Люциус Шепард - Новый американский молитвенник Страница 23

— Вам и вместо Иисуса никто не нужен! — сказал я наконец тоном любящего, но строгого отца, который навострился копировать у телепроповедников за долгие часы просмотра христианских каналов в тюрьме. — Все зависит от вас самих! Не от меня!

С этими словами я шагнул в коридор, закрыл за собой двойную дверь и быстро зашагал к лифту, зная, что толпа скоро последует за мной.

Глава 10

Я и правда не знал, как буду реагировать на Роджера Эберта. Моя злость на него была мелочной, но монументальной, взлелеянной за десять лет, подпитанной зэковскими понятиями — за базар, мол, надо отвечать. Более того, я был возбужден, лекция меня завела, а собственная реакция на толпу встревожила. Но стоило мне ощутить его рукопожатие, увидеть его улыбку, услышать, как он смеется моим шуткам, весь круглый и холеный, в синем блейзере и сорочке с открытым воротом, как я уже перестал разбирать, кто передо мной — человек или эльф из мультфильма, и всякая враждебность к нему меня оставила. Он вручил мне свою карточку и сказал, что когда позвонят из Голливуда («Уже звонили!» — пропела Сью) и поинтересуются правами на экранизацию истории моей жизни, то, хотя у меня уже есть агент, он все-таки надеется, что сможет мне помочь. Позже я услышал, как он разглагольствует о фильме Дэвида Кроненберга[27] и сложности его мизансцен перед женщиной в декольтированном коктейльном платье, которая только что в рот ему не запрыгивала, и понял: мы с ним в одном бизнесе.

Вечеринка достигла апогея, вспыхнула напоследок снопом искр и скончалась. Пока Сью выпроваживала отставших гостей, я налил себе выпить и плюхнулся на стоявший посреди зала бежевый диван размером с быстроходный катер. Лениво оглядел лимонно-желтые стены, зеленый, как трава, ковер за стойкой бара, причудливый световой люк на потолке, все это пастельное великолепие и ненавязчивую современность, которые погружали меня в дорогостоящую тишину. События, что привели меня сюда, были еще свежи в моей памяти, и все же я ощущал некую экзистенциальную неуверенность, как будто причина перехода из одного состояния жизни в другое крылась не в последовательном сцеплении эпизодов, а в каком-то тайном знании, которым я не обладал. Сью вернулась и скрылась в своей спальне. Ход моих мыслей оказался прерван, но смутное недовольство осталось. Хотелось с кем-нибудь поговорить, но звонить Терезе было уже поздно, поэтому я уставился на дверь спальни Сью и зашептал молитву. Через пять минут она вышла, свежеумытая, в красных спортивных штанах и футболке с надписью «Новый американский молитвенник», надетой прямо на голое тело. Всем своим видом демонстрируя усталость, Сью плюхнулась на противоположный конец дивана и потянулась, сначала ногами, потом руками. Когда она, изогнув спину, завела руки вверх и назад, сквозь ткань футболки на краткий, но достойный внимания миг проступили ее соски.

— О господи! — произнесла она, расслабляясь, и встряхнула волосами.

— Выпить хочешь?

— Боюсь, если начну, то не остановлюсь.

Она посплетничала о гостях, напомнила расписание на завтра. Потом откинулась назад, положила голову на вытянутую руку, опустила подбородок к груди и поглядела на меня сквозь ресницы.

— Та сцена с девушкой — с Дианой. Она была у тебя в плане?

— Не-а.

— Все равно великолепно. Все твое сегодняшнее выступление было…

— Великолепным? — закончил я.

— Вообще-то я хотела сказать — страшноватым.

Я глотнул водки и, не отрывая носа от стакана, сказал с густым провинциальным акцентом:

— Я просто прикалывался.

— Ты заставил их увидеть то, чего там не было… А если и было, они этого никогда раньше не замечали. — И она посмотрела на меня так же проницательно, как на той фотографии, которую прислала мне несколько месяцев назад. — Но не пытайся стать симпатичным, Вардлин. Людям нравятся твои острые углы. Твоя честность.

— Так вот, значит, что им нравится? А не то дерьмо, которое я им втюхиваю?

— Ты давно не был на своем веб-сайте? — спросила она, помолчав. — А я заходила туда сегодня утром. Прочитала письмо от одной женщины, у которой больная дочь…

— Хватит.

— Она купила «Молитвенник» через пару месяцев после того, как ее дочке поставили диагноз, — продолжала Сью. — И начала молиться сначала о небольшом улучшении диагноза, потом о дне без боли… и так далее. Не буду останавливаться на промежуточных этапах…

— Да уж, пожалуйста!

— Короче говоря, так, шаг за шагом, она вымолила своей дочери ремиссию.

