Виктор Коклюшкин - Убойная реприза Страница 21

Водитель, лишенный радиорадости, уперся в «Московский комсомолец», в предпоследнюю полосу, набитую объявлениями секс-услуг. Судя по напряженному сопению, чтением он наслаждался. Повидал я ихнего брата. Помню, один рассказывал, как хорошо было при советской власти: машину купил, ужинал всегда в ресторане. «Откуда ж деньги, вы что – министром работали?» «Не, – сказал он, – водителем на Черкизовском мясокомбинате, его строили – торопились: весы в воротах есть, а забора вокруг – нету еще. Ну, мне наложат полную машину, и я мимо ворот – в магазины. Не во все – мне говорили в какие… При советской власти лучше было, а сейчас, чтоб тыщу заработать, – целый день крутиться надо!»

– Идут! – встрепенулся Икс Игрекович.

Показались Настя с артистом. Они шли, словно влюбленные, он наклонялся и что-то ворковал, Настя – млела. Напротив моста остановились. Машины двигались нагло и плотно, не давая возможности перейти. Должно быть, артиста узнавали, и он пару раз махнул кому-то рукой. Икс Игрекович сжимал наготове мобильник. И тут прозвучал голос нашего водителя:

– А ящик-то что – не нужен?

В меня будто кипятком плеснули. И не снаружи, а изнутри! Эдик держал ящик с дуэльными пистолетами на коленях, побоявшись доверить раньше времени секундантам, и вот – забыл, замутив мозги ревностью.

– Убить тебя мало! – напутствовал его Икс Игрекович.

Эдик вывалился на тротуар, заполошенно перебежал дорогу, передал ящик и, рискованно проскользнув сквозь автомобильный поток, вернулся готовым к награде.

– На работе надо думать о работе! – укорительно и с насмешкой заметил режиссер.

А я, оправдывая всех, напомнил народную мудрость:

– У семи нянек дитя без глазу!

И в очередной раз зарекся не осуждать и не высокомерничать – не будь таких лоботрясов, как наш водитель, что бы делали такие умники, как мы?

Секунданты, мелко прогуливаясь, изображали задушевную беседу. Гена, стоя спиной к парапету, изучал что-то на асфальте, и так достоверно, что якобы адмирал, проходя мимо, тоже посмотрел в асфальт – не зря все-таки турнули его из театра.

Настя и Д., улучшив момент, перебежали дорогу, причем эта дуреха была счастлива, красива и порхала, как бабочка. Д., вдохновленный ее соблазнительностью и «Лексусом», стоящим за рекой, выглядел смертоносно для женского сердца.

– Пошел! – тихо и веско скомандовал Икс Игрекович.

Наш дуэлянт Гена выпрямился, зыркнул по сторонам… Я тоже глянул – все ли в порядке, и споткнулся о взгляды, сидящих в «Ауди». Они тоже взирали на Настю с артистом, но как – мужчина со злорадством и мстительностью, девушка – с болью, словно ей выкручивали руки. Я тронул режиссера за плечо и, когда он недовольно обернулся, кивнул назад. Он посмотрел, и в глазах у него, как птица, пролетела догадка. Смекнул и я: мужик – заказчик. И хотел он – в меня опять будто плеснули кипятком, но теперь уже снаружи! – унизить артиста перед этой несчастной. Унизить с нашей помощью.

Я уставился на Икс Игрековича, он – на меня. Эдик, ничего не подозревающий, выкарабкивался из машины с видеокамерой, готовясь к съемке. Настя с артистом уже поднимались по ступеням, навстречу им, почти синхронно, поднимался Д., конвоируемый секундантами. Якобы адмирал вышагивал, любуясь собой, словно стреляться предстояло ему и геройски погибнуть во славу Отечества! А якобы генерал озирался, будто спер что-то и боится, как бы его не поймали.

С той стороны конвой побойчее, поорганизованнее. Раиса три раза была замужем, и все три мужа, наверное, всё еще бегут по России вприпрыжку! И оглядываясь – нет ли погони? Пять лет назад выступали мы с ней в одном ДК. На первом этаже в фойе – выставка детских рисунков. Прошла она вдоль галереи, как командир перед строем, сняла вдруг со стены рисунок и сказала: «Вот его я возьму!» Дала изумленной заведующей сто рублей, наставительно произнеся: «Отдайте девочке, пусть купит себе чего-нибудь вкусного!» Автором была девочка одиннадцати лет, что изображено – не помню, что-то в бордово-красных тонах.

Д., очарованный собой и Настей, вышагивал беспечно, Гена – бесстрашно. Они уже заметили друг друга… Я покосился на «Ауди». В очах девушки застыл ужас. В глазах сидящего за рулем горел огонь радостной злобы. Еще несколько секунд, и противники сойдутся, фальшивый гусар струсит и сбежит, явив публично свою жалкую сущность. И тот, который за рулем, покажет глупой несмышленой спутнице – кто она ему: сестра, дочь, невеста? – что это ничтожество ей не пара! Его надо забыть, выбросить из сердца, посмеяться над ним – червяком, мразью!

