Жан Фрестье - Выдавать только по рецепту Страница 21

Я не зайду так высоко. Я жил на середине склона, между верхней частью города и пригородом. Темная лестница моего дома была связующим звеном между этими двумя мирами. После шума летне-вечерней улицы я поднимался в потемках на шесть этажей, у каждого из которых был свой запах. На шестом я останавливался перед собственным запахом. В темноте открывал свою дверь. Тут мне навстречу ударял свет из коридора; квартира, насквозь пронизываемая светом, выходила на пригородные поля.

Но в тот вечер квартира выходила в прошлое.

На столе в гостиной я увидел раскрытый чемодан. Когда я открыл дверь, голубое платье, повешенное на шпингалет окна, вздулось от сквозняка. Я застыл с ключом в руке, парализованный такой надеждой, что, если бы меня ждало разочарование, я не смог бы больше жить, не смог бы перейти от этой минуты к следующей.

Сюзанна здесь!.. Я позвал ее с порога. Нет, ее здесь не было. Никого не было. Но она приходила, но она еще вернется. Это голубое платье — ее платье, и чемодан тоже. Сюзанна оставила мне залог; она в моих руках. Эта уверенность принесла мне такую радость, что мне показалось, будто время остановилось. На какую-то долю секунды я подумал о Клэр. Но лишь для того, чтобы оттолкнуть ее, вычеркнуть из жизни. В этот момент я снова выстроил свое будущее, перевел свою жизнь на время Сюзанны, словно никогда не переставал ее ждать, словно досрочно пришел на свидание.

Затем время снова пошло, спокойно, как реанимированное сердце. Я начал осматриваться, пересчитывать доказательства моего счастья: платье, чемодан; длинные шелковые чулки, сохнущие на балконе. В доме вывесили флаги Сюзанны, надушили его ароматом Сюзанны, ароматом амбры, от чего квартира стала просторнее, воздушнее.

Когда я все осмотрел, все обнюхал, я начал ждать. Я поцеловал платье для порядка, но это не доставило мне удовольствия. Я снова был один, я ждал.

Все терпение, все старание, с которыми я жил две недели, оказались бесполезными. Слишком долго я себя принуждал, ограничивал. Наконец-то!.. Я смогу предаваться излишествам. Теперь о выздоровлении и речи быть не может. Внезапный прилив чувств смыл мою осторожность. Я был взбудоражен, уничтожен. Бесполезно ждать дольше. В моей аптечке нет ничего, с чем можно было бы выстоять против такой радости. Я знал, какая аптека дежурная в это воскресенье. Я знал это так же точно, как муха в пустыне знает, что в ста километрах, там, откуда дует ветер, на песке лежит труп. Наконец-то! Я пойду против ветра; я пойду к аптеке, и мой безрассудный поступок всколыхнет во мне огромные волны, как если бы я шел вверх по течению. Потом, на обратном пути, счастливый и расслабленный, я поплыву по течению улицы, я спущусь по тихой улице, которая, беря начало в аптеке, понесет свои ровные волны к моему дому.

Я взял со стола фуражку и уже собирался уходить, когда у входной двери позвонили.

— Ты видел Сюзанну? — спросил Рене.

Он был красивого малинового оттенка; ему было жарко, от чего его волосы приняли цвет увядшего сена.

— Я не видел Сюзанну. Я ее жду.

— Не слишком-то на нее рассчитывай. Она ужинает в городе и вернется поздно. Я дал ей свой ключ.

Он нагнулся, выволок диван на середину комнаты.

— Возьми белье в шкафу. Сюзанна хочет, чтобы ей постелили в гостиной.

— Зачем?

— Наверное, чтобы я думал, что она не станет спать с тобой.

Я пошел за бельем:

— Ты думаешь, ей захочется спать со мной?

— Возможно. Но на твоем месте я заперся бы у себя в комнате и не выходил бы оттуда ни под каким предлогом.

— Сразу видно, что ты не на моем месте. И потом, чем я рискую?

— Крупно рискуешь. Сюзанна уезжает завтра утром. Она здесь только проездом.

— Завтра? Так скоро?

Честно говоря, я не был так уж удивлен. Вновь обретя Сюзанну, я согласился снова ее потерять, я был согласен на будущее без будущего. Странно все-таки, подумал я, что с любимыми женщинами никогда нельзя постоять на месте. Их можно украдкой обнять в каком-нибудь кафе, на перроне вокзала. Раз или два, в один благословенный день, их удается на несколько часов удержать в стенах спальни; а потом снова начинается гонка с такси, чемоданами, часами в общественных местах, и все это происходит в немыслимое время, во время обеда или среди ночи, все это обходится слишком дорого, потому что у тебя никогда нет достаточно денег, чтобы удержать любимую женщину. А я любил Сюзанну. Впрочем, она скоро уедет.

— Она поступила в санитарный корпус, — сказал Рене. — Она едет в Оран в военное училище на трехмесячную стажировку.

— Странная мысль. Она тебе говорила о чем-нибудь еще? Обо мне говорила?

— Да. Расспрашивала о тебе с большим интересом.

Он отпихнул диван обратно к стене и уставился на меня своими слишком светлыми голубыми глазами. Я понял, что он не отстанет от меня во весь вечер.

В ресторане, куда он повел меня ужинать, он говорил мне только о Клэр.

— Ну так что, ты теперь ее жених?

— Почти. Завтра стану им окончательно.

— Чем занимается ее отец?

— Кажется, он бухгалтер.

— Отлично!..

После ужина он захотел пойти в кино.

— Еще чего, — сказал я. — Ты забыл, что я надеюсь провести целую ночь с Сюзанной.

— Тогда пошли походим.

Он потащил меня на прогулку. В этот час гулял весь город. На проспекте пересекались два потока прогуливающихся семей, один сверху, другой снизу. Мальчишки перебегали из одного в другой, толкая девочек. Рене задержался у площадки для игры в шары. В свете прожекторов игроки бросали шары, мягко и метко, а порой резко, рывком, заставлявшим их пробегать несколько шагов по площадке, вскинув руку к небу. Как счастливы те, кому не грозит никакое счастье! Рене взял меня под руку, он шел медленно, а я, стреноженный ожиданием, делал еще более мелкие шаги.

— Умоляю тебя, вернемся.

По дороге нас обогнала красная пожарная машина. Черт возьми, этого-то я и ждал. Дома пожар. Достойный финал, фейерверк невезучести. Но нет, это не у нас. Я даже удивился.

Сюзанна еще не вернулась. Рене заперся у себя в комнате. Я оставил свою дверь приоткрытой и лег. Раскрыл книгу. Потом закрыл. Попозже встал и пошире открыл дверь. Сел за стол и стал каменеть. Ожидание парализовало меня. Я мог бы сидеть часами не шевелясь. Человек в ожидании либо не может усидеть на месте, либо впадает в летаргию с угрюмым лицом и дремотным телом, но с истерзанной душой, покореженной от нетерпения.

Неподвижно сидя на стуле, я чувствовал, что превращаюсь в стул, в стол, но внутри меня все кипело. Я был мебелью, скрывающей беспорядок, чуланом, рабочей корзиной. Я зачерпывал из этого беспорядка то отчаяния, то радости, но, по мере того как шло время, все больше отчаяния.

В какой-то момент я услышал шум на улице; вышел на балкон. У решетки городского сада целовали девушку. Вероятно, мужчине, сжимавшему ее, этого было недостаточно, так как он говорил вялым и смущенным голосом, ощупывающим голосом, прижимавшим женщину к решетке, залезавшим к ней под платье. В конце концов мужчина умолк, и оба, мужчина и женщина, остались стоять между прутьями, словно крысы, попавшие в ловушку.

Я уже давно пропустил время укола. Мне начинало нездоровиться, но я не решался уколоться до прихода Сюзанны, потому что не доверял своему телу. Я поддерживал равновесие между двумя видами бессилия, тем, радикальным, которое вызывал укол, и другим, относительным, но гораздо более болезненным, которое следовало за слишком долгим воздержанием от наркотика. Сюзанна может прийти слишком поздно. Я уже чувствовал судороги в ногах и пощипывание в горле и в носу, словно заболел гриппом.

Я снова сел за стол. Поставил перед собой портрет Сюзанны, с которым никогда не расставался, хотя больше не смотрел на него с тех пор, как он стал напоминать мне о прошлом. Теперь он призывал будущее, бесцветное и расплывчатое, как портрет, но с очертаниями Сюзанны: длинные изогнутые линии волос с пробелами на месте рыжих отсветов и лицо, стянутое около глаз, раскрывшееся на уровне рта, словно плод на солнце. Жесткий блеск глаз, тонкие лакированные брови, противостоящие помадке рта, растворяющейся в белых просторах щек.

Перед этим изображением я надеялся источить свое нетерпение, без препон проскользнуть из прошлого в будущее, от посулов к действительности. Я плохо рассчитал. Портрет Сюзанны говорил не о надежде, а о бесполезном ожидании и отсутствии. Как все портреты, он был лишь дубликатом; применительно к Сюзанне — дубликатом отсутствия. Он напоминал мне о том, о чем я до сих пор старался забыть: об этом ужасном завтра (которое уже наступило, так как было за полночь), когда, снова потеряв Сюзанну, я пойду просить руки Клэр. Мне тогда придется призвать на помощь всю свою беспечность, чтобы довести до конца нелепую роль, которую я согласился играть.

При мысли о завтрашнем дне я покрывался испариной. Решительно мне нездоровилось. На меня накатывали волны жара, вдруг начиналась дрожь в руках. А я-то думал, что выздоравливаю!.. Раз я отказался от роскошных доз, я думал, что выздоравливаю. В этот час полного воздержания я осознал, как жизненно необходима мне та минимальная доза, без которой я сходил с ума.