Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна Страница 25

— Ты уезжаешь и бросаешь нас?

— Через год-другой вернусь с хорошими деньгами.

— Все так говорят, и никто не возвращается.

— Значит, тебе нравится жить в этой нищете?.. Мы не знаем, что будет с нами завтра… Ты хочешь прожить всю жизнь в долгах?!

— Одна, совсем одна, а мальчик растет…

— Только не в нашей стране… У нас все наоборот… Большой растет, а малый умирает… Деньги приносят деньги, а нищета плодит нищету…

Он говорил со спокойствием человека, который уже принял решение. Как она раскаивалась, что в тот момент согласилась с ним! Если бы она боролась до конца, если бы, разозлившись, ушла из дому, он бы послушался и никуда не поехал. Он любил ее и не смог бы вынести разрыва, но она сдалась и отпустила его… Это судьба… Масуд уехал и не вернулся. Хотя его и считали пропавшим без вести, она была уверена, что он погиб на войне и был похоронен в чужой земле. Похожее произошло во многих семьях ее александрийских знакомых. Масуд бы никогда не бросил ее и не оставил ребенка… Этого не могло произойти… Она уверена, что его нет на свете. Бог забрал его, и она осталась одна — уже в который раз. Прошло время любви — прекрасное время! Иссякли настоящие, горячие чувства, испарился стыд. Она билась и голодала, чтобы вырастить сына, а мужчины — с разными лицами, разной комплекции, по-разному одетые — все они смотрели на нее только одним взглядом — раздевающим, они были готовы на все, только бы она согласилась… Она отвечала суровым отказом, но ей было трудно, и она боялась, что однажды устанет и сдастся. Работа в магазине «Hannaux» была изнурительной, а зарплата — мизерной, траты на ребенка все увеличивались — это был неподъемный, как гора, груз. Все ее родственники, включая брата Хамиду, были либо бедняками, живущими духом единым, как и она, либо скупердяями, которые помогали ей лишь словами и, извиняясь под разными лживыми предлогами отказывались одолжить денег. Она переживала трудные годы, почти стала безбожницей и много раз, от отчаяния и нужды проявляя слабость была готова отдаться кому угодно. Поэтому, когда хаджи Аззам предложил ей вступить в законный брак, она все рассчитала: она отдаст хаджи свое тело за содержание ребенка. Выкуп, который заплатит ей Аззам, она не тронет. Она открыла банковский счет на имя Тамера, который через десять лет должен был увеличиться втрое. Время эмоций прошло, теперь нужен расчет, невозможно было получить что-либо просто так — только взамен и по взаимному согласию сторон. Бросив сына в Александрии, она каждый день спала с этим стариком два часа и получала плату. Ночью она сходила с ума по Тамеру, часто ей казалось, что он лежит в постели рядом, и она плакала жгучими слезами. А однажды, в тот день, когда она проходила мимо начальной школы и увидела детей в школьной форме, она вспомнила сына и расплакалась. Целыми днями ее сушила тоска. Она представляла, как поднимает его маленькое теплое тельце из кроватки, умывает в ванной, одевает в школьную форму, готовит завтрак и заставляет выпить стакан молока до самого дна, затем спускается вместе с ним, и они садятся в трамвай, идущий до школы. Где он сейчас?.. Как ей было его жалко… Он один, далеко, а она в этом большом, холодном, ненавистном ей городе, где никого не знает. Она одна живет в огромной квартире, но здесь ей ничего не принадлежит. Она прячется от людей, как воровка или блудница. Единственная ее задача — спать со стариком, от слабости и немощи которого она каждый день задыхается, ложась рядом с рыхлым, отвратительным телом. Он не хочет, чтобы она ездила к Тамеру, и, когда она заговаривает о своем маленьком, он хмурится, как будто ревнует. А она каждую минуту тоскует по сыну, страстно хочет видеть его, крепко обнять, вдохнуть его запах, погладить по мягким черным волосикам. Если бы она могла привезти его и оставить жить в Каире… На это хаджи Аззам никогда не пойдет. С самого начала он поставил ей условие, чтобы она оставила мальчика. Он ясно сказал ей: «Я беру тебя в жены одну, без детей… Договорились?..» Она вспоминает, какое жестокое и холодное лицо у него было в тот момент. Она всей душой возненавидела его, но свыклась и убедила саму себя: все, что она делает, она делает ради Тамера, ради его будущего. Какой прок жить, держась за мамину юбку, если они вдвоем будут побираться где придется?.. Она должна благодарить Аззама и молиться на него, а не проклинать; по крайней мере, он взял ее в законные жены и понес все затраты. На этой недалекой практической мысли и держалась ее связь с хаджи. Он имеет право на ее тело, согласно шариату, он также может бросить ее, когда пожелает и как пожелает. Она всегда должна была быть готовой к его приходу, каждый день, приодевшись и надушившись, она ждала его. Он был вправе не чувствовать ее холодности к нему, она должна не замечать его бессилия в постели. И она прибегала к хитрости, которой научилась интуитивно, чтобы не ставить его в неловкое положение: она стонала и царапала ногтями его спину, притворяясь, что достигла оргазма. Она обнимала его слабое тело и клала голову ему на грудь, как будто опьяненная удовольствием. И в этот раз Суад открыла глаза и принялась целовать его в подбородок и шею и гладить пальцами его грудь, затем прошептала нежно:

— Кстати… Успех на выборах — большая радость для тебя?

