Анатолий Калинин - Запретная зона Страница 21

– Тише!… Еще и сейчас у них, Василий Гаврилович, бой. Слышите?

Теперь и Греков услышал:

– Телок ты, вот кто! Слепец! – кричал за дверью голос Вадима Зверева.

– Что же теперь будет? – плачущим голосом спросила Люся.

– Что бы там ни было, а подглядывать в замочные скважины стыдно, – и Греков потянул дверь за ручку к себе.

Боясь разоблачения, девушки шарахнулись в темноту коридора.

40

За все время, сколько ни бывал в этой комнате мужского общежития Греков, еще никогда не заставал он ее в таком виде. Большой, купленный в складчину будильник на столе показывал двенадцать часов, а все три койки оставались неприбранными. Пол усеяли обгорелые спички, а на столе, на подоконнике, на смятых подушках валялись надкушенные и недоеденные яблоки. В кадушке с китайской розой, о которой всегда лично заботился Федор Сорокин, поливая её и срезывая мертвые листья, кто-то выстроил целый частокол из окурков.

И сами обитатели этой комнаты к двенадцати дня еще не были одеты. Игорь Матвеев в трусах и в майке понуро сидел на стуле, а Вадим Зверев в одних трусах стоял перед ним, яростно грыз яблоко и прокурорски потрясал указательным пальцем.

Но самое странное заключалось в том, что тот самый Федор Сорокин, который обычно с бригадой «легкой кавалерии» сам проверял чистоту и порядок в общежитиях молодежи и за каждый окурок без всякого снисхождения пригвождал виновного к позорному столбу, теперь оставался совершенно равнодушен к разгрому в комнате, в которой жил не кто-нибудь, а лично он, секретарь комитета, комсомола стройки. Правда, из всех троих своих товарищей по комнате только он и успел одеться, а на остальное у него, как видно, не хватило времени. Так и сидел на своей кровати с непричесанным русым хохолком. С возрастающим удивлением Греков увидел, что это сам же он, окутываясь табачным дымом, втыкает один за другим окурки в кадушку своей любимой китайской розы.

Дым ручьем вытягивался из форточки на улицу. Увидев Грекова в дверях, Федор всего-навсего сумрачно указал ему глазами на свободный стул. Остальные же на приход Грекова вообще не обратили внимания.

Игорь в позе подсудимого сидел посредине комнаты на стуле, положив на колени руки, а Вадим, стоя перед ним в трусах, произносил обвинительную речь.

– Может быть, тебе еще недостаточно этих фактов? – спрашивал он Игоря. В одной руке Вадим держал надкушенное яблоко, а другой, вытянув вперед палец, пригвождал его. Длинный, косо срезанный чуб, падая Вадиму на лоб, закрывал ему глаз, и, встряхивая головой, он раздувал ноздри хрящеватого носа. – Я тебе авторитетно повторяю: собственными глазами! Сдаю в пять утра смену, а Гамзин сводит ее под локоток с катера. Рандеву в новом море. На глазах у всех. Хоть у Федора спроси.

– А для комсомольской экскурсии по морю катер не дал, – заметил Федор.

– Какие еще должны быть факты?! – Вадим отбросил в сторону яблоко, схватил из кулька другое и вонзился в него зубами так, что сок брызнул в глаза Игорю. Игорь заморгал. – Ему, Федор, на мнение своих товарищей начхать. Все они, видите ли, сговорились разбить их счастье. Там он как младенец верит каждому слову, а тут подавай ему еще факты. Скажи ему, Федор, что он просто шляпа.

Но Федор опять ограничился лишь замечанием по адресу Гамзина:

– Распоряжается государственным транспортом, как своим собственным.

– И кем же после всего, по-твоему, ее считать? Хочешь, я сам скажу?

– Вадим!

Игорь произнес это совсем тихо.

– Ну что ж, что Вадим?! Через три дня я уже буду ровно двадцать три года как Вадим.

– Вадим, – поднимая голову и взглядывая на товарища совсем не свойственным ему темным взглядом, сказал Игорь, – обо мне ты можешь все что угодно говорить, но если ты еще хоть раз скажешь…

– Вот как! А если я так думаю о ней?! Кто мне может запретить так о ней думать? – с ядовитой иронией спросил Вадим Зверев.

– Я.

Игорь встал и, сжав кулаки, подошел вплотную к Вадиму. Никогда не предполагал Греков, что его лицо может быть таким суровым. Федор Сорокин на всякий случай встал и втиснулся между ними. Не только как их товарищ, но и как секретарь комитета, он считал своей святой обязанностью в зародыше^ пресечь между ними драку и не задумался бы применить для этого самые крутые меры. Уже и хохолок у него зашевелился. Петушок, как звали его девчата на эстакаде, рвался в бой. И, судя по всему, он даже остался разочарованным, что его вмешательство оказалось излишним. Даже на Вадима такая перемена в поведении Игоря произвела, вероятно, впечатление.

– Ну и черт с тобой! – с сожалением и с презрением в голосе бросил ему в лицо Вадим, лег на свою кровать и отвернулся лицом к стенке.

41

Греков решил, что теперь и он может напомнить о себе.

– Здравствуйте, ребята, – сказал он, как будто только что вошел в комнату.

В ответ Игорь коротко кивнул. Вадим опять повернулся от стены и свесил ноги с кровати, а Федор протянул Грекову руку.

