Петер Хандке - Дон Жуан (рассказано им самим) Страница 21

Петер Хандке выбрал другой путь, что не удивляет того, кто знаком с творчеством этого писателя. В один прекрасный майский день — природа вся в цвету — демон объявляется во Франции. Дон Жуан измучен, его преследуют, на нем лежит печать скорби — он одинок. Неожиданно для себя он оказывается в саду знаменитого в прошлом женского монастыря. Что происходит? Хозяин впускает его, дает ему кров и пищу…

В течение семи вечеров Дон Жуан рассказывает семь авантюрных историй из своей жизни, случившихся с ним в последнюю неделю, иногда даже против его воли и власти. Этот Дон Жуан не преступник, не обманщик и не дуэлянт, он не честолюбив, но и не бесстрастен… Амурные дела рассказаны быстро, как бы между прочим, собственно, только обозначены. Все остальное — свадьба в деревне, песчаная буря и т. д. — оказывается главным в теме, в том числе и любовные приключения слуги… А Дон Жуан становится философом: половой инстинкт диктует — хочу тебя. Но жизненный и любовный опыт говорит другое: я лучше «освобожу» тебя — от условностей, от «засилия бренного мира», от всего «привычного». Мужчина — освободитель попавшей в его сети женщины; таков новый пафос Дон Жуана… «Дон Жуан (рассказано им самим)» — это оазис медитации; «философия» времени и его быстротечности, любви и смерти. Не надо только забывать об иронии, вложенной Хандке в строки текста…

Новая книга Петера Хандке сотрясает основы незыблемого мифа. «Кто я такой, ты никогда не узнаешь» — эту фразу Лоренцо Да Понте, итальянского либреттиста оперы Вольфганга Амадея Моцарта «Don Giovanni» — автор взял эпиграфом к своему тексту. Ибо Дон Жуан Моцарта и Дон Жуан Хандке почти не имеют ничего общего.

Наказанный распутник Да Понте бросает вызов судьбе и не хочет отступиться от преступного зова своей гениальной плоти. Он — закоренелый негодяй. А Дон Жуан Хандке — крайне несовременный человек — не попадает в ад, а остается вечным, не знающим покоя и не ведающим цели странником. Книга так и заканчивается: «История Дон Жуана не может иметь конца, и это, хочешь — верь, хочешь — нет, конечная истина подлинной истории, рассказанной им самим».

«Вечный», постоянно, вновь и вновь рассказываемый миф изобретается заново: «Дон Жуан не был соблазнителем».

…Петер Хандке «увел» Дон Жуана из оперы. И не только из оперы, но и со сцены. И не только со сцены, но и из драмы. Не только из драмы, но и из философии. Лишил его ореола соблазнителя, демонической силы, которой тот обычно окутывал себя как черным плащом. В мире этого Дон Жуана нет ни Бога, которому он бросал дерзкий вызов, ни Командора, приглашенного им на обед, ни ада, куда ему положено было отправиться.

Но нет ли с ним, по крайней мере, слуги? А как же, конечно есть, но только он совершенно не способен составить список любовных похождений своего господина, и поэтому никто не считает их, о них только рассказывают. Книга так и начинается, с простой прекрасной фразы: «Дон Жуан всегда искал благодарного слушателя».

Философ Сёрен Кьеркегор видел в Дон Жуане «олицетворение животной страсти», воплощение принципа абсолютной победы, триумф неотразимой демонической силы, а в «Don Giovanni» Моцарта совершенное выражение «идеи чувственной гениальности». Ибо только в музыке находит свое воплощение эта демоническая сила страсти, как демоническая сила духа Фауста раскрывается лишь в языке и драме. Но рассказчик Петера Хандке цитирует Кьеркегора только для того, чтобы опровергнуть его…

Дон Жуан? Да про него писали все. Мольер показал его распутником, Кьеркегор объявил о его «чувственной гениальности», Камю назвал «Сизифом на ложе полов», Макс Фриш сделал отцом, положив тем самым конец его чрезмерной похотливости.

