Курт Воннегут - Рецидивист (Тюремная пташка) Страница 24

Так-то. В общем, никаких сомнений не осталось, что миссис Грэхем действительно жива-здорова и теперь можно ей опять исчезнуть из виду, если она так хочет.

— Я мистера Лина видел, — говорит Кливленд Лоуз, — много раз видел. — Это он про Арпада Лина говорит, президента и председателя совета директоров корпорации РАМДЖЕК, очень активного и общительного человека. Он для меня самым главным начальником сделается, а также и для Кливленда, когда мы начнем работать в корпорации РАМДЖЕК. Могу заверить вас, что Арпад Лин — самый толковый, знающий, талантливый и обаятельный начальник из всех, под чьим руководством я имел честь служить. Он просто гений по своей части — никто лучше его не умеет вовремя приобрести какую-нибудь компанию и не дать ей развалиться.

Много раз я от него слышал: «Кто со мной сработаться не может, ни с кем не сработается».

Правильно говорит, правильно.

Лоуз рассказал мне, что всего два месяца назад возил Арпада Лина, когда тот находился в Атланте. Тут, в Атланте, обанкротилось много магазинчиков, где продают журналы и кассеты, а также роскошных отелей, и Лин примчался, чтобы всех их скупить для корпорации РАМДЖЕК. Только его обскакала одна южнокорейская секта.

Лоуз спрашивает: а дети у вас есть? Есть, говорю, сын, он в «Нью-Йорк таймс» работает. Лоуз рассмеялся и заметил, что, получается, у него и у моего сына один и тот же босс — Арпад Лин. Я сегодня утром выпуск новостей не смотрел, вот и пришлось Лину объяснять мне, что корпорация РАМДЖЕК только что приобрела контрольный пакет акций «Нью-Йорк таймс» со всеми ее приложениями и подчиненными фирмами, включая фабрику, производящую консервы для кошек, — вторую по мощности в целом мире.

— Он еще когда здесь был, мистер Лин то есть, сказал, что скоро ее купит. Ему в основном фабрика эта была нужна кошачья, а не «Нью-Йорк таймс».

Влезли наконец в машину оба адвоката. Все никак не успокоятся. Смешно им, что конвоир так на президента Соединенных Штатов похож. Один говорит: «Так меня и тянуло к нему обратиться, не могли бы вы, мистер президент, прямо сейчас ему амнистию объявить? Ведь он достаточно всего натерпелся. И мы бы еще в гольф сегодня успели сыграть».

Один нацепил бороду фальшивую, а другой хохочет, ну прямо Карл Маркс, говорит. И все такое. До меня им дела не было. Кливленд Лоуз говорит: вот, сына навестить приезжал. Спрашивают, за что сына-то посадили, а я в ответ: «Махинации с чеками по почте». Всего и разговора.

Покатили, стало быть, в Атланту. Помню, штучка там была одна любопытная вроде чашки, к отделению для перчаток приклеена скотчем. А из чашки выскакивает, чуть в грудь меня не ударив, длинный — с фут, не меньше — шланг, из таких цветы в саду поливают. И на самом его конце белое колесо пластмассовое размером с тарелку. Только мы двинулись, колесо это давай меня гипнотизировать — то вверх, то вниз, когда выбоина попадется, а когда сворачиваем, то вправо сместится, то влево.

Зачем это, спрашиваю. Оказывается, игрушечный руль. У Лоуза сынишка семи лет, он его иногда с собой берет. И мальчишка это пластиковое колесо вертит, вроде как управляет лимузином. Когда мой сын маленький был, таких игрушек еще не придумали. Хотя вообще-то ему бы и не понравилось. Уже и в семь лет Уолтер терпеть не мог со мной или с матерью куда-нибудь ходить.

Хитрая, говорю, игрушка.

А Лоуз отвечает — еще какая интересная, особенно если водитель, который за настоящим рулем сидит, выпил и гонит машину, не оглядываясь, бортами встречные грузовики чуть не задевает, машины, на обочине припаркованные, и так далее. Вот бы, говорит, президенту Соединенных Штатов такое колесо при вступлении в должность вручать, чтобы не забывал: ему только кажется, что он нашей колымагой управляет.

Высадили меня у аэропорта.

Оказывается, ни на один рейс в Нью-Йорк мест нет. Только в пять вечера удалось мне из Атланты вылететь. Ну и ладно, мне-то не все равно? Обошелся без ленча, аппетита не было. В кабинке туалета нашел книжку, мягкий переплет, почитал немножко. Там про одного типа, который никому спуску не давал и поэтому сделался главой большого международного концерна. Женщины по нему с ума сходили. Он об них ноги вытирал, а им нравится — еще, мол, еще. Сын у него наркотиками колется, а дочь нимфоманка.