— Ты моя радость… Подарок судьбы…

— Храни тебя Бог для меня, дорогой… Давай… я спрошу тебя, а ты ответишь мне честно…

Хаджи откинулся на спинку кровати и пристально посмотрел на нее, держа за обнаженное плечо…

— Ты меня любишь? — спросила она.

— Очень, Суад, Аллах — свидетель…

— Значит, ты сделаешь для меня все, о чем я попрошу?

— Конечно.

— Ладно… Подумай…

Он взглянул на нее с сомнением, и она решила не спорить с ним сегодня, поэтому сказала:

— Я скажу тебе что-то важное… на следующей неделе, если будет воля Аллаха…

— Нет, скажи сегодня.

— Нет, любимый… Я должна сначала убедиться…

— Это секрет? — рассмеялся Хаджи.

Она поцеловала его и произнесла игриво:

— Да, секрет…

Как правило, гомосексуалисты преуспевают в профессиях, где требуется общение с людьми, — таких, как специалист по связям с общественностью, актер, риелтор, адвокат. Считается, что причиной их успеха в этих сферах является раскованность, тогда как остальным достичь таких же успехов мешает стеснительность. Нетрадиционный образ жизни и богатый опыт общения с людьми, в том числе и исключительный, позволяют им лучше понимать человеческую природу и оказывать влияние на других. Гомосексуалисты великолепно проявляют себя и в профессиях, требующих вкуса и фантазии, например, в дизайне и моделировании одежды. Известно, что самые знаменитые модельеры в мире — геи, возможно, потому, что их двойственная сексуальная природа позволяет им создавать женскую одежду, притягивающую мужчин и нравящуюся женщинам. Те, кто знает Хатема Рашида, могут думать о нем разное, но все они признают его тонкий вкус и врожденный талант сочетать цвета и подбирать одежду. Даже в спальне со своим любовником Хатем считал унизительным для себя тот базарный бабский стиль, которому следовали многие геи. Он не пудрил лицо и не надевал дамских ночных рубашек, не напяливал фальшивую грудь. Он старался подчеркнуть свою женственность несколькими точными штрихами: надевал на голое тело прозрачную галабею нежного цвета с вышивкой, гладко брился, слегка подводил брови и оттенял сурьмой глаза, затем зачесывал волосы назад либо оставлял спадающие на лоб пряди… Так украшая себя, он стремился создать образ прекрасного юноши прошлых веков. С таким же изысканным вкусом Хатем покупал новую одежду своему товарищу Абду: узкие брюки, подчеркивающие силу мускулов, светлые рубашки и футболки, оттеняющие смуглое лицо, с открытым воротом, чтобы были видны мышцы шеи и густые волосы на груди… Хатем был щедр с Абду: давал ему много денег, которые тот отсылал семье, составил ему протекцию у командующего частью, и с ним стали обращаться мягче, часто предоставляя несколько увольнений подряд — отпуск они проводили с Хатемом словно молодожены в медовый месяц: просыпались после завтрака, нежились в лени и безделье, ели в шикарном ресторане, ходили в кино или за покупками, поздно ночью отправлялись в постель, а после того, как их плоть пресыщалась, они лежали, обнявшись, в приглушенном свете лампы, иногда разговаривали до самого утра — эти моменты нежности Хатем не забудет никогда… Насытившись ласками, он мог, как пугливое дитя, прижаться к сильному телу Абду. Он тыкался, как котенок, носом в его грубую темную кожу и рассказывал ему обо всем: о детстве, об отце, о матери-француженке, о своем первом любовнике Идрисе. И удивительно, Абду, несмотря на свою молодость и неопытность понимал чувства Хатема — он стал принимать их отношения. Прошло первое отвращение, и его место заняла греховная страсть, а вместе с ней — деньги, покровительство, обновки, дорогая еда и такие светские места, куда Абду и не мечтал попасть когда-либо. Однажды ночью, возвращаясь в компании Хатема, Абду захотел пройти при всем параде мимо солдат службы безопасности и издалека поздороваться с ними, чтобы доказать самому себе, что на какое-то время он стал отличаться от этих горе-бедняков, бессмысленно и бесцельно часами простаивающих на солнце или холоде… Какое-то время они жили в полном благополучии, а потом наступил день рождения Абду. Он сказал Хатему, что этот день ничего не значит для него, потому что в Верхнем Египте не отмечают ничего, кроме свадьбы и обрезания, но Хатем настоял на праздновании. Он усадил Абду в машину и сказал с улыбкой: