Андрей Аствацатуров - Люди в голом Страница 23

Наш Коля Кошкин, облученный космической добротой радиоактивной кометы, чувствует, что с ним творится что-то неладное: он то начинает громко петь на людях, то теряет дар речи. Коля Кошкин бросает учебу, жену, детей, которых у него пока нет, и уходит от людей туда, где хмурой стеной встают Уральские горы. Нет, лучше сказать иначе: туда, где хмурой громадой высятся Уральские горы, далекие, как сон. (Вот, теперь совсем другое дело.) Коля Кошкин идет, то теряя, то путая след, сквозь туманы, мороз и пургу, минуя отверженные селенья, храмы и бары, дальних стоянок огни, ристалища и капища, горные склоны, пугая гидр и змей. Его пытаются ограбить и убить беглые каторжники, его соблазняют корыстные царевны, ему посылают вслед хриплые проклятия священники, но он остается безучастным ко всему человеческому: к любви и ненависти, к тоске и радости, к страданию и состраданию. Недолгий беспокойный сон на каком-нибудь постоялом дворе, а то и в убогой брошеной лесной хижине, где легко найти страннику приют, и снова в путь мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката. По ночам, когда снегопад тихо шуршит по веткам, Коле Кошкину снится голубая река. Ее пологие берега покрыты льдом, а у самой его кромки стоят скульптуры, вылепленные деревенскими пионэрами (пока Коля Кошкин ходил, политическая жизнь страны изменилась — все стало вокруг молодым и зеленым, и это не ускользнуло от внимательного взгляда автора)… так вот: стоят скульптуры, вылепленные местными деревенскими пионэрами в стиле раннего социалистического реализма: тут и девушка с веслом, и рабочий с молотом, и крестьянка с серпом, и девочка с куклой. И все, разумеется, обнаженные. А вокруг ночь. Ночь и тишина.

В конце пути Коля Кошкин находит эту голубую реку, подходит к воде, опускает в нее ладони. Его душу наполняет радость и покой, покой и воля. Ничего, что метели, не беда, что холода. Коля Кошкин поднимает голову и смеется. Смеется снегопаду, солнцу в далекой просини неба и ветрам. Он забывает обо всем, забывает, кто он и откуда, забывает даже свое имя. (Батистовый юноша, нежный щеголь, лошадь не в строю, голубоглазый Флорестан! Ты видишь, как тает ночная мгла, ты различаешь спрятавшееся в небо трепетное дыхание могучих клубящихся облаков, ты слышишь, как сердце твое стучит, как исходят пурпурным соком нервы, как напрягаются ягодицы, как мысли дробятся, а их осколки взмывают к небу звонкоголосыми горлицами.)

— Как меня зовут?! — кричит наш герой, согретый бесконечной надеждой, и слова возвращаются к нему гулким эхом.

— ГАВ-ГАВ-ГАВ! — слышит он в ответ отрывистый лай, раздающийся то ли из глубины его души, то ли из раскинувшегося за рекой царства сосен, — там ходят охотники с собаками.

«ГАВ — это и есть твое настоящее имя! — подсказывает ему внутренний голос. — А прежнее не имеет уже никакого значения и смысла!» (Хорошо сказано: значения и смысла.)

Почему его зовут именно ГАВ, наш герой разбираться не стал, да и мы не будем. Видно, так распорядились высшие силы, вложив в это имя непостижимое откровение.

И тут из лесу (как нельзя кстати, потому что мне, автору, совершенно непонятно, куда девать теперь этого Гава) выходит молодая охотница. Едва ГАВ ее увидел, как внутренний голос снова наладился лаять откуда-то из-под диафрагмы:

— ГАВ-ГАВ-ГАВ!

— НО-НО-НО! — зазвенело в ответ хрустальными колокольчиками, зазвенело и разнеслось в морозном серебряном воздухе. — Меня зовут НО!

Вокруг — ни звука. ГАВ замирает, вслушиваясь в тишину, глядя в сердце тьмы, в молчание. На душе и легко, и тревожно. На всей земле есть только он, молодая охотница и гаснущие звезды на небосклоне.

Когда ГАВУ, тогда еще Коле Кошкину, было шесть лет, в одной старинной книге, которая каким-то странным образом попала в его детскую и столь же странным образом оттуда исчезла, он случайно прочел: «Подлинное знание не может облачиться в имя. У просветленных слова передаются от сердца к сердцу». Маленький Коля сколько не силился, понять смысл прочитанного так и не смог.

— Папá, а что значит «в имя»? — спросил он у отца.

— Почему ты об этом спрашиваешь, Nicolá? — удивился Валериан Сигизмундович. — Вымя у коровы. Она его носит между ног. У нее там молоко.

Такое объяснение еще больше озадачило маленького Колю. Но теперь, когда ГАВ увидел молодую охотницу, окинул взглядом ее стройную фигуру и высокую грудь, ему внезапно открылось тайное значение тех смутных фраз из старинной книги и папино их толкование. Девушку зовут НО. В имени ее, так же как и в его собственном, — смутная тоска стремительной кометы по утраченному небу. Метеориты, дети кометы, рассеяны по земле, разбросаны по городам. Сердца юноши и девушки узнали друг друга.