Только разобрался, что к чему в книжке этой, какойто француз ко мне пристал — лопочет по-французски и пальцем тычет, где у меня левый нагрудный карман. Я было подумал: опять прожег, хотя курить-то ведь бросил. А потом сообразил, что там, над карманом все еще пришита узкая красная ленточка, означающая, что я кавалер французского ордена Почетного легиона. Из глупой своей страсти к патетике я эту ленточку не спарывал, пока процесс шел, и в тюрьму меня с нею привезли.

Отвечаю ему по-французски, что костюм вместе с ленточкой мне достался в лавке подержанных вещей, а что эта ленточка символизирует, понятия не имею.

Тут он ледяным тоном говорит мне: «Permettez-moi, monsieur»,[29] — и резким таким движением эту ленточку с кармана содрал, словно муху прихлопнул.

— Merci[30] — говорю и снова берусь за свою книжку.

Когда наконец отыскали для меня местечко на очередной рейс, по радио несколько раз на весь аэропорт объявили: «Мистер Уолтер Ф.Старбек, пройдите на регистрацию». Одно время кто же эту фамилию не слыхал, а теперь что-то незаметно, чтобы хоть один сообразил, кого это выкликивают, да брезгливо поморщился, догадавшись.

Через два с половиной часа я шагал по острову Манхеттен, надев свою шинель, потому что к ночи стало холодать. Солнце уже зашло. Я остановился перед витриной магазина, где продавались одни только игрушечные поезда, и полюбовался, как красиво там все оборудовано.

Не то чтобы мне негде было переночевать. Я уж почти пришел, куда следовало. Я им загодя написал. Заказал себе номер без ванной и телевизора, за неделю вперед оплатил, — отель «Арапахо», когда-то был в моде, а теперь приют для тех, кому совсем уже деться некуда, и заодно бордель, это в двух шагах от Таймс-сквер.

9

Один раз я в «Арапахо» уже жил — осенью тысяча девятьсот тридцать первого. Еще только предстояло укротить огонь. Альберт Эйнштейн предсказал скорое изобретение колеса, однако не мог описать его форму и назначение так, чтобы поняли обычные женщины и мужчины. Президентом был Герберт Гувер, горный инженер. Продажа алкогольных напитков запрещалась законом, а я учился на первом курсе в Гарварде.

Действовал я согласно указаниям моего наставника Александра Гамильтона Маккоуна. Он мне написал, что я должен гульнуть в точности, как он сам гульнул, будучи первокурсником, — позвать какую-нибудь хорошенькую девочку на футбольный матч между командами Гарварда и Колумбийского университета в Нью-Йорке, а потом на всю сумму, покрывавшую мои месячные расходы, закатить ей обед с омаром, устрицами, икрой и всем прочим в знаменитом ресторане отеля «Арапахо». «После обеда отведи девушку куданибудь потанцевать. Надень смокинг, — писал он. — Чаевые раздавай с щедростью напившегося матроса». Знаменитый бейсболист Джим Брейди, писал он, как-то раз съел четыре дюжины устриц, четырех омаров, четырех цыплят, четырех зажаренных голубей и четыре отбивные на косточке, четыре эскалопа и четыре бараньи котлеты — пари хотел выиграть. Все это на глазах у Лилиан Рассел.[31]

Похоже, мистер Маккоун порядочно выпил, прежде чем взяться за это письмо. «Все над книжками корпеть, — писал он, — этак можно отупеть».

А девушка, получившая от меня приглашение, была сестройдвойняшкой моего соседа по комнате, она станет одной из четырех женщин, которых я по-настоящему любил. Первой была мама. А последней — моя жена.

Сара Уайет, так эту девушку звали. Ей недавно исполнилось всемнадцать, как и мне. Училась она в колледже для девушек из богатых семей в Уэллесли, штат Массачусетс, — колледж Пайн Мэнор, курс обучения там занимал два года, а порядки были самые либеральные. Жила же их семья в Правде Кроссинг, это на пути из Бостона к Глостеру, на север то есть. Приезжая в Нью-Йорк, Сара останавливалась у своей бабушки с материнской стороны, вдовы маклера, обитавшей в явно не подходящем для людей такого круга квартале тесно перепутавшихся улочек-тупиков, крохотных сквериков и гостиниц в елизаветинском стиле, где можно было снять апартамент, — Тюдор-сити называется этот район, выходящий на Истривер до Сорок второй, которую он перекрыл, словно мостом. Надо же, теперь в Тюдор-сити живет мой сын, а также мистер и миссис Леланд Клюз.

Мир тесен.

Все в этом Тюдор-сити было недавней постройки, но в тысяча девятьсот тридцать первом году уже обветшало, и довольно унылый вид открылся мне из окошка такси, когда я приехал за Сарой, чтобы везти ее в отель «Арапахо». На мне был смокинг, который подогнал по фигуре лучший портной Кливленда. В кармане лежал серебряный портсигар и зажигалка, тоже из серебра, — и то, и другое подарок мистера Маккоуна. В бумажнике было сорок долларов. За сорок долларов наличными в тысяча девятьсот тридцать первом можно было купить весь штат Арканзас.