Александр Ольшанский - Евангелие от Ивана Страница 25

— Нет, не могу. Я себя скомпрометировал при М. Дойчеве на ниве борьбы с алкоголизмом. Над Хозяином, чего доброго, из-за меня смеяться станут.

— Ну что ж, — недовольно вздохнул начальник. — Увы, нет партийной дисциплины, но будет семейная — вот тогда вы у нас не покочевряжитесь. Не-ет, — от предвкушения светлого будущего он даже аппетитно потер руки, зашуршав пересохшими ладонями. — Однако вы все равно остаетесь в резерве кадров на эту должность. А пока посмотрим, нет ли в Госкомраскраде подходящего для вас помещеньица…

Пальцы начальника шустро забегали по клавиатуре компьютера.

— Все помещения союзных ведомств разобрали! Даже на детсады лапу наложили. А ведь сколько раз предупреждали — детские учреждения не трогать! — возмущался начальник, продолжая поиск. — Вот! Военно-морской атташат Киргиз-Кайсацкия орды на Третьем Ордынском. Полторы тысячи квадратных метров полезной площади. В штате триста погонщиков верблюдов и девять караван-адмиралов. Погонщиков — на митинги да и то на полставки, а из пустынных адмиралов получатся отличные швейцары. Даже форму шить не придется. И работа будет у них клевая — сутки спать на службе, а двое суток — дома. Подходит?

Аэроплан Леонидович кивнул в знак согласия. Конечно, было обидно, что его министерство, которое должно стать имиджем этой страны, запихивают в караван-сарай Киргиз-Кайсацкия орды, но пока возникать не стоит. И затрещал принтер, изготавливая ордер на здание. Начальник подписал ордер, тиснул печать и вручил новому владельцу.

— А как у вас с кадрами?

— Если вы имеете в виду опытные кадры, то почти никого не осталось. Вы же знаете, что всех политических у нас сажали по уголовным статьям — всех разобрали. Очень большим спросом пользуются гомосеки — и активные, и пассивные. Вчера явился один посол, назначенный знаете куда? И говорит: «Что у вас за кадры? У вас нет ни одного сидевшего в лагере дипломата! С кем я, по вашей милости, буду представлять там эту страну?» А друг самого Бобдзедуна! Недоработка большевистская — после Сталина дипломатов очень мало сажали. Так что не обессудьте, у нас из бывших зэков почти никого нет. Из сидевших насильники да педофилы остались, но они, хотя и выдают себя за жертв политических репрессий, почему-то не котируются. Сами ищите. Мы сегодня только вот этим ящиком с карточками и располагаем. Прошу.

В руках у Аэроплана Леонидовича оказался ящик с личными карточками, изготовленными из плотной серо-желтой бумаги. И надо же было такому случиться — с первой же карточки на него взглянул Толик, бывший начальник по славному НИ-НИ.

— «Чумейко-Чумайс Анатолий Чукогекович», — с удивлением прочел он, а еще с не меньшим обнаружил, что во всех графах — по поводу дня и места рождения, и национальности, и семейного положения, и славного трудового пути везде и всюду стоял фиолетовый штамп «Совершенно секретно. Серия «К».

«Серия «К» показалась ему до боли знакомой. Как из густого тумана в памяти всплыла картина: он заведует складом стройматериалов в Германии, уже после Победы, и вдруг капитан из смерша случайно обнаруживает у него на столе бумагу, в которой зам по тылу одного из полков просит отпустить пять кубов горбыля для устройства солдатского туалета на двадцать очков. А на бумаге гриф «Совершенно секретно. Серия К» да еще с предупреждением в виде красного штампа: «По прочтении уничтожить!». Едва под трибунал не подвел смершевец по причине возможного раскрытия точного количества военнослужащих, пользующихся этим туалетом. Ведь в Уставе внутренней службы записано, что одно очко положено определенному числу военнослужащих. Враги лучше нас уставы наши знают, а считают — и подавно. Отсидел он тогда две недели гауптвахте. Если память не изменила, бдительного смершевца демобилизовали, и его тоже из армии поперли, так как со склада в Померании дома большим командирам строились не только под Москвой, но и на Урале. Один маршал даже ванну из золота, в которой, по слухам, купался боров Геринг, по предписанию с серией «К» умыкнул. Не помнил уже герой героев все в точности, особенно фамилии командиров, поскольку после омоложения и перезагрузки процессора в модуле на Грабьлевском шоссе его собственное удивительное прошлое казалось достаточно чужим.

