Янн Мартел - Жизнь Пи Страница 23

Меня насквозь пронзило холодом. В конце концов, шторм есть шторм, подумал я. Пора бы вернуться в укрытие. Я отцепился от лееров и бросился к переборке, пробрался вдоль нее и рванул дверь на себя.

Внутри судна все было тихо. Гудело только снаружи. Я оступился и упал. Не беда. Я тут же поднялся. И, держась за поручни трапа, помчался вниз через четыре ступеньки. Спустившись на одну палубу, увидел воду. Много воды. Дальше идти некуда. Вода прибывала снизу сплошным потоком — грозным, пенным, клокочущим. Ступеньки трапа исчезали одна за другой в водяном мраке. Я глазам своим не верил. Откуда здесь вода? Как она сюда попала? Я стоял как вкопанный и в страхе не знал, что делать. Все мои остались там, внизу.

Я рванул по трапу вверх. Выскочил на главную палубу. Буря все не унималась. Я перепугался насмерть. Теперь-то все ясно и понятно: судно здорово кренилось набок. И не только. Оно заметно осело и на корму. До морской поверхности, казалось, можно было дотянуться рукой. Судно тонуло. Но разум мой отказывался это принимать. Бред какой-то — все равно что пожар на Луне.

Где же помощники капитана с матросами? Что они там делают? Тут я разглядел на носу, во тьме, несколько человек из экипажа: они бегали и суетились. А еще, кажется, заметил каких-то зверей, хотя в темноте, да еще под дождем, мог и обознаться. В хорошую погоду мы снимали только крышки люков с тех отсеков, где помещались клетки и загоны с животными, — сами же клетки и загоны были наглухо заперты. Тем более что мы везли не домашнюю скотину, а опасных диких зверей. Прямо над головой, на мостике, я, кажется, расслышал крики.

Судно содрогнулось, издав жуткий утробный скрежет. Что это было? Может, один пронзительный крик — людей и животных, не желавших смириться с близкой гибелью? Или, может, само судно испустило дух? Я упал. Но мигом вскочил на ноги. И снова глянул за борт. Море поднималось все выше. Волны были все ближе. Мы стремительно тонули.

Я четко расслышал обезьяньи вопли. Вдруг палуба заходила ходуном. Мимо меня, вырвавшись из пелены дождя, прогрохотал копытами обезумевший от страха гаур — индийский тур, каким-то образом вырвавшийся из загона. Остолбенев, я уставился на него с изумлением. Господи, кто же его выпустил?

Я побежал по трапу на мостик. Там, наверху, были помощники капитана — только они на всем судне говорили по-английски, хранители нашей судьбы; только они и могли исправить положение. Уж они-то все знают. И непременно нас спасут — моих и меня. Я взобрался на мостик, как раз посередине. На правом крыле не было ни души. Я побежал на левое крыло. Увидел там трех человек из команды. И упал. И снова вскочил. Они смотрели за борт. Я закричал. Они обернулись. Поглядели на меня, потом друг на друга. Они что-то сказали. И кинулись ко мне. Я ощутил, как меня переполняет чувство благодарности и облегчения. И сказал:

— Слава богу, что встретил вас. Что случилось? Я так испугался. На нижних палубах полно воды. Там, внизу, мои родные, я за них боюсь. Мне до них не добраться. Разве все это нормально? Как вы считаете…

Кто-то из моряков перебил меня, сунул мне в руки спасательный жилет и что-то прокричал по-китайски. Я заметил оранжевый пояс — он свисал с жилета. Моряки мне отчаянно кивали. А когда схватили меня своими крепкими руками и подняли вверх, я даже не успел ничего сообразить. Кажется, они хотели мне помочь. Я не сопротивлялся и только благодарил их, пока они несли меня на руках. Сомнения закрались в мою душу лишь после того, как они швырнули меня за борт.

39

Я упал на полураскатанный брезентовый чехол шлюпки, сорока футами ниже, спружинив, как на батуте. И чудом не расшибся. Правда, потерял спасательный жилет — только пояс от него остался у меня в руке. Шлюпку лишь малость приспустили и так и оставили. Она свисала со шлюпбалок, раскачиваясь на штормовом ветру в каких-нибудь двадцати футах от воды. Я поднял глаза. Сверху на меня смотрели двое: они вовсю махали руками, показывая на шлюпку, и кричали. А чего от меня хотели, я не понял. Наверное, собирались прыгать следом за мной. Но тут они в ужасе оглянулись: в воздухе вдруг возникло что-то грациозное и прыткое, под стать скаковой лошади… Зебра угодила мимо брезента. Это был самец Гранта, больше пятисот фунтов весом. Он с грохотом рухнул на последнюю банку, разбив ее вдребезги, отчего шлюпка содрогнулась от носа до кормы. Животное взвыло. Нет, не взревело по-ослиному, как можно было ожидать, и не заржало по-лошадиному. Ничего подобного. Зебра протяжно заскулила — куа-а-а, куа-а-а, куа-а-а, — как будто в полном отчаянии. Губы у нее широко раскрылись, вытянулись кверху и затряслись, обнажив желтые зубы и темно-розовые десны. Шлюпка сорвалась с талей и упала в бушующие волны.

