Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна Страница 26

— Сегодня вечером я сделаю тебе сюрприз.

— Какой?

— Терпение… Сейчас ты все увидишь, — проговорил Хатем, и на его лице появился детский задор. Он повел машину в неизвестном направлении, пересек улицу Салаха Салема и въехал в Наср, проехал еще одну улицу и остановился в боковом переулке. Магазины уже закрылись, и на улице был полумрак. В темноте поблескивала только поверхность новенького металлического киоска. Они вышли из машины и встали возле него. Абду услышал звук металла и увидел, как Хатем достал связку маленьких ключей и протянул ее ему с нежными словами:

— Вот… Joyeux anniversaire… С днем рождения!.. Это мой тебе подарок… Дай Бог, чтоб тебе понравилось.

— Ничего не понимаю.

Хатем громко рассмеялся:

— Ох, деревня!.. Шевели мозгами!.. Это твой киоск. Благодаря моим связям, я взял его в муниципалитете для тебя… Как только демобилизуешься, я закуплю товар, и ты будешь здесь торговать…

Он подошел совсем близко и прошептал:

— Ты, любимый, будешь работать, сам будешь зарабатывать деньги, сам их тратить и останешься со мной.

Абду громко вскрикнул, рассмеялся и обнял Хатема, бормоча слова благодарности… Это была прекрасная ночь. Они поужинали в рыбном ресторане в Мухандисине. Абду один съел почти килограмм креветок с рисом, за едой они выпили две бутылки швейцарского вина. Ужин обошелся в семьсот фунтов, которые Хатем заплатил картой Visa. А когда в ту ночь они легли в кровать, Хатем чуть не расплакался от боли, которую причиняло наслаждение. Ему казалось, он парит в облаках, и хотелось, чтобы в ту секунду время остановилось. После любовных утех они, как обычно, прижались друг к другу в кровати, и тень от танцующего бледного пламени высокой свечи падала на пестрые обои на противоположной стене. Хатем долго рассказывал Абду о своих чувствах, тот хранил молчание и глядел куда-то прямо перед собой. Его лицо неожиданно стало серьезным. Хатем обеспокоено спросил:

— Что случилось, Абду?

— …

— Что случилось?

— Я боюсь, Хатем-бей, — Абду говорил медленно, голос его шел откуда-то из глубины.

— Боишься чего?

— Бога нашего Всевышнего…

— Что ты говоришь?!

— Бога нашего Всевышнего… Я боюсь, он накажет нас за то, что мы творим…

Хатем замолчал и задумался в темноте… Это казалось ему странным. Он никак не ожидал, что его любовник заговорит с ним о вере.

— Что я слышу, Абду?

— Всю свою жизнь я жил с Богом в душе… В деревне у нас говорили «шейх Абд Раббу»… Я всегда молился в мечети, соблюдал пост в месяц Рамадан и другие предписания Пророка, пока не познакомился с тобой. Я изменился.

— Хочешь молиться, Абду?! Молись…

— Как я могу молиться, если каждый вечер пью спиртное и сплю с тобой… Я чувствую, что Бог разгневался на меня, он меня накажет…

— Накажет нас за то, что мы любим друг друга?

— Бог не разрешил нам такую любовь… Это очень большой грех… У нас в деревенской мечети был имам шейх Дарауи, милость Аллаха ему, он был правильным человеком и говорил нам в пятничной проповеди: «Бойтесь извращений, это великий грех, Аллах изойдет гневом на вас…»

Хатем не выдержал, встал с кровати, включил свет и зажег сигару. С тонкими чертами лица, обнаженный, в прозрачной рубашке, он был похож на рассерженную красивую женщину. Он выдохнул дым и вдруг раскричался:

— Абду, я правда не могу тебя понять… Кто-нибудь сделал для тебя больше, чем я?! Я люблю тебя, думаю о тебе, постоянно хочу сделать то, что осчастливило бы тебя, и услышать спасибо… А ты так меня огорчаешь!..

Абду продолжал лежать молча, уставившись в потолок и заложив руки за голову. Хатем докурил, налил себе в стакан виски и залпом выпил. Он вернулся, сел рядом с Абду и спокойно произнес:

— Послушай, дорогой… Бог велик и всемилостив, что бы ни говорили невежественные шейхи из вашей деревни… Многие люди молятся и постятся, но воруют, обижают других, и вот их-то Бог накажет… Я уверен, что Бог нас простит, потому что мы никому не причиняем зла… Мы только любим друг друга… Абду, не надо омрачать свою жизнь… Сегодня день твоего рождения, и мы должны радоваться…

