Грэм Грин - Сила и слава Страница 24

Мужчина в потертом твидовом костюме смотрел на все это, сидя на скамейке. Вооруженный отряд полицейских двигался к казармам, шагая не в ногу, с небрежно болтающимися винтовками. С каждого угла площадь освещалась трехламповыми фонарями, соединенными безобразным проводом, провисающим над головами; от скамейки к скамейке тщетно переходил нищий.

Он сел рядом с человеком в твидовом костюме и пустился в долгие объяснения. В его манерах было что-то развязное и в то же время угрожающее. Улицы по обе стороны от них спускались к реке, порту и заболоченной равнине. Бродяга сказал, что у него жена и очень много детей и что за последние недели он почти не ел; он замолчал и пощупал твидовый костюм мужчины.

— А во сколько вам это обошлось?

Внезапно часы пробили половину десятого, и погас свет.

— Не поверишь, как дешево.

Бродяга заметил:

— От одного этого можно прийти в отчаяние.

Он оглянулся туда-сюда, в то время как толпа спускалась вниз. Мужчина в твидовом костюме встал, бродяга — тоже и потащился за ним к концу площади; его плоские босые ступни шлепали по мостовой.

— Несколько песо для вас ничего не значат.

— Если бы ты знал, как много они значат.

Бродяга был раздражен:

— Человек, вроде меня, готов на все, лишь бы раздобыть несколько песо.

Теперь, когда всюду в городе погас свет, они стояли рядом во мраке.

— Вы меня презираете? — спросил бродяга.

— Нет, нет, ни в коем случае.

Чувствовалось, что каждое его слово бесит нищего.

— Порой мне кажется, что я готов на убийство.

— Это, конечно, очень скверно.

— Разве будет не справедливо, если я возьму человека за глотку?

— Голодный, конечно, имеет право искать спасения.

Бродяга злобно посмотрел на него, пока тот говорил, словно обсуждая академическую проблему.

— А в моем случае, — сказал человек, — вам не стоит рисковать. У меня всего пятнадцать песо и двадцать пять сентаво. Я сам не ел уже двое суток.

— Матерь Божия! — воскликнул бродяга. — Вы крепкий орешек. Сердце-то у вас есть?

Человек в твидовом костюме внезапно хихикнул.

— Врете, почему же вы не ели, если у вас есть пятнадцать песо?

— Понимаешь, они мне нужны. Я хотел бы сначала… выпить.

— Чего?

— Того, что нездешний не знает, где раздобыть.

— Вы имеете в виду спиртное?

— Да, и вино.

Бродяга подошел вплотную; его ноги коснулись ног мужчины; он положил руку на плечо собеседника. Казалось, рядом во мраке стоят близкие друзья или даже братья; свет погас даже в домах, и такси, которые днем тщетно ждали пассажиров, разъезжались — они погасили огни и исчезли за полицейскими бараками.

— Дядя, — сказал бродяга, — вам повезло. Сколько вы дадите?

— За выпивку?

— За знакомство с тем, кто добудет вам немного бренди — настоящего бренди из Веракруса.

— Для моего горла, — сказал человек в твидовом костюме, — нужно вино.

— Пульке или мескал? Он достанет все, что угодно.

— Это вино?

— Айвовое вино.

— Я отдам все, что есть, кроме мелочи, — торжественно поклялся мужчина, — за настоящее виноградное вино.

Где-то у подножия холма, у реки, застучал барабан и, равняясь на его дробь, шагали люди: полицейские шли спать.

— Сколько? — нетерпеливо повторил бродяга.

— Я отдам тебе все пятнадцать песо. А ты достанешь мне вина на сколько захочешь.

— Пошли.

Они начали спускаться с холма. На углу, от которого одна улица вела вверх, к аптеке и баракам, а другая вниз — к гостинице, гавани и конторе «Объединенные банановые плантации», человек в твидовом костюме остановился. Вверх протопали полицейские с небрежно болтавшимися винтовками.

— Подождем минутку.

Среди солдат шел метис с двумя клыками, торчащими изо рта. Мужчина в твидовом костюме застыл в тени. Один раз метис оглянулся, и глаза их встретились. Потом полицейские вышли к площади.

— Пошли! Быстро!

— Мы им ни к чему, — сказал бродяга. — У них игра покрупнее.

— Как ты думаешь, зачем с ними этот человек?

— Почем знать, может быть, заложник.

— Если бы заложник, они бы связали ему руки, верно?

— Почем я знаю? — Бродяга держался с ворчливой независимостью, которая встречается в тех странах, где бедняки имеют право просить милостыню. — Хотите вы спиртного или нет? — спросил он.

