Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету Страница 22

Сторонний наблюдатель, увидев на руках у Бриля двух Марий Магдалин, подумал бы так: видимо, этот человек хорошо умеет всем прощать их грехи, а особенно сестрам Марии по профессии, которые маячили в окнах и в дверях по всему кварталу красных фонарей. И ошибся бы. Бриль всегда ясно давал понять, как отрицательно он относится к проституткам. Сойдя с поезда на Центральном вокзале, Якоб мог бы попасть к Петеру на Олофсстеег, не встретив по дороге ни единой проститутки, тем более что самый короткий путь туда и в самом деле пролегал в стороне от квартала. Но Бриль упрямо останавливался в отеле "Краснапольски" на площади Дам (в те дни считавшийся весьма фешенебельным, по крайней мере для людей его достатка). И всякий раз, покидая отель или возвращаясь туда, Бриль упрямо проходил сквозь красный квартал, и не просто сквозь квартал, а по всем его улицам до единой, и только после этого попадал в салон к Петеру.

Шагал он очень быстро и моральные приговоры выносил немедленно. Квартал пересекали два канала, Бриль проходил по обеим набережным каждого и заходил во все переулки. В самых узких местах, где стоящих в окнах и дверях женщин можно было коснуться, не замедляя шага, Якоб маршировал особенно быстро. Все женщины, едва завидев его, прятались (Джек думал, это потому, что от Якоба сквозняк, так быстро он двигался). Однажды мама и Джек пошли вслед за Брилем, когда тот покинул отель, но сразу же отстали, как ни старались его догнать — Джеку и вовсе пришлось бежать за ним вприпрыжку.

Для Алисы и Джека "Краснапольски" был не просто фешенебельным, а фешенебельным за всякими пределами разумного; и все-таки им пришлось жить там, так как в другом месте подешевле, в отеле под названием "Де Рооде Лееув", то есть "Красный лев", что на улице Дамрак, с ними произошел один неприятный инцидент. Прямо напротив этого отеля находился большой магазин, где Джек один раз потерялся, мама искала его целых десять минут.

В бильярдной "Красного льва" Джек обнаружил живую крысу, она пряталась за стойкой для киев. Это было очень интересно — Джек научился с помощью кия выгонять крысу из-за стойки.

В "Красном льве" останавливались обычно коммивояжеры. Один такой оставил в номере Джека и мамы большой запас марихуаны, как раз в комоде — Джек ее и нашел, когда полез туда за носками. У Джека с собой был подарок — вертеп, купленный мамой еще в Копенгагене, и мальчик не нашел ничего лучше, как заменить солому вертепа на найденные им листья. И вот Христос-младенец теперь возлежал на подушке из каннабиса, а Мария, Иосиф, пастухи, волхвы и прочие стояли по колено в траве — в таком виде их и застала Алиса, точнее сказать, нашла по запаху.

Тут она и сказала, что "Красный лев" им не подходит (Джек, правда, не видел, чтобы мама выбросила траву), и они переехали в "Краснапольски". Жить в отеле, который им не по карману, Джеку было не привыкать — другое дело, как выяснилось, жить в одном отеле с Якобом Брилем. Крыса за стойкой для киев была куда дружелюбнее.

Алиса и Джек лишь один раз попробовали проследовать за Брилем через квартал. Бриль не просто несся быстрее всех — он к тому же совершенно не хотел, чтобы мама и мальчик составляли ему компанию. Обычно, идя от отеля к салону Петера через красный квартал, Алиса и Джек играли в игру — каждый раз выбирали новый маршрут, и таким образом перезнакомились со всеми-всеми проститутками. Почти все были рады их видеть, вскоре большинство запомнили, как Джека зовут, а к маме стали обращаться "Дочурка Алиса".

Те немногие женщины, что не собирались с ними дружить, не стеснялись выражать свое отношение открыто. Обычно это были пожилые дамы — на взгляд Джека, иные годились в матери его собственной маме, — но некоторые молодые тоже смотрели на них косо.

Одна такая из молодых, да ранних набралась как-то раз смелости заговорить с Алисой:

— Здешние улицы — не место для ребенка.

— Ну, мне тоже надо как-то на хлеб зарабатывать, — ответила Алиса.

В те дни основное население квартала красных фонарей составляли голландки, многие из них — родом не из Амстердама. Если амстердамка решала выйти на панель, то обычно уезжала, скажем, в Гаагу, а женщины, допустим, из Гааги или других городов, напротив, отправлялись в Амстердам — таким способом удавалось избежать огласки.

Как раз в это время в Голландию начали приезжать уроженцы Суринама. С начала семидесятых на улицах столицы стало гораздо больше темнокожих женщин. До суринамок цвет кожи у гостей из колоний был светлее — в основном это были индонезийки.

Одна довольно темнокожая женщина как-то подарила Джеку подарок. Его удивило, что хотя он видел ее впервые, она тем не менее обратилась к нему по имени.

Она стояла в окне, не в самом квартале красных фонарей, а на Корсьеспоортстеег или на Бергстраат, где Алиса и Джек справлялись о папе. Джек сначала решил, что суринамка — не женщина, а манекен, так неподвижно она стояла, — но та вдруг возьми и выйди из окна прямо на улицу и подари ему шоколадку цвета своей кожи.

— Я специально для тебя ее купила, Джек, — сказала она.

Мальчик был так ошарашен, что ничего не ответил, а мама пожурила его за это — тем, кто дарит тебе подарки, надо говорить "спасибо".

В рабочие дни, когда Джек с мамой шли утром через квартал к Петеру, на улицах встречалось совсем немного женщин, а вот по выходным они появлялись пораньше. Разумеется, главное время — вечер, после семи в квартале было не протолкнуться, и часто даже знакомые проститутки не здоровались с Джеком и Алисой, так они бывали заняты работой.

Еще до прихода весны большинство женщин покидали витрины и стояли в дверях — чтобы можно было поговорить друг с другом. Все они носили туфли на высоком каблуке и мини-юбки, а также блузки или свитера с глубоким вырезом — какая-никакая, а все-таки одежда. Все относились к Джеку с симпатией (к его маме не все), и эта симпатия позволила Алисе обмануть сына, когда ей потребовалось объяснить ему, чем все эти милые дамы занимаются.

В те дни к проституткам ходили только мужчины, по крайней мере, Джек замечал только мужчин. Еще он заметил, что когда те отправлялись в красный квартал, то шли медленно, едва волоча ноги, по многу раз проходя мимо окон и дверей одной и той же девушки, не в силах выбрать, к кому зайти, и вид у них был самый что ни на есть жалкий и несчастный; когда же они квартал покидали, то всегда очень торопились.

Алиса объяснила эту загадку вот как. Видите ли, все эти мужчины — с рождения очень несчастны, и сил сделать выбор у них маловато. А еще они плохо понимают, как общаться с женщинами. Поэтому, сказала Джеку мама, они и ходят к проституткам — потому что проститутки это такие женщины, которые дают мужчинам разные полезные советы на предмет общения с женщинами вообще, а часто помогают им понять какую-то одну женщину, чаще всего жену. И стыд на лицах этих мужчин Джек видит потому, что ведь на самом деле они понимают, что должны вести эти важные беседы со своими подругами или женами, но просто вот они такие слабые, что не могут говорить о важном без чужой помощи, или боятся, или не хотят. У таких мужчин, говорила мама Джеку, "блок". Женщины для них — тайна за семью печатями, и поэтому они способны изливать душу только незнакомым женщинам за определенную плату.

Джек не сразу понял, кто кому платит, — маме пришлось ему объяснить, что платят мужчины. Ведь это же такая ужасная работа — сидеть и слушать, как эти несчастные рассказывают тебе о своих многочисленных бедах. Джек хорошо видел, что мама относится к проституткам с жалостью, и поэтому решил, что тоже должен их жалеть; мужчин, напротив, мама презирала, ну и Джек заодно.

И все-таки их презрение, даже вместе взятое, не шло ни в какое сравнение с презрением Якоба Бриля. Бриль глубоко, яростно презирал и проституток, и их клиентов. Более того, он глубоко и яростно презирал и Алису с Джеком — потому, объяснила Алиса сыну, что она мать-одиночка, а Джек незаконнорожденный.

Еще Бриль презирал Алису за то, что она татуировщица; он говорил, что приличной женщине не пристало прикасаться к полуобнаженным мужчинам. Бриль, со своей стороны, никогда не татуировал женщин — разве только если те просили вывести рисунок на руке или икре. Все, что на ноге выше икры, "слишком высоко", говорил Бриль, а все остальное вообще "слишком интимно".

Если женщина приходила к Тату-Петеру за религиозной татуировкой там, где "слишком высоко" или "интимно", ее отсылали к Дочурке Алисе — но Бриль находил и здесь повод для возмущения. Как она смеет делать религиозные татуировки! Алиса, говорил Бриль, недостаточно религиозна для того, чтобы делать эту работу "искренне".

Алиса умела делать маленькие симпатичные кресты, усыпанные розами, — такие юные девушки любили выводить у себя между грудей, словно бы крест был не татуировкой, а просто длинным ожерельем на невидимой цепочке. Алиса выводила и Христа на Кресте, размером в целую лопатку, — впрочем, крови у нее было далеко не так много, как у Бриля, равно как и страданий на лице Спасителя. Была в ее репертуаре и голова в терновом венце, обычно она помещала ее на плече или бедре — на что ей, разумеется, пенял все тот же Бриль, находивший выражение лица Спасителя "слишком восторженным".