Это случилось в воскресенье вечером… Вот уже две недели Бусейна работала на новом месте. За это время Заки аль-Десуки подготовил почву: сначала он дал ей несколько поручений — переписать телефоны в новую книжку, оплатить счета за электричество, привести в порядок его старые бумаги, затем стал заговаривать с ней о самом себе и о том, как он одинок, иногда сокрушаясь, что не женат. Он жаловался ей на свою сестру Даулят, говорил, его расстраивает ее плохое к нему отношение. Он стал расспрашивать ее о семье, о младших сестрах и брате, время от времени принимался флиртовать, касался ее симпатичного платья, прически, подчеркивающей красоту лица, рассматривал ее фигуру. Он походил на заядлого игрока в бильярд, уверенно и расчетливо наносящего удары. Она принимала его знаки внимания с понимающей улыбкой (несоразмерность ее большой зарплаты и пустяковой работы ясно говорила о том, чего от нее ждут). Намеки продолжались, пока однажды он не сказал ей, когда она уже собиралась уходить:

— Мне хорошо с тобой, Бусейна… Хотелось бы остаться с тобой навсегда…

— Я в вашем распоряжении, — сказала она мягко, как бы стремясь дать ему свободу действий. Он схватил ее за руку и спросил:

— Если я попрошу, ты все для меня сделаешь?!

— Все, что в моих силах, конечно, сделаю.

Он поднес ее руки к губам и расцеловал их, чтобы показать свои намерения, затем прошептал:

— Приходи завтра после полудня… Мы отдохнем вместе…

На следующий день целый час, который Бусейна провела в ванной, делая эпиляцию, оттирая пемзой пятки, смягчая руки и тело кремом, она думала о том, что произойдет Ей казалось, что физическая связь с таким стариком, как Заки аль-Десуки, будет удивительной и необычной. Она вспоминала, что иногда, приближаясь к нему, помимо резкого запаха сигар, исходящего от его одежды, улавливала другой — терпкий и выдержанный запах. Он напоминал ей тот, который бил ей в нос в детстве, когда она пряталась в старом деревянном платяном шкафу своей матери. Она ловила себя и на том, что сочувствует ему — мужчине тактичному и нежному. Он действительно несчастен — в таком возрасте живет в абсолютном одиночестве, без жены, без детей. Вечером она пошла к нему в офис и обнаружила, что он, отпустив Абсхарона пораньше, уже сидел и ждал ее. Перед ним стояла бутылка виски, стакан и ведерко со льдом. Глаза его слегка покраснели, а по комнате разносился запах алкоголя. Он привстал, встречая ее, потом сел и, запрокинув в рот оставшееся в стакане, печально сказал:

— Знаешь, что случилось?!

— Что?

— Даулят подала иск об опекунстве…

— И что из этого?

— Это значит, она просит суд запретить мне распоряжаться моим имуществом.

— О, Аллах милостивый, зачем?

— Чтобы заполучить наследство еще при моей жизни, — с горечью сказал Заки, наливая новый стакан… Бусейна сочувствовала ему…

— Родные часто ссорятся, но никогда в жизни не бросают друг друга.

— Это тебе так кажется… У нее перед глазами — только деньги.

— Может, вам поговорить с ней?

Заки покачал головой, показывая, что все это бесполезно, и спросил, чтобы сменить тему:

— Выпьешь со мной?

— Нет, спасибо…

— Ты никогда в жизни не пила?!

— Никогда…

— Попробуй стаканчик… Сперва будет горько, но потом тебе понравится.

— Спасибо…

— Жаль… Выпивка — хорошая вещь, иностранцы понимают ее ценность больше, чем мы…

— Я заметила, что вы, господин, живете, как иностранец.

Он улыбнулся и посмотрел ей в лицо страстно и нежно, как на рано созревшую, маленькую девочку:

— Прошу тебя, не говори мне «господин». Я и вправду старик, но не надо мне постоянно напоминать об этом… Я учился во французской школе, и большинство моих друзей были иностранцами. Я учился во Франции, долго жил там… Я знаю Париж не хуже Каира.

— Говорят, что Париж красивый.

— Красивый?! Париж — это целый мир!

— Почему же вы там не живете?

— Это длинная история.

— Расскажите… У нас полно времени.

Она рассмеялась, чтобы ему стало легче, и он тоже впервые засмеялся. Она подошла к нему и по-дружески спросила:

— Действительно, почему вы не живете во Франции?!

— По многим причинам, мне нужно было работать, и я тогда не знал…

— Чего?

— Я ничего не понимал… Я был молод, как ты… Мне казалось, что все в моих руках… Я планировал свою жизнь и был уверен во всем… Когда состарился, понял, что человек почти ничем не управляет… Жизнь — это приговор судьбы.

Он почувствовал, как в его душу просачивается грусть, вздохнул и спросил с улыбкой:

— А сама бы ты уехала?!

— Конечно.

— А куда бы уехала?