Эдуард Лимонов - Убийство часового (дневник гражданина) Страница 26

«Закрылись фамилией Костенко… Нужно избавляться от таких людей, как вы…»

Глядя на комбата, я думаю: расстреляет или нет? Похоже, что расстреляет.

Привезли женщину-свидетельницу. Усталая блондинка лет под сорок. Заплаканная. Это она дежурила на стоянке.

«Говорите, как было, и ничего не бойтесь», — обращается к ней комбат.

«Старший из братьев грозился убить. А этот, светлый, все извинялся за него… — Парень с белыми волосами и редкой светлой порослью на небритом лице, до сих пор перепуганный, приободряется. — Требовал список: «Кто ставит у вас машины?»»

«Я был там?» — успевает перебить ее вопросом худой паренек в сапогах, брюках и гимнастерке. Он стоит в стороне, как бы отделяя себя от других. Женщина всматривается в него.

«Нет, этого не было».

«Вот видите, товарищ комбат, меня послали дверь отрихтовать на машине. Я их по дороге встретил».

«Отдайте ему ремень и ствол», — распоряжается комбат. Просияв, парень смешивается с нами. Женщина продолжает:

«Я не могу вам дать список владельцев машин, — сказала я, а он: «Закрой свой рот, шлюха. Будем забирать «румынские машины». Кто откроет рот, пристрелю», — и автоматом в меня… Светлый заступился. Ругались между собой на улице…»

Темнеет. Комбат глядит на небо.

«Посадить всех в подвал. Завтра разберусь с ними».

Зарешеченный вход в подвал виден в полусотне шагов. Там уже сидят несколько полицаев. Комбат уезжает, распорядившись положить нам матрасы в его кабинете. Фотографу и Шурыгину — на полу, мне, как редкому гостю, матрас кладут на стол. Но спать мы не собираемся. Нам удается уговорить ротного Сашу Косапчука взять нас с собой на ночную операцию — вылавливать террористов. После недолгой организации (наш фотограф вооружает себя одним из стволов, конфискованных у мародеров) загружаемся двенадцать человек в мини-автобус.

Террористы в ПМР есть. Недавно служба безопасности ПМР, во главе ее стоит большой бородатый полковник, назову его для его же удобства «Ивановым», обезвредила внушительную террористическую организацию численностью в двадцать с лишним человек. С поличным, со взрывчаткой, с детонаторами и стрелковым оружием. Террористы готовили покушения и взрывы правительственных учреждений, среди прочих Дома Советов. Полковник «Иванов» создал свою службу безопасности из ничего, и это все более и более эффективная служба. Увы, об этом герое республики чем меньше будет сказано, тем лучше.

В нашем списке — шесть адресов. Ночные операции такого рода рискованны. Из-за каждой двери, в которую мы стучим, запросто могут швырнуть гранату или врезать по нас автоматной очередью. Да и в ночном городе, несмотря на наличие пароля, уже бывало, что свои обстреливали своих. Разделяемся на две группы. Взбираемся по темным лестницам, находим нужные двери, стучим. Если не открывают — вышибаем дверь. Большинство подозреваемых успели скрыться (у одного в кухне на столе мы обнаружили еще теплый ужин). Мы арестовываем мужика средних лет, потому что у него обнаружены патроны, радио СВ и румынские документы. Все квартиры, которые мы обыскиваем, — многокомнатные, богатые. Ковры, хорошая мебель, нередки два холодильника и два телевизора. Все подозреваемые члены Народного фронта Молдовы. Судя по обилию книг и бумаг, это все буржуа и интеллигенты. Мне и Шурыгину ребята не делают никакой скидки, нас держат не за журналистов, но за равноправных солдат-гвардейцев. «Займись этой комнатой!», «Возьми под контроль лестницу!» Я повинуюсь. Скидок мне не нужно, и если взял оружие — значит, солдат.

