Эльмира Нетесова - Колымское эхо Страница 22

—   А тот ее мужик воротился?

—    Конечно, но она его выкинула. Все его тряпки в кучу собрала и на пороге бросила, чтоб

пороги не марал идиот. Ну, кому такое говно нужно? Стыда не обобраться.

—         Не поймали их? — спросила Люба.

—         Не слышала про то. Говорили, будто со­баки кого-то гоняли. Но может с волками сцепи­лись. Их там как блох у барбоса. Охрана из зоны выходить боится.

—         Во, если тот мужик на зверье напорется!

—        А что? Запросто!

—        Федя говорил, что пошел проверять кап­каны и нарвался на обглоданный скелет. Кто это был, никто не узнал. Зэк, а может, из охраны кого припутали. Волкам, особо стае, все равно кого сожрать.

—        У охраны оружие! — встрял Бондарев.

—         На стаю не хватит, не успеет всех пере­щелкать, волки кучей нападают. От них одному не отмахнуться, кишка тонка.

—         Говорят, скоро в наших местах поселок бу­дут строить,— сказала Варя.

—        Для кого?

—        Золото снова будут добывать.

—        Ой, когда это будет? Лет десять пройдет.

—        А может старый рудник оживят...

—         Вряд ли! Там кровля людей еще тогда за­сыпала. И даже случалось насмерть.

—        То давно было. Теперь крепить умеют.

—         А не болтай, Игорь! Оно и тогда, и нынче гибнут люди на рудниках. И ничего с тем не поделаешь. Наша Колыма за свое золото едино душу отнимет.

—         Помните, как начальника рудника загро­била, словно ждала, когда вниз спустится. И на­крыла пластом, да таким, что и не нашли. Зато жильное золото увидел. Это не часто случается.

Кто-то вынес наверх и сказал про широкий пласт внизу.

—   Да! Начальник вниз на жопе съехал. Про все на свете забыл. Коленом крепление вышиб. Ну и попух тут же!

—   Жадный был мужик. Помните, как после всякой смены велел людей обыскивать. Никому не верил.

—    Зато и нажрался по самые уши! — рассме­ялась Варя.

—   А мы и без золота живем...

—    Я ни разу на руднике не была.

—    И нечего тебе там делать. Работай на сво­ей пекарне без мороки,— посоветовали Варе.

—    Эй, люди! Дусю привезли. Уже готовую к похоронам,— засуетились все.

А на следующий день женщину похоронили.

—    И ты не ушла от Колымы. Так и осталась здесь вместе со всеми своими...

—    Эх-х, мамка! Только мы знаем, как тебя будет не хватать.

—    Никакой жизни не видела. Умерла в муче­ницах. И жила без радости,— текли слезы по лицу Любы.

Когда Дусю похоронили, все заметили, как внезапно раздвинулись тучи и яркий луч солнца осветил могилу Дуси.

Хоронившие остановились молча.

—   А мамку к себе сам Бог взял,— сказал сын и взял в карман горсть земли с могилы.

Люба остановилась и не спешила уходить с погоста.

—   А ведь мамку похоронили рядом с Ольгой. Они при жизни много лет дружили, и теперь ря­дом лежат. Их и земля не разлучила,— сказал сын.

—         Ох, детки! Вся ее жизнь в вас была,— об­ронила Анастасия грустно.

—         Вот так мы все здесь окажемся. Кто-то раньше, другие поздней, но опять вместе, как в жизни. Одна пурга всех отпоет. Одна Колыма приютит. И никуда нам от нее не деться.

—         А куда подадимся. Здесь, считай, вся жизнь прошла. Вон Дуся, совсем молоденькой приехала. Помнишь, какие у нее были косы! Ничего, кроме седины, не осталось. Даже глаза из синих стали серыми.

—         Это в день смерти Павла, мужика ее. При­шла утром, вся голова белая. И глаза, как чу­жие. Легко ли такое пережить.

—         А и пригнали за что? Вспомнить больно,— дрогнули плечи Анастасии.

—        За что ж посадили? — спросил Аслан.

—         На Первое мая всем велели дома подго­товить к празднику. И она портрет Сталина при­била к крыше дома. Тут ветер поднялся сумас­шедший. Сорвал тот портрет и мордой прямо в лужу шваркнул. Никто враз и не приметил. Когда увидели, уже было поздно. Чекисты опе­редили и взяли всю семью как за надругатель­ство над портретом вождя.