— Мне нужно вино.

— Я не знаю, что у него будет, придется брать что дадут. — Он повел его вниз к реке и сказал: — Не знаю даже, в городе ли он.

Жуки собирались стаями, покрывая тротуар; они лопались под ногами, как грибы-дождевики; с реки тянуло сыростью. Бюст генерала белел в крохотном городском саду. Раскаленные мостовые, пыль; на первом этаже единственной гостиницы жужжал электрический вентилятор. Широкие деревянные ступени, покрытые жуками, поднимались вверх, на второй этаж.

— Я сделал все, что мог, — сказал бродяга.

На порог второго этажа вышел человек в черных форменных брюках и белой, тесно облегающей куртке: он шел из спальни с полотенцем через плечо. У него была седая аристократическая бородка, а вместо подтяжек — ремень. Где-то в трубах булькала вода, а жуки все взрывались, ударяясь о голую лампочку. Бродяга заговорил серьезно, и пока он говорил, свет тускнел и мерцал вполнакала. Верхнюю площадку загромождали плетеные качалки; на большой грифельной доске мелом были написаны имена постояльцев — всего трое на двадцать комнат.

— Джентльмена нет, — сказал бродяга, повернувшись к своему спутнику. — Так сказал хозяин. Будем ждать?

— Для меня время не имеет значения.

Они вошли в большую пустую спальню с кафельным полом. Черная железная койка походила на вещь, которую случайно бросили при переезде. Они уселись рядом и стали ждать, а жуки прорывались сквозь дыры в москитных сетках.

— Это очень большой человек, — сказал бродяга. — Он двоюродный брат губернатора. Может достать все, что угодно. Но, конечно, вас ему должен представить тот, кому он доверяет.

— А тебе он доверяет?

— Я однажды работал на него, — ответил бродяга и добавил откровенно: — Он вынужден мне доверять.

— А губернатор об этом знает?

— Понятно, нет! Губернатор — человек жесткий.

В трубах время от времени шумела вода.

— А с чего ему мне доверять?

— Алкаша сразу видно. Вам придется еще не раз к нему обращаться. Товар у него хороший. Дайте-ка мне лучше ваши пятнадцать песо.

Он тщательно дважды пересчитал их и сказал:

— Я добуду вам бутылку лучшего бренди из Веракруса, увидите.

Свет погас, и они сидели в темноте. Койка скрипела, когда кто-нибудь из них шевелился.

— Мне не нужно бренди, — отозвался голос, — или, по крайней мере, совсем немного.

— Чего же вы хотите?

— Я же сказал: вина.

— Вино дорого.

— Не важно. Вина или ничего.

— Айвового вина?

— Нет-нет, французского.

— У него иногда бывает калифорнийское.

— Годится.

— Ему самому оно, конечно, не стоит ни гроша. Это товар с таможни.

Внизу снова заворчала динамо-машина, и зажегся тусклый свет. Открылась дверь, и хозяин поманил бродягу; начались долгие переговоры. Человек в твидовом костюме, сидя на кровати, прислонился к стене. Его подбородок был порезан в нескольких местах, там, где он проводил бритвой слишком усердно, лицо худое и болезненное — создавалось впечатление, что когда-то оно было округлым и полным, но потом щеки запали. Он походил на дельца, для которого настали тугие времена.

Бродяга вернулся и сказал:

— Джентльмен занят, но скоро придет. Хозяин послал за ним мальчика.

— А где он?

— Его нельзя отрывать. Он играет в бильярд с шефом полиции.

Он снова сел на кровать.

— А вы где остановились? Вы ведь нездешний, верно?

— Я здесь проездом.

— Этот джентльмен очень влиятельный. Нам следует предложить ему выпить. В конце концов, вы же не захотите все взять с собой? Какая разница, где пить.

— Я хотел бы немного взять домой.

— Какая разница? Дом — там, где есть стул и стакан.

— Все равно.

Снова погас свет, и на горизонте вспыхнула молния, словно свет проглянул через занавесь; звук грома долетел издали сквозь москитный полог, точно звук с другого конца города, где происходит воскресный бой быков.

— Чем вы занимаетесь? — дружелюбно спросил бродяга.

— Подзарабатываю как придется.

Они сидели молча, прислушиваясь к звукам шагов по деревянной лестнице. Дверь отворилась, но им ничего не было видно. Вошедший грубо выругался и спросил:

— Кто тут?

Потом чиркнула спичка, осветила массивную сизую челюсть и погасла.

— А, это ты! — устало сказал вошедший.