вспомните: 1950 год соучастие в развязывании войны на Корейском полуострове… 1956 год вооруженное вмешательство во внутренние дела Венгрии… 1968 год аналогичное вмешательство во внутренние дела Чехословакии. А в 1979 году развязывание войны в Афганистане».

Казалось бы, что может быть проще, убедительней, логичней? Но нет, не решились да и не могли решиться бывшие коммунисты на такой шаг. Не захотели ни Ельцин, ни его окружение оказаться соучастниками преступлений против человечества. Взамен пришлось им придумать неловкую и головоломную шутку доказывать, что КПСС «подменила собой государство», а потому и неконституционна. Боже избави, не преступна! Суд строжайше запрещал употреблять такое выражение — это ведь был Конституционный суд, не компетентный расследовать преступления.

Разумеется, представители КПСС сполна использовали слабость этой позиции. B день открытия суда газета «Правда» посвятила ему всю первую страницу, поместив высказывания президентской команды в бытность их партийными функционерами, а для сравнения — их теперешние высказывания, и все это под аршинным заголовком: «ГОСПОДА! КОГДА ЖЕ ВЫ ГОВОРИЛИ ПРАВДУ? ВЧЕРА ИЛИ СЕГОДНЯ?»

Таково же было и большинство свидетелей со стороны президента — все сплошь бывшие члены партии, а то и партийные вожди. Поэтому сторонники КПСС избрали, как им казалось, весьма остроумную тактику, буквально всем задавая один и тот же вопрос. «Считаете ли вы, что все члены партии несут ответственность за ее деятельность?» И что было отвечать этим бывшим партийцам? Разделить ответственность со своей бывшей партией не хотел никто.