Но вот Петер Хандке затевает новую игру. Своей последней книгой он бросает перчатку всей традиции в целом. «Они все были Лже-Дон Жуанами — и тот, что у Мольера, и тот, что у Моцарта. Я могу свидетельствовать: Дон Жуан другой». Он и действительно другой, удивительно пассивный Дон Жуан… У него и жизненный путь совсем другой: он осиротел — потерял любимого человека, а может, даже ребенка. По миру его гонит тоска и печаль. И ответ на вопрос, почему женщины «слетаются» на него», надо искать в природе «донжуанства» и завуалированном споре с Кьеркегором…

Фигура Дон Жуана (Дон Хуана) появилась в начале XVII в., через двадцать пять лет после появления другого великого представителя индивидуализма современности — Фауста, который, как и Дон Жуан, является фигурой, радикально преступившей общепринятые нормы. Не случайно, что своего апогея в искусстве фигура Дон Жуана достигает накануне Великой французской революции. Премьера оперы «Don Giovanni» в Праге в 1787 г. — одно из последних великих достижений Старого режима. В XVIII в. под знаком Просвещения эмансипация чувственности довела миф о Дон Жуане до возвеличивания героя. Величайшего из всех распутников — Казанову — ждало только одно наказание: изложить на бумаге свои похождения. А в XIX в. всех ужасал в первую очередь список Лепорелло. В век технического прогресса и экономического процветания исполнение желаний уже не было наказуемым, но грозило перерасти в скуку по причине однообразия повторений, отчего Дон Жуан Николауса Ленау и становится меланхоликом, а в XX в. меланхолик-интеллектуал — Дон Жуан Макса Фриша — уже заменяет любовь к женщинам любовью к геометрии. Мало того, как прекрасно уживается интимная плотская страсть с познавательной потребностью духа, демонстрирует нам каждый фильм Вуди Аллена, дающего нам новую версию темы «Дон Жуан». Так почему бы не подвергнуть в наши дни старого развратника, чьи эротические подвиги кажутся нам порой мало симпатичными, гальванизации?

Ответ на этот вопрос знает Петер Хандке: все Дон Жуаны, которые в течение четырех столетий населяли мировую литературу, были ложными: «и тот, что у Мольера, и тот, что у Моцарта. Я могу свидетельствовать: Дон Жуан другой». Дон Жуан — это не эрос, Дон Жуан — это время. Он хочет стать хозяином своего времени, и все женщины хотят видеть в нем хозяина этого времени и «своего господина», некого спасителя и избавителя, который должен «увезти их отсюда». Откуда? «Отсюда, оттуда и вообще отовсюду».

Безыскусное и однообразное «повторение» Хандке заменяет магическим числом семь, создавая «неповторимые» версии эмоциональных моментов, придающих в конце маленькой книжечки всей истории незабываемый комический эффект.

Следует сразу сказать, что новая книга Петера Хандке свободна от тех странностей и чудачеств, которыми он изводил нас на протяжении нескольких лет, выступая в защиту сербов. Массивное неприятие этой позиции Хандке не нанесло ущерба его таланту — литературный гений вышел из этой схватки непобежденным, так и оставшись эксцентриком-одиночкой, каким он всегда и был. В маленькой, не имеющей обозначения жанра, книжечке заключена попытка создать образ нового, современного Дон Жуана. И для этого Хандке потребовалось семь дней — столько же, сколько для библейского сотворения мира!..

…Это тот же «Миг любви», исполненный миг любви, который Хандке видит и изображает совсем иначе, чем его коллега по перу Мартин Вальзер в книге с таким названием. Прозу Хандке пронизывают магические моменты. Она написана как музыкальное произведение и воссоздает мотивы прежних произведений автора: проникновение в тайны природы, любовь как миф, жизнь в другие времена, всегда оставаясь при этом мигом подлинного откровения. Прелестный текст, тот самый Хандке, каким он был прежде, до своих политических блужданий.

На суперобложке — ни слова[10], это что-то новенькое даже для Хандке. Его можно во многом упрекнуть, но минималистом он никогда не был.

И объем его новой книги (роман? повесть? эссе?) тоже непривычен. Если в неудачном романе «Утраченные картины и видения» 760 страниц, а в мемуарах «Мой год в ничейной бухте» их 1067, то здесь всего 159. Конечно, Дон Жуан мог бы порассказать кое-что еще, но всегда надо знать, когда лучше всего поставить точку, что Хандке и сделал.

Новый Хандке читается после некоторого, требующего усилий, вхождения в текст легко и гладко и даже увлекает, текст не лишен шарма и, как и модерновый Дон Жуан, обладает «властью» над людьми.

Поэтическая, местами загадочная книга Хандке покончила со всеми клише о великом Дон Жуане… Произведение без жанрового обозначения, тонкий, не имеющий захватывающего сюжета, но полный остроумных намеков и ассоциаций текст, разрабатывающий прежде всего вопрос об одиночестве человека, о невозможности сближения с другими или с другой…