— Думаешь, мне это интересно? Да мне плевать. Серьезно. Я не в настроении.

Сью вскинула руки, точно прося пощады:

— Я уже все сказала!

— Спасибо.

— Все дело в том…

— Вот черт! Есть еще какое-то дело?

Она выпрямилась, пододвинулась ко мне и подогнула под себя одну ногу.

— Да. Слушай. Может быть, от твоего нового стиля проку как от козла молока. А может быть, и нет. Не исключено, что он и правда основан на каком-то действенном принципе. Ну и хрен с ним! Сейчас тебе не об этом надо думать. Сейчас тебе надо думать о том, чтобы не потерять почву под ногами.

Она завладела моим вниманием. Я словно стал ее пациентом, а она моим психоаналитиком, и я лежал на кушетке в ее кабинете, ожидая целительных слов.

— Я видела, как это происходит с писателями, — сказала она. — Хотя ни одному из них не случалось стать знаменитостью в одночасье, как тебе. И все равно с ними творится то же самое. Истинная картина вещей искажается. В голове все кувырком. А у тебя и так в голове все кувырком, потому для тебя это особенно опасно.

Казалось, она говорила всерьез, пылко, страстно, заботливо, и, словно подталкиваемая этими эмоциями, пододвинулась ко мне еще ближе. Теперь мы сидели лицом к лицу, положив руки на спинку дивана, так что кончики наших пальцев разделяли какие-то дюймы.

— Не забывай, — сказала она, — турне скоро кончится. Ты вернешься домой. Все утрясется, и у тебя будет время подумать как следует. Пока же принимай вещи такими, какие они есть.

— Плыви по течению, таков твой совет?

— Что-то в этом роде, — сказала она.

Если она придвинется ко мне еще, мы нарушим заповедь. Я знал, что к этому идет. Сью с самого начала ко мне подбиралась. Теперь это стало очевидно. Ее совет «принимать вещи такими, какие они есть», мягкий нажим, с которым она это произнесла, на миг выбили меня из привычной колеи и заставили взглянуть на ее поведение под другим углом, и я увидел, что беззаботный флирт, который я считал частью ее профессионального стиля, скрывал лишь одно — замысел вовлечь меня в этот душеспасительный разговор, тем самым обезоружив. Интересно, подумал я, она всегда так делает? Плетет интриги. У меня сложилось впечатление, что передо мной сексуальная фетишистка. Не в том смысле, что она вешает на стену своей спальни фотографии писателей, которых ей удалось затащить в постель. Но она так хладнокровно, словно исполняя некий ритуал, подвела нас к этому обороту, что я невольно подумал — уж не мстит ли она кому-то за непоправимый ущерб, жестокую обиду. По крайней мере, это объясняло, почему в ее жизни нет мужчин и еще многое другое.

— А как молитва, которую я написал для тебя? — спросил я. — Сработала?

Внешне она и глазом не моргнула, но внутренне вся съежилась, и в ту же секунду я понял, что опасение, как бы мне самому не стать объектом ее молитвы, посетившее меня, когда она ее только заказывала, оправдалось и что высшей точкой ее интриги, ее домашнего задания на тему «Как заполучить Вардлина», был я сам, о чем она, вероятно, намеревалась объявить после того, как затащит меня в постель. Не исключено, что мой вопрос о молитве сбивал привычный ход вещей, но если даже и так, она все равно попыталась скрыть свою истинную реакцию и обернуть то, что я сказал, себе на пользу.

— Вообще-то нет, — сказала она с легким намеком на жеманство. — Времени все не было, так что я, наверное, плохо молилась.

Она задержала взгляд на моей руке, лежавшей в нескольких дюймах от ее ладони, потом вдруг подняла взгляд и посмотрела прямо мне в глаза, отчего мне тут же захотелось воспользоваться моментом, схватить ее, стянуть штаны и, не снимая с нее трусов — вне всякого сомнения, самых хорошеньких трусиков, какие только можно представить, — оттянуть кружевную перемычку с промежности, запустить два пальца внутрь и начать целовать ее шею, потому что ее хитрости, хоть я и видел их насквозь, не становились от этого менее соблазнительными. Недавний успех, духовный оргазм, испытанный во время выступления, мои нормальные эмоции — какие бы они ни были, — ослабленные капризами славы вообще и того дня в частности, превратили меня в сексуально озабоченного, а Сью без своей привычной маски, с торчащими сквозь футболку сосками была вся такая податливая и соблазнительная, как молодая земляничка, так бы и съел. Но я не хотел, чтобы победила она. Среди мыслей, которые проносились в этот миг у меня в голове: а вдруг Тереза узнает, вдруг обидится, — только эта имела значение, только она не давала мне уступить похоти и сопутствующим ей извращениям: я хотел победить.