Возвращаемся. Посадив арестованного в погреб (полицаи и мародеры, слышно, ругаются страшнейшим матом), идем по приглашению офицеров в их казарму. Это рядом, всего лишь через улицу перейти. Узкая длинная комната, бывшая до войны приемной какого-то учреждения. Маты и матрасы брошены вдоль стен. Нас с офицерами человек десять. Садимся, оружие каждый держит при себе. Открываем штыками консервы. Вылавливаем штыками на хлеб куски мяса и рыбы. Всем достается по стакану красного местного вина. И… бойцы начинают вспоминать минувшие войны. У кого они есть. Несколько ребят — Афганистан, я — Югославию. Против меня — разведчик Андрей. Красивый, стремительный парень с ежом белых волос. Повязка на лбу, черный комбинезон. Бывший старший лейтенант, артиллерист, сбежал из 14-й армии в гвардию ПМР. Воюет он с большим удовольствием и выдумкой. (Вопреки общепринятому гражданскому мнению, что война — это кошмар, большинство гвардейцев, встреченных мной, воюет с удовольствием.) Андрей изумлен, что я вот так запросто живу в Париже. Я же изумлен им, нашим русским Рэмбо, парнем из Ленинграда. Шурыгин рассказывает ребятам, как повысить убойность пули, залив в головку ртуть, — делится опытом. Наш ротный, Саша Косапчук, я вижу, заснул в углу, прижав к сердцу свой автомат. Идем и мы спать в штаб, в кабинет комбата. Я вскарабкиваюсь на стол, автомат со мною.

В десять утра мы уже в расположении 3-й роты, на перекрестке улиц Первомайской и Суворова. Солнце, свежий ветерок. Ротный предлагает нам колбасу и персики, но у них нет воды. Дает нам двух гвардейцев в провожатые, и мы, строго следуя приказаниям: «Перебегайте по одному!», «Прижмитесь к забору!» — продвигаемся к знаменитому зданию общежития на Первомайской, то есть на самую-самую передовую. От общежития остался разрушенный каркас, кое-где тлеющий еще и повсюду залитый водой. Чтобы попасть в самую выдвинутую к противнику часть здания, нам приходится по одному пробежать зигзагами по длинному, залитому водой коридору. Сквозь огромную брешь в конце его «румыны» запросто обстреливают его, но другого пути нет. Бегущий первым имеет больше шансов на жизнь, чем последний. Эффект неожиданности. Пробежав коридор (я благословляю свои, родом из Парижа, «легионерские» ботинки, ноги не промокли), мы по одному, согнувшись в три погибели, взлетаем по маршам угловой лестницы. Через бреши и окна наше восхождение должно быть отлично видно «румынам». Единственное утешение, нам сообщили об этом гвардейцы, с утра солнце бьет «румынам» в глаза, их снайперы начинают «работать» во второй половине дня. На лестничной площадке лежит в одеялах контуженый небритый парень, он ничего не слышит и только поворачивает голову во все стороны. Последний пробег вверх по лестнице, рывок, и мы все оказываемся прижавшимися по разные стороны большой бреши в стене: самый угол здания, самая-самая передовая. Отсюда нам отлично видно в каких-нибудь полутора сотнях метров здание кинотеатра «Дружба». Там уже вражеская территория. Пол под нами усыпан гильзами и осколками кирпича. «Вон там, — показывает командир поста в брешь, — лежали четверо их раненых и два трупа. Долго лежали… Как солнце утром на них — вонь…» Выбираемся из опасного угла. Перебегаем по лестницам в обратном направлении. Раздаются сухие выстрелы. По нам или случайные? Понять невозможно. В одном из коридоров дрожит розовое вдалеке марево. Очевидно, подспудно тлеет еще в комнатах затушенный пожар. Захожу наугад в ближайшую комнату: многие десятки музыкальных инструментов, покрытые толстым слоем известковой пыли и хлопьями гари. В блаженные времена застоя жильцы общежития собирались сюда играть на саксофонах, трубах и барабанах. Сейчас, разделившись на команды, они играют на куда более опасных инструментах.

Добираемся на еще одну самую опасную и передовую позицию: к зданию военкомата. Сопровождают нас те же два гвардейца из 3-й роты. Через сады и огороды (большинство хозяев не выехали, даже дети и животные на месте, живут в ста метрах от фронта! Вот он, парадокс городской войны) выходим во двор двухэтажного здания. Лестница ведет в окно второго этажа. Входим в окно. Гвардеец, сопровождающий нас, говорит, что работал здесь до войны. Окна всех комнат, выходящих на вражескую сторону, заложены мешками с песком. Командир поста представляется: «Юрки Владимирович Кириллов. (Не все хотят увидеть свое имя в газете по различным соображениям, посему я привожу здесь фамилии только тех людей, которые не возражают против этого.) Старший лейтенант запаса. Из Москвы. Движение «Трудовая Россия»». Он ведет нас на свою передовую. Вновь угловое помещение, огромная брешь в стене, крупнокалиберный пулемет на ноге, оптическое устройство — очевидно, бывший артиллерийский прицел. На столах пулеметные ленты, гранаты, гранатометы… