Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза Страница 22

— Диппи, дорогой мой…

Диппи, прикрыв глаза, лежал не шевелясь, чтобы ненароком меня не придавить.

Я спохватилась, что уже двенадцатый час. То, что я забралась так далеко от дома, не могло оправдать задержку с выдачей сена. Сказав Диппи, что возвращаюсь на балкон приготовить ему еду и чтобы он обязательно приходил, я поспешила назад. Не помня себя, запыхавшись, влетела в дом. Успела вовремя разложить на веранде двадцать вязанок сена и с замиранием сердца увидела, как вдали показалась его покачивающаяся голова.

В течение двух-трех недель Фумихико не получал от Кукина никаких известий. Канна по-прежнему в условленные дни ходила на каток и брала у него уроки фигурного катания. Она с гордостью рассказывала, что научилась делать восьмерку с хода назад.

То, что сказал Кукин, по идее, не должно было выйти за рамки их спора, но Фумихико неожиданно долго не мог выкинуть все это из головы. Хотя само по себе предложение было полным абсурдом, Фумихико пытался вообразить, как бы он себя чувствовал, если бы пошел на поводу у Кукина и стал осведомителем. Вначале он выложил бы все, что знает, потом занялся бы активным сбором информации и периодически посылал донесения. Одним словом, стал бы самым настоящим шпионом. К его удивлению, в этой фантазии было что-то притягательное. Не наивная логика, с какой его пытались убедить, была тому причиной, не жалкое вознаграждение, не смутная приязнь, которую он испытывал к России — искушал сам поступок: передача секретной информации за границу.

Шпион един в двух лицах. Это основа его работы. Обычный человек глубоко погружен в жизнь окружающего его мира и, примеряясь к общепринятым нормам, к расхожим понятиям, к устоявшимся ценностям, не отступая от них ни на шаг, коротает дни. Стать шпионом — значит, отказаться от привычной системы ценностей и включиться в совершенно иную, чуждую систему, изо дня в день вести двойную жизнь. И это не следствие временного заблуждения, а сознательное отрицание коренных социальных устоев. В одиночку, исподтишка шпион разрушает тот фундаментальный обман, согласно которому у каждой страны свои устои.

Такой человек, даже ведя с окружающими обычный разговор, в глубине души руководствуется совершенно иными критериями, иначе решает дела, иначе строит планы на завтрашний день, иначе смотрит на мир. С кем бы и о чем бы он ни говорил, в глубине души у него подспудно звучит: ты видишь меня вот таким, а на самом деле я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь! Существуя в двух диаметрально противоположных этических системах, он тем самым свободен от той и от другой.

В таком случае, передача информации, предательство Родины, накопление крупных сумм на тайном счету в швейцарском банке — все это лишь предлог для того, чтобы, пользуясь зазором между двумя этическими системами, обрести свободу. Допустим, он увлеченно орудует микрокамерой, глубокой ночью в офисе ксерит документы, прячет дома в шкафу радиопередатчик и шифры, как бы между прочим расспрашивает людей, имеющих доступ к секретной информации — но при всем том и нервное возбуждение, и радость от достигнутой цели, в сущности, ничего для него не значат. Шпион работает не за идею (поэтому разглагольствования Кукина и не могли его убедить), не ради денег, не для того, чтобы, выйдя в отставку, вести шикарную жизнь. Нет, ради одной только свободы совершает он поступки, которые, говоря по чести, идут вразрез с законами как той, так и другой страны. Он знает, что люди, на которых он работает, в глубине души презирают его, всего лишь используют и считают безнравственным, продажным отродьем, но его это не волнует. Ради того, чтобы испытывать восторг свободы, он готов еще много лет, соблюдая все меры предосторожности, продолжать свое дело.

Ему плевать, что думают о нем окружающие. Ему все равно, что о нем говорят. Работает ли он спустя рукава или добивается высоких результатов, соблазняет сотрудниц, курит в неположенном месте, украшает рабочий стол цветами, не может избавиться от привычки опаздывать — все это не имеет отношения к его подлинной сути. В действительности он занимает позицию между двумя странами и произвольно тасует кончиками пальцев секреты, на разработку которых надлежащим путем были бы израсходованы миллионы, сотни миллионов. Никакая хвала, никакая хула не может пробить его дубленую кожу. Он — «неприкасаемый».

Ввиду такой свободы разве не отступит страх угодить в тюрьму или получить пулю? Более того, именно в тот день, когда он будет изобличен и предан суду, выяснится, чего он стоит как человек. Именно тогда окружавшие его люди — сослуживцы, продавцы в магазинах по соседству, одноклассники, дальние родственники — ахнут от удивления, узнав об истинном значении подвига, который он втайне от всех совершал. Он точно лев, освободившийся от морали, предписанной мышам, взойдет на виселицу, как на царский трон.

Все это, однако, лишь фантазии Фумихико. Настоящий, уверенный в себе шпион, компенсируя издержки, вызванные его двойной жизнью, скорее всего ведет с виду скромную, а в сущности заурядную жизнь. Все, на что он рассчитывает, это медаль, которую ему никогда не приведется надеть, да оставшаяся в истории дурная слава. Да и существуют ли в реальной жизни такие люди? Фумихико чувствовал себя абсолютно не способным на такое. В натуре шпиона должно быть нечто патологическое или, если угодно, даже героическое. А он доволен своим обыденным существованием, ничего такого в нем нет и в помине.

Как-то раз вечером, когда он размышлял надо всем этим, точно учуяв, позвонил Кукин. Он заговорил своим обычным веселым тоном, как будто между ними ничего не произошло.

— А, господин Такацу, как поживаете?

— Спасибо, все в порядке, а вы?

— У меня тоже все слава богу. Но я человек жадный, мне этого мало. Может быть, сходим вместе откушаем фугу?[14]

— Фугу? — удивился Фумихико.

— Ну да. Нет ничего вкуснее. Я знаю ресторанчик, где ее готовят на славу. Идем?

— Можно, конечно, но… — замялся Фумихико.

— Завтра вечером устроит?

— Хорошо. Особых планов на завтра у меня нет, да и поесть фугу не прочь.

Какой он все-таки странный человек, подумал Фумихико, и, договорившись о месте и времени, повесил трубку.

Хотя он и сказал Кукину, что у него все в порядке, чувствовал он себя явно не в своей тарелке. Он не находил в себе достаточно сил, чтобы продолжать начатую Кукиным полемику. Хорошо, если аргументы Кукина будут касаться исключительно положения дел в России, — ну а если разговор перейдет на работу Фумихико? Если, к примеру, Кукин спросит его, почему он не работает на каком-нибудь гражданском предприятии, а участвует в разработке военной техники? На это у него нет наготове связного ответа. Увлекся проблемой и в процессе ее изучения пришел к тому, к чему пришел. Но верно, совесть его все же мучает. Это и есть его слабое место. Так что разговор наверняка получится не из легких. Быть может, нежное мясо фугу вернет ему присутствие духа, но и собеседник его будет уплетать за обе щеки.

Спохватившись, Фумихико решил сходить за покупками. У него еще было время до того, как Канна вернется с тренировок. Теперь уже один он подъехал на машине к супермаркету и, как обычно, накупил кучу продуктов. По дороге на стоянку в который раз подумал, что хорошо было бы в тележке довозить покупки до машины. Но тут же представив лицо Канны, горько усмехнулся про себя.

Канна пришла к восьми часам и, обнаружив набитый холодильник, закричала:

— Что такое, опять командировка?

— Нет, просто сходил в магазин.

— Куда такую гору? Что теперь с этим делать?

— Как-нибудь управимся.

— Ешь сам, я тебе в этом деле не помощница.

Поужинав, Канна сразу же ушла к себе в комнату. Долгое время было слышно, как она говорит по телефону. По-видимому, обзванивала своих друзей. Беспилотный спутник посылает сообщения звездам. Медленно, но верно растет расстояние между спутником и Землей.

На следующий день Фумихико, потратив на работе много времени на разные текущие дела и бессмысленные совещания, встретился под вечер с Кукиным. Тот был весело оживлен, как будто и не было давешнего разговора. Интересно, какое впечатление произвожу я? — подумал Фумихико.

Ресторан, в который его привел Кукин, оказался весьма шикарным заведением в японском духе. Хозяйка, в прошлом, видимо, гейша, любезничала с Кукиным как с завсегдатаем.

— Странно, что вы посещаете такие места.

— Я устраиваю здесь деловые встречи. Тайный ключ к успешной торговле в Японии! Хотя отчитаться перед начальством — дескать, у капиталистов так принято — бывает нелегко. Впрочем, у нас тоже есть что-то похожее на систему самоокупаемости. По понятным причинам, ресторан мне делает скидку, но и я тоже не злоупотребляю и в людные дни сюда не захожу.

— Вы поступаете как настоящий японец.