– Як вам посоветоваться, – продолжал Греков. – В первую очередь, конечно, с тобой, Федор. Дело в том, что мне предстоит поездка в Приваловскую, может быть, на неделю, а возможно, и на весь месяц. Эта станица оказалась под угрозой затопления, но ни один из жителей пока ни с места.

– Казаки, – бросил Федор, и в горле у него что-то взрокотало, как у Автономова.;

– Казаки, – сам себе удивляясь, согласился Греков. – Кого бы ты, Федор, на это время смог туда отпустить со мной?

Этот вопрос явно застал Федора врасплох. Совсем не такие мысли только что роились у него в голове. Рука Федора потянулась взъерошить хохолок. Но на то он был и секретарем комитета, чтобы уметь принимать оперативные решения в самой неожиданной обстановке.

– Кого? – переспросил он, и взгляд его вдруг упал на Игоря, который опять отошел в сторону и сел на стул, опустив голову. – Да того же Матвеева.

Поднимая голову, Игорь удивленно-наивно взглянул на Федора, н Вадим тоже посмотрел на него, как на спятившего.

– Меня? – переспросил Игорь.

– Ну да. Ты же как раз теперь свободен, твой кран стал на ремонт, а мы с Вадимом без тебя можем за этим присмотреть. Присмотрим, Вадим?

Вадим махнул рукой.

– Валяй, Федор.

– Вот видишь, ничто тебе, Игорь, не мешает с Василием Гавриловичем поехать.

До Игоря с величайшим трудом доходил смысл его слов.

– Куда, Федор, поехать?

– Как это куда? Ты же слышал, что товарищ Греков сказал. Вода наступает, а казаки станицы Приваловской переселяться не спешат, и надо, как я понимаю, соответствующим образом, – остальное Федор договорил жестом. – В первую очередь, конечно, на молодежь повлиять. Тебе от имени комитета комсомола доверяется это государственное дело. Так, Василий Гаврилович, надо понимать?

Греков подтвердил:

– Только так.

Обрадованный, Федор все больше входил в роль.

– Ответственнейшее, Игорь, поручение, и, как член комитета, ты должен оказаться на высоте! А вас, Василий Гаврилович, как начальника политотдела, кандидатура Матвеева устраивает? – переводя дух, Федор торжествующе взглянул на Грекова.

Ох, и Федор Сорокин! Греков встретился с ним взглядами, и они поняли друг друга.

– Вполне. – Чтобы не затягивать разговор, Греков взялся за ручку двери. – Значит, через полчаса я заезжаю, Игорь, за тобой, а вы пока помогите ему собраться. Какой-нибудь чемоданишко, две-три смены белья – и все сборы. Полчаса хватит?

– Хватит, Василий Гаврилович, хватит, – заверил Федор.

Когда Греков открыл дверь из комнаты в коридор, три тоненькие фигурки шарахнулись от него и дробно застучали вниз по ступенькам лестницы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Сразу же, как только выехали в степь, черно-рыжая пыль заклубилась за машиной. Тысячами скатов и гусениц земля была уже размолота так, что вездеход передним буфером нагребал и волнами гнал ее перед собой. Вскоре стал прогреваться мотор, и, пока доехали до развилка, где две дощатые стрелы на столбе крестом развернулись в разные стороны, водитель, подливая воду в радиатор, успел почти опустошить старую трофейную канистру.

Правая стрела указывала на станицу Приваловскую, но Греков дотронулся до плеча водителя.

– Нет, сперва налево, к райцентру.

Огороженный с четырех сторон белолиственными тополями стоял посредине райцентра двухэтажный кирпичный дом, излучая многочисленные телефонные провода и поблескивая золотом букв под стеклом на пурпурной вывеске. Слева от райкома большая Доска почета была увенчана фотографическими портретами передовиков села, а справа, из настежь распахнутых ворот гаража, выглядывали фары шоколадного цвета «Победы».

Еще полгода назад в Ростове первый секретарь обкома, задержав Грекова после бюро, счел необходимым предупредить: «По вопросам переселения не очень на секретаря Истомина надейтесь, он больше любит себя за шевелюру дергать». И все же у Грекова не лежала душа проехать в станицу мимо райкома. В свое время ему пришлось побывать в шкуре секретаря, и теперь он мог воочию представить себе, сколько сразу свалилось на узкие плечи Истомина. От косовицы и сдачи зерна государству до переселения станиц и хуторов перед угрозой затопления водой. И справляться со всем этим надо было одновременно, все завязалось в один узел. Может быть, в еще более тугой, чем случалось на фронте. Никто райком не помилует ни за пшеницу, если она уйдет под воду, ни за те же мастерские МТС, если их тоже не успеют вывезти и смонтировать на новом месте. Даже по невиданному со времен войны движению на дорогах района можно было понять, как здесь взломалась жизнь. В одну сторону шли бензоцистерны, тракторы с прицепами, колонны автомашин с нашитыми на их борта досками, чтобы можно было побольше нагрузить зерна. В другую, вздымая тучи пыли, двигались стада коров и овец, конские табуны, телеги с перинами и узлами, со школьными партами и плетеными курятниками. Ехали и шли по дорогам и сбоку дорог пастухи и табунщики, женщины с детьми. Все здесь сдвинулось с места почти так же, как десять лет назад, когда и отступала к Волге, и вновь наступала от Волги армия – люди и покидали издревле обжитые места, и возвращались на пепелища. Только не слышно было теперь рева самолетов над головой и свиста фугасок, не вздымались над дорогами фонтаны взрывов. Но так же трепетали коршуны в знойном небе.