А вот Анатолия Чукогековича, отнюдь не Михайловича, как некоторые считали, но своего родного начальника отдела, увешанного с ног до головы совсекретными табличками да еще такой знаменитой серии, заполучить в свое министерство, чтоб потешить самолюбие, не мешало бы. Каким-нибудь столоначальником, поскольку серьезного ему ничего нельзя поручить, хотя он, как рассказывали ему бывшие соотдельцы, напротив газеты «Московские новости» закончил курсы гайдпаркинга и получил шестой разряд демократа-модельщика. А что такое модельщик в данном случае так никто и не объяснил. Может, мастер по моделированию демократических ситуаций, а возможно, суперспец по дамско-модельной части.

— Вы могли бы порекомендовать мне этот кадр? — Аэроплан Леонидович подошел с карточкой к начальнику.

— Где вы это взяли?! — вдруг вскочил начальник и наградил героя героев взглядом капитана смерша.

— В картотеке.

— В какой картотеке?

— Да в этой же, — показал пальцем Аэроплан Леонидович на ящичек на столе для совещаний и только теперь увидел на тыльной стороне наклейку, напечатанную красными типографскими буквами «Агенты влияния».

Хозяин кабинета бросился к столу, закрывая своим телом злополучный ящик, чтобы посетитель не увидел наклейку, схватил карточки, прижал к себе, сунул в сейф и тут же закрыл ключом на несколько оборотов. Опустился в кресло, смахнул платком испарину со лба, а потом аккуратно, вначале пополам, потом вчетверо, а потом и ввосьмеро сложил на столе носовичок — точно так обходился со своим платком давний знакомый из смерша. Перед ним сидел если не он собственной персоной, то его родной сын, поскольку яблочко от яблони…

— Так как же насчет Чумейко-Чумайса Анатолия Чукогековича? — напомнил о своем присутствии герой героев, который никогда и никому не сдавал свой престиж.

— А почему вас заинтересовал именно он? — теперь он узнал и голос капитана из смерша.

— Работали вместе в одном НИ-НИ.

Капитан молча встал, прошелся по кабинету, выворачивая резко каблуки, словно на строевых занятиях, а потом подошел к герою героев вплотную и сказал:

— Это левая, нет, правая рука самого! Он ждет и ничего не предпринимает, пока Анатолий Чукогекович не вернется со стажировки. А знаете, где на стажировке? — капитан закатил глаза вверх, а затем и головой, и рукой описал круг и уткнул взгляд в пол. — Там! Проболтаетесь об этом — горько пожалеете.

Из чего проницательный рядовой генералиссимус пера сделал заключение, что Толик повышает свою квалификацию за океаном, в Нью Голд Орде, то есть Новой Золотой Орде.

Глава шестнадцатая

Расставшись с Варварьком, Иван Петрович поехал к трем вокзалам, надеясь там перекантоваться ночь, а наутро заявиться в родную сберкассу и получить аванс за книжку. Побродил по залам ожидания, нашел укромное место и только прикорнул — какая-то проститутка растолкала, попросила подвинуться, вжимала поэта в свое необъятное бедро. Глазищи голубые и бездонные, а глупые… Уложила голову на плечо, руку пристроила ему на живот, причем таким образом, что она с каждой секундой скользила все ниже и ниже.

— Ну что, будем тут мучиться? — спросила ночная не бабочка, а бабища. — У тебя полсотни найдется?

— Допустим, — уклончиво ответил Иван, хотя за душой у него ничего, кроме сберкнижки, не было.

— Знаю я тут одно местечко. За полсотни вдвоем пускают ночевать. Заодно и перепихнемся.

— Если в кредит, то всегда готов, — Ивана Петровича почему-то потянуло на подвиги: все-таки интересно вновь приобщиться ко всем соблазнам этого мира после посещения загробного.

— Я тебе не касса взаимопомощи и не скорая сексуальная помощь, понял? Козел! — бабища гордо мотнула копной соломенного цвета волос и удалилась.

Не прошло и пяти минут, как возникли два невозможно наглых мента. Иван Где-то в процессе прежних странствий по столице в поддатом состоянии давно заметил, что менты, особенно молоденькие, только-только от маминой юбки, самые наглые — от преодоления врожденной каждому человеку стеснительности. Это потом наглость становится привычной и единственной их натурой. Но этим представителям власти какая-либо стеснительность была неведома с момента их зачатия. Более того, с бабищей они работали явно в связке — были здесь полновластными сутенерами, крышевали проституткам. Они грубо его растолкали и, как поется в песне, «велели пачпорт показать».

— «А пачпорта нету», — ответил словами из той же песни поэт, рискуя нарваться на «гони монету».