История НО также полна тайн и неразгаданных снов. Откуда она — то не ведомо было даже мудрому Волсу, открывшему ей загадки старого леса. НО была всем и ничем. Косматой тучей над Борском, весенним дождем, промывшим царственные равнины Тибета, бурным потоком, низринувшимся с вершин заснеженных гор, касаткой, рассекавшей зеленую гладь южного моря. Она много раз повторяла это охотникам, отвечая на их смешные, торопливые расспросы. Охотники качали головами. Они отказывались ей верить. Старик Волс нашел НО на берегу тихой голубой реки, невесть откуда взявшейся в дебрях сказочной тайги. Неподалеку стояли какие-то дивные изваяния. Девушка лежала на спине, почти бездыханная, обнаженная и беззащитная, раскрыв небу глаза, полные ужаса. Волс закутал ее в свою старую куртку, взял на руки и отнес в деревню, где ее выходила бабка Лата, издавна почитавшаяся колдуньей. НО осталась жить у бабки, которая обращалась с ней как с дочерью, обучилась искусству охоты и вместе с учениками мудрого Волса подолгу пропадала в старом лесу, бродя тропами оленей и волков.

Теперь их надо отправить в уютную хижину для эротической сцены, а то читатель может заскучать. И вот оба уже гибнут в огнедышащей лаве любви. ГАВ кричал, кричал, а НО все отдавалась и отдавалась. Два желания сливались в одно. Боги и люди ушли. За дребезжащими окнами неистово лаяла собака, где-то далеко ухали совы, каркали вороны, а высоко в небе сверкала золотисто-голубоватая звезда Альтаир из созвездия Орла.

Красиво, да? Или можно иначе, еще красивее, как-нибудь примерно так…

ГАВ кричал, кричал, а НО все отдавалась без упрека и ненужных слов раскаяния. Два желания сливались в одно. Исполненная сверхчеловеческого горделивого совершенства атласная грудь НО вздымалась и падала. А нефритовый стержень юноши пронзал ее молодое, освещенное лунным светом, лоно. Под дверью шушукались злобные старухи, за окнами выли волки, ухали угрюмые филины, а высоко в небе стояла голубоватая звезда Альферанц из созвездия Андромеды.

Выбирайте, дорогие мои, тот отрывок, что вам больше нравится. Не столь уж важно, по большому счету, кто там и где стоял, лаял, выл, шушукался, ухал, каркал или пускал ветры. Я ведь писатель концептуальный. Да и слова в нашем мире даосов необязательны, избыточны и взаимозаменяемы.

Любовная сцена, в которой произошло слияние двух сердец, завершилась тем, что НО в порыве страсти ударила ГАВА огромным куском льда промеж глаз. ГАВ же в ответ стукнул девушку киянкой по носу и низко поклонился ей. И снизошло сияние на НО и ГАВА. И Будда в золотом облачении предстал перед ними. А они трепетно не дерзали поднять на него глаз.

И Будда произнес:

— О, дети мои! Долгие годы вы не жалели себя для этого мига! И вот он настал. Этот миг между прошлым и будущим, который барглы именуют «жизнью»!

— Барглы? — тихо шепнула НО.

— Да, — ответил он. — Так избранные называют обычных людей.

Теперь, когда все так счастливо открылось, надо поменять саму речь героев. Превратить ее из человеческой в сверхчеловеческую. Пускай они разговаривают себе пословицами или поговорками собственного изготовления. Мудрее смотреться будут. Загадочнее.

— Ветер, что птица, — говорит ГАВ, — улетит и никогда не возвратится.

— Твоя правда, милый, — отвечает НО. — А гордость, что твой ветер — щеки надувает, как паруса на бригантине.

На раскинувшиеся просторы земли тихо падал невесомый снег. Героям он казался белым листом, на котором им предстояло написать повесть. Повесть их любви.

Вскоре НО и ГАВ расстанутся. Разойдутся в разные стороны. Любви, как говорится, не смогли сберечь. И ГАВ снова станет Колей Кошкиным, вечным скитальцем.

Нет, так нельзя заканчивать. Финал какой-то бесперспективный. А ведь мне еще, как минимум, нужно два романа написать в продолжение. И договор с издателем уже заключен. А у них ведь строго. Если эпос — то продолжения пожалте к сроку. Хорошо, тогда финал изменим. Любовь ведь у меня — только часть сюжета. Поэтому сделаем акцент не на ней, не на личном, а на безличном — я, в конце концов, даос, так что имею право. Да и действие у меня происходит в Советском Союзе. А там не личное главное, а сводки рабочего дня. Так что наши герои в конце романа возьмутся за руки и отправятся искать себе подобных, остальных детей кометы, сверх-человеков, облученных космическим счастьем.