40

Ричард Паркер не стал прыгать за мной в воду. Рядом плавало весло, которое я хотел было использовать как дубину. Я схватился за него и подплыл к спасательному кругу, благо на него больше никто не претендовал. В воде было страшно. Мрачно и холодно — просто жуть. Как на дне осыпающегося колодца. Волны накрывали меня с головой. В глазах саднило. Меня тянуло под воду. Я едва дышал. И если б не круг, то не продержался бы и минуты.

Тут я заметил, как в пятнадцати футах от меня воду рассекает странный треугольник. Акулий плавник. По спине пробежала дрожь — мерзкая, холодная, вязкая. Я что было сил принялся грести к носу шлюпки, поверх которого все так же виднелся брезент. Приподнялся на руках, опершись на круг. Но Ричарда Паркера не заметил. Его не было ни сверху, на брезенте, ни на ближайшей банке. Он притаился на дне шлюпки. Я приподнялся еще разок. И единственное, что успел разглядеть на другом конце, — как дергалась голова зебры. А когда снова спустился в воду, прямо передо мной скользнул плавник второй акулы.

Ярко-оранжевый чехол крепился прочной нейлоновой веревкой, пропущенной между железными люверсами чехла и закругленными гаками по бортам шлюпки. Я подплыл стоя к самому носу шлюпки. Брезент там был закреплен слабовато — его, как видно, просто перебросили через носовую часть, короткую, тупоконечную, и чуть прихватили веревкой, тогда как везде он был натянут втугую. В одном месте, на носу, брезент провисал вместе с веревкой, так же слабо пропущенной через гаки с одного носового борта и с другого. Я вскинул весло, втиснул его рукояткой туда, в спасительную щель. И стал просовывать как можно дальше. Теперь у шлюпки появилось некое, хоть и неказистое, подобие бушприта. Я подтянулся повыше и обхватил весло ногами. Рукоятка его снизу упиралась в чехол, но брезент, веревка и весло выдержали. И я повис в каких-нибудь двух-трех футах над водой. Спину мне лизали гребни больших волн.

Так я и висел на весле, один-одинешенек, посреди Тихого океана: перед носом у меня был взрослый тигрище, подо мной сновали акулы, а вокруг бушевал шторм. Если б я только мог здраво оценить свои шансы на будущее, то наверняка разжал бы руки и ноги и выпустил весло и, может, утонул бы раньше, чем угодил в пасть акулам. Впрочем, не помню, чтобы хоть на миг задумался об этом тогда — в первые минуты, оказавшись в сравнительной безопасности. Я даже не заметил, как рассвело. И все держался мертвой хваткой за весло, а зачем — одному Богу известно. Через некоторое время я придумал, как приспособить и спасательный круг. Я подтянул его из воды, насадил на весло. И стал дергать на себя, пока не пролез в него изнутри. Так что теперь можно было цепляться за весло только одними ногами. Появись, правда, Ричард Паркер, отцепиться от весла было бы не так-то просто, но уж если бояться, то чего-то одного, — лучше океана, чем тигра.

41

Стихия пощадила меня — я остался жив. Шлюпка не затонула. Ричард Паркер где-то затаился. Вокруг шныряли акулы, но не нападали. Волны хоть и обдавали меня брызгами, но уже не накрывали с головой.

Я видел, как с ревом и бульканьем кануло наше судно. Огни вспыхнули — и разом погасли. Я искал глазами своих, кого-нибудь, кто спасся, другую шлюпку — то, что могло дать мне хоть какую-то надежду. Но кругом было пусто. Только дождь, черные хищные океанские волны и среди них плавающие предметы — все, что осталось после трагедии.

Небо прояснилось. Дождь перестал.

Оставаться в прежнем, висячем положении было невозможно. Я продрог до костей. Шея от постоянного напряжения ужасно болела, голова тоже. Спину стерло о круг. К тому же, чтобы разглядеть другие шлюпки, надо было приподняться повыше.

Я потихоньку стал сползать по веслу, покуда не уперся ногами в нос шлюпки. Делать это приходилось предельно осторожно. Я догадывался, что Ричард Паркер притаился на дне шлюпки под брезентом, спиной ко мне и мордой к зебре, которую он наверняка уже разодрал. Из всех пяти чувств тигры больше полагаются на зрение. Глаз у них на редкость острый — вмиг ухватывает малейшее движение. Слух тоже неплохой. Зато нюх так себе. Я имею в виду — в сравнении с другими животными, конечно. Я же, против Ричарда Паркера, и вовсе был глух, слеп и туг на нюх. Правда, пока что он меня не заметил и не почуял — должно быть, сырость мешала, а вой ветра и рокот волн и подавно, так что, если я буду сидеть тихо, он меня и не услышит. Словом, жить мне осталось до тех пор, пока он меня не учует. А учует — растерзает и глазом не моргнет. Я все гадал, сможет ли он порвать брезент и выбраться наружу.