Ирина Потанина - Неразгаданная Страница 23

— Мать Вашу! Да трахнет меня сегодня хоть кто-нибудь?!?! — пьяным голосом провизжала девица и ушла, злобно постукивая каблуками, — импотенты хреновы! — пробурчала она себе под нос, проходя мимо козырька.

— Ну? — насмешливо проговорил Коля, глядя моему Сашеньке прямо в глаза, — и за что, спрашивается, гнида, нам заплатил Коричневый?

Кто такой Коричневый, я понятия не имею, среди клиентов клуба, такого точно нет, Саша и эти дебилы явно решили продать дозу Бондаренко кому-то левому.

— Ну, ребят, ну, сейчас она всё отдаст… У неё там частичная недостача… Да вернем ему деньги, в конце-то концов.

Сашенька говорил в своей обычной манере, равнодушно и пренебрежительно, но, я все же, почувствовала в его голосе нотки волнения.

— Деньги-то мы вернем в любом случае. То есть, я вполне могу отказаться от поставки для Коричневого этого дерьма, предложив ему остальное.

Это какое еще остальное? Я знала, что Бондаренко, хотя сам и не употреблял ЛСД, но купил у отца недавно огромную партию, видимо на перепродажу…

— Это уже поопасней будет, — возразил один из трех, незнакомых мне.

— Что ты понимаешь? Ничего не поопасней, все оно одинаковое. Ребят, все нормально, главное, что она увидела Алексея Бондаренко, и смело скажет отцу, что с ним все в порядке; что он жив.

Стоп, а почему так важно, чтоб я думала, что с этим самым Бондаренко все в порядке, и вообще, что же с ним на самом деле-то, а?

— Чего? Как это она увидела? Кого? Мы ее, как ослы последние, прождали двадцать пять минут, ее не было!

— Как не было?

Сашенька сейчас выглядел очень жалким и беспомощным.

— Так же как сейчас. Нету и все!

Вот уж действительно очень правильное замечание, так же, как сейчас.

— Ребята, я все улажу… Я это сейчас выясню. Она ничего не подозревает, иначе сразу к папочке побежала бы, жаловаться. Она без него и шагу ступить не может.

Ах, вот как, значит, про меня думают? Хотя он верные вещи говорит, надо все это отцу рассказать. Только сначала улик побольше насобираю, а то голословные уверения не подействует на араба и Игоревича.

— Давайте так, завтра сюда же… Нет, лучше у тебя дома, — и Сашенька ткнул пальцем в грудь одному из моих незнакомцев, — где-то в пять вечера.

— А твоя работа?

— На десять минут отпрошусь, скажу, что сидел на очке.

Ага, значит, этот тип живет где-то поблизости… Туда и обратно — всего десять минут.

— Ладно, я побежал, меня эта малолетняя небось уже ищет. Она ведь тоже за мной следит, я от Игоревича, она от араба. До завтра.

И мой Сашенька вошел в подъезд. Так… И как я, вся грязная и мятая, покажусь на глаза публике? Все джинсы в грязи… Рубашку, скажем, можно прикрыть курткой, физиономию вымыть тщательно, но джинсы??? Постирать их что ли, и походить в мокрых? С горем пополам я привела себя в порядок. Из большого зеркала на меня смотрела как обычно немного лохматая, с пылающими щеками девочка, в плотно застегнутой на все пуговицы куртке. Ребята подумают, что я прячу под курткой траву. Мне стало смешно от собственного вида.

Сашенька в панике метался по залу, разыскивая меня.

— Боже, ты где была? И на пять минут тебя нельзя оставить… К отцу ходила?

— Да нет, в туалете была, а что?

— Ничего… Слушай, только честно, ты траву клиенту несла?

— Какому?

— Бондаренко, который.

— Я же тебе говорила, там недостача, я и не стала светиться, лучше сделать вид, что неправильно условились о стрелке, чем отдавать порченую дозу.

— По-моему ты лжешь… Ты говорила, что извинялась… Так товар у тебя?

— Ну да.

— Дай мне сюда.

— Эй, Сашенька, не шути со мной, ты же знаешь, тебе в руки товар не дается.

— Пошли со мной, — он больно схватил меня за руку и потянул в коридор, в артистическую.

— Саша, пусти или я начну кричать.

Но меня уже никто не слушал. Со стороны, происходящее, наверное, смотрелось боевиком.

Вот Сашенька затыкает мне рот ладонью, особого внимания на тащащего меня Сашку не обращает никто. Дело уже к утру, половина просто в отрубе, некоторым плевать, остальные просто не видят.

— Отпусти немедленно! — вот я бросаюсь к окну и пытаюсь выбить стулом стекло, ведь мне надо поднять шум.

Саша перехватывает табуретку и ловко вынимает из кармана нож.

— Слушай, ты же знаешь, как я обращаюсь с этой штукой, ну-ка веди себя спокойно. Давай товар.

— Саш, ты в своем уме, что бы там ни было, ты представляешь, что с тобой будет, как только я расскажу все Арабу?

С ужасом понимаю, что я могу и не суметь рассказать, на совести Сашеньки вроде бы не было еще убийств, зато два изнасилования и три перелома позвоночника. Почему бы ему не убить меня сейчас? Судя по странному блеску в его глазах, мы думаем об одном и том же.

— Нет, ты не сделаешь этого, слишком много проблем у тебя будет. И потом, не легко ведь убить человека, ударить, да, а убить? Убивать насмерть страшно..

— Заткнись, — и он замахивается неуверенно и медленно, он явно не хочет причинять мне зла, но у него нет выхода. Я уворачиваюсь, больно бью его каблуком в колено.

— Талантливая, сука, — рычит он сквозь зубы, узнав приём, которому научил меня когда-то сам.

— Ну, вот что, Сашенька, давай сейчас забудем обо всем, как будто всего этого и не было, а?

— Отдай товар, и забудем. Черт тебя побери, у меня за него уже уплачено!

— У моего отца тоже.

— Слушай, ты ведь ничего не знаешь, не лезь, а?

Кажется, он уже передумал причинять себе и мне неприятности, он хочет мирного урегулирования. И тут я решаюсь на очень ответственный шаг.

— У тебя есть наличные?

— Чего?

— За пол цены — продам, — мне действительно интересно попробовать себя в роли торгаша.

— Дай посмотреть товар!

— Деньги где?

Он достает из кармана бумажки, смятые и грязные, ну и хранит он деньги!!! Пересчитывает при мне.

— Вот товар, — я держу в руках кулечек.

— Ты же говорила, он распечатан, ты же говорила, здесь не хватает?

— Я врала…

Резким движением Сашенька вырывает товар у меня из рук. Все таки он учил меня всем этим штучкам, посему он сильнее. Я промахиваюсь, локоть вместо его носа ударяет в стекло стоящего здесь же серванта, стекло разбивается и моя куртка мгновенно окрашивается красным, кусок стекла торчит из руки, он порвал куртку и рубашку… Господи, и чего моим шмоткам так не везет сегодня. Сашенька расширенными от ужаса глазами смотрит, как я вынимаю стекло из руки.

— Все, мне теперь точно конец, — шепчут его губы, он срывается и бежит. У меня нет сил кричать что-либо ему вслед, нет сил бежать за ним, у меня очень болит рука, и я никак не могу остановить кровь…”

Рита рассказала все отцу, упустив лишь собственную попытку поторговать. Свою совесть на этот счет она успокаивала тем, что хотела лишь попробовать, и продавать товар Сашеньке на самом деле вовсе не собиралась. Отец помрачнел и поблагодарил Риту. Сашенька куда-то исчез, скорее всего, сбежал из города вовсе. Теперь Рита работала с Юркой, маленьким вертлявым открытым парнем. Все продолжалось, как и раньше. Утром школа, днем отоспаться и в клуб. От всего этого периодически дико хотелось отдохнуть. На каникулах одноклассники ездили на море, пацанва со двора каждые выходные отправлялась купаться на озеро. Рита же шла в клуб. Ее ждал прокуренный зал, все те же охранники, клиенты, уже привыкшие к Рите и полюбившие ее. Деньги, как выяснила Рита, все платили заранее, до Риты, к каждому подходил Араб лично или его правая рука — Максим, тоже не русский, никогда ничего не говорящий парень. Они собирали оплату. Потом список заплативших отдавался Рите. Она шла к отцу и из рук в руки получала товар. Юра, во избежание повторения истории с Сашенькой, никогда не обладал никакой информацией, он просто должен был охранять Риту. Правда, непонятно было, как он собирается это делать. С его то маленьким ростом и хрупкой фигуркой! Но отец говорил, что Юрка стоящий парень, поэтому Рита не переживала. Сначала девочка отдавала товар клиентам, покупающим одну-две порции для себя лично. Потом уже разбиралась с торговцами-музыкантами, кому сколько давать и сколько из отданного принадлежит лично им. Со временем распространителей стало меньше, но продавали они больше и уже по налаженной цепочке, что ослабляло риск и давало хоть какое-то отсутствие хаоса. Отец явно считал данное направление уже поднятым и стабильно приносящим доход. Как выяснилось, он решил освоить новые рубежи. Записки в дневнике становились всё тревожней и хаотичнее.

“Игла… Я ни за что не должна позволить ему решиться на это. Там свои законы, это уже не бизнес, это самоубийство… Я должна отговорить его.

Чертов араб, он притащил какого-то медика, и отец внимательно слушал… Значит таки-да? Что ж, это его выбор. Только вот в это я уже впутываться не хочу.