Да, некоторым надо показывать, чтоб видели, чтоб не обольщались! А кое-кто сам себя показывает, не задумываясь и бахвалясь. На Высших театральных курсах, где обучались взрослые дяди и тети – режиссеры и драматурги, одной-единственной науке: как остаться в Москве и прорасти здесь корнями, хотя им читали много интересных лекций. Психологию читал увлеченный человек и, увлекшись, поведал, что работая в ЛТП, писал диссертацию, а для этого – ставил опыты над безответными алкоголиками, которые думали, что их лечат. И опыты очень болезненные. Помнится, творческие работники оценили его находчивость понимающим подхихикиванием.

Икс Игрекович опять посмотрел на меня и, прочитав согласие, поднял мобильник…

– Сцена меняется, – сказал он властно. – Вы подходите к противнику, говорите: «Простите, я был не прав! Приношу свои извинения!»

– Теперь нас точно убьют! – пробормотал я облегченно. И подсказал (вечно суюсь не в свое!): – Пусть обнимутся, на мосту это будет эффектно!

Икс Игрекович, не в угоду самолюбию и ущерб делу, как другие режиссеры, отметающие, даже не дослушав, советы, быстро добавил:

– Пожмите руку и… обнимите!

– Понял! – отозвался продажный талант.

И, широко распахнув объятия, двинулся навстречу. И она – состоялась. И если, глядя минуту назад на подходящих Настю и Д., я вспомнил «Мужчину и женщину» Клода Лелюша – по четыре часа стояли люди в очереди в кинотеатр «Мир», где почему-то в единственном экземпляре демонстрировалась эта лента; то, когда обнялись наши дуэлянты – «Встречу на Эльбе»!

– Кретины! – любуясь праздничной сценой, похвалил неизвестно кого режиссер.

– Значит, ящик все-таки не нужен! – понял водитель.

И мы с Икс Игрековичем захохотали. Я укатывался, размазывая по щекам слезы, и… по писательской привычке все подмечать, думал, что так, взахлеб, не хохотал очень-очень давно. И что свойства смеха еще не вполне изучены учеными, и, возможно, именно в смехе…

Эдик открыл дверь, посмотрел удрученно и сказал:

– Наверное, у вас денег много!

Я оглянулся на «Ауди», но – что это?! В глазах девушки был гнев! А у мужика… с таким выражением в глазах из супермаркета выходят пенсионеры, соображая: обсчитали их или нет? Не все, конечно, многие вообще в супермаркеты на ходят, только на рынок… Ах, какая же я сволочь! Лет пять назад повадился на рынке обрезь покупать для пса, ловил недобрые, обиженные взгляды, стоящих поодаль старушек, и только потом дошло: они ж эту обрезь себе для еды покупали!

«Ауди», рванув как с цепи, умчалась.

– Он, конечно, приличный мудак, – сказал я про несостоявшегося дуэлянта, – но пускай разбираются сами.

– А кто из нас в молодости не был… чудаком? – философски произнес режиссер.

– Глядя на вас обоих, я охотно верю, – согласился Эдик. И закричал в сторону моста: – Ну, что вы там, долго ждать?!

Ждать пришлось недолго. Настя, порхая, увлекла артиста к «Лексусу». Эдик, потыкав в мобильник, указал водителю «Лексуса»: «Толик, принимай гостей. Отвезешь их, и – свободен!» Залез на свое командирское место и затих.

– Эдик, не расстраивайся!.. – начал было я.

– А-а!.. – отмахнулся он, не оборачиваясь.

Режиссер благоразумно помалкивал. Подошли участники. Экс-дуэлист Гена был сдержан, как и подобает солисту. Раиса, только влезла в «Газель», стала сразу звонить: «Что делаете? Там в холодильнике… подогрейте. Без меня не выходите, я скоро буду…» Другие участники розыгрыша тоже заняли места в самодвижущейся тележке. Эдик пропаще махнул водителю: «Давай!», и мы поехали дальше… каждый в свою жизнь.

Прошло три дня. Я был на балконе – поливал сорняки. Откуда-то залетели семена в цветочный горшок, выставленный мною на балкон, после того как в нем засох паутинистый колючий цветок – наверное, я его залил – я же добренький, щедренький, все думал: мало ему, и – загубил. Выставил горшок с землей на балкон и – стал обладателем сорняков, чьи предки растут девятью этажами ниже и где их ретиво скашивает каждую неделю тихий, как тень, человек в оранжевом жилете, а у меня они развольготнились. Я углядел в этом глубокий смысл и регулярно поливал, соразмеряя их рост с необходимым количеством влаги, непомерно увеличивая ее, но сорнякам это шло лишь на пользу.

Прошло три дня, и позвонил Эдик.

– Как жизнь? – спросил прицеливаясь. – Чем занимаешься?