—         Хоть бы детей не трогали. Их у нее было кому подрастить. Хотя, восемь лет немало. Но Хрущев через пять лет отпустил. А толку? Вре­мя не вернешь. Да и куда вернешься. Мы уже знали, что нас никого не ждут. Никто не верил в реабилитацию. Так и считали врагами наро­да. Каждому не докажешь, если даже мой брат испугался пустить нас в дом и сказал:

—         Зачем мне лишние неприятности? Своих бед полная пазуха.

—    А только ли нам вот так отпели? Своя родня хуже чужих стала. На работу не взяли. Ну, как было жить? К Хрущеву наши жалобы не попали. Самих и тем более не пустили. Там у него охрана в тыщу человек. И куда ни подашь­ся, отовсюду гонят, как прокаженных. Никто не был нужен. Вот так и вернулись в старатели. Больше мы ни шагу с Колымы, не нашлось на земле другого места. А сколько горя вынесли, голодали, мокли, мерзли. Много лет прошло, пока наши дети хоть как-то устроились. Сами до сих пор никуда не лезем. Прошлое и теперь помнится. Не хочется опять головой в те беды лезть. Они так и остались в памяти. Конечно, нынче времена поменялись, но нынче и силы всех покинули. Да и чем лучше на материке. Здесь мы у себя,— говорила Анастасия хрипло.

—    Нас долго звали уголовниками, бандита­ми, врагами народа,— вспомнила Варя, доба­вив:

—    Много раз за это морды била. Но разве тем убедишь. Люди не знают многого. Да, мень­ше стало зон, но горя не убавилось. И по-прежнему присылают сюда невинных, и работают зоны. Рукам зэков всегда сыщется работа. Му­жик иль баба, если он колымчанин, на нем клей­мо до самой смерти горит, его ничем не вытра­вишь. Наши люди скорее зверя пожалеют, но не нас — с Колымы. А посели сюда любого, никто не выживет. Измельчали, испортились люди. А ведь после войны другими были. Знали, по­чем она эта жизнь!

—    Все так и не так! До того дошло, что нам — колымчанам, материковский климат не подхо­дит Я не брешу. Старшего сына послали учить­ся в Московский институт. Он поступил, а учить­ся не смог. Аллергия замучила, бронхи сдали, сердце подсело. Врачи проверили и велели сроч­но возвращаться к себе, если хочет жить. Какой смысл мертвому в дипломе? Вот так и решили, пусть учится у себя, на Крайнем Севере! Не по­шла нам их наука впрок. Как наша мамка сказа­ла, пусть будет неграмотным, но живым. И пра­ва она. Скоро москвичи будут приезжать к нам лечиться. А уж мы без них выжили и теперь проживем,— сказал сын Дарьи, рассмеявшись хрипло.

Варвара уже убирала со стола остатки с по­минального стола, когда Александр Евменович включил радио. Захотел человек услышать свод­ку погоды. Ведь вот-вот надо собираться в об­ратный путь. Все понимали, что дорога будет нелегкой и к ней нужно подготовиться заранее. Знали, что от Колымы, как от капризной жен­щины, нельзя ожидать ничего определенного. И вдруг по радио прозвучало тревожное:

—    Дорогие наши слушатели! Прослушайте срочную сводку МВД области!—дрогнул голос диктора:

—    Сегодня ночью из зоны строгого режима сбежали из-под стражи четверо заключенных. Все осуждены на большие сроки за убийства и изнасилования. У каждого на счету по несколь­ко судимостей. Прежде отбывали наказания за грабеж и бандитизм. Просим жителей области не выходить в темное время суток на улицу, осо­бо поодиночке. Не отпускайте без присмотра детей и не открывайте дома незнакомым лю­дям. Большая просьба к каждому. Кто заметит в поселке или в городе незнакомых людей — срочно позвонить дежурному милиции. Помни­те, все четверо беглецов вооружены.

Сообщение повторили. Люди вернулись к сто­лу. Подобных сообщений не передавали давно. Все сразу сникли. Ведь за окнами дома уже резко потемнело и никому не хотелось стать слу­чайной жертвой беглецов. К тому же, чтобы не произошло, не помочь, не защитить некому. Да и оружия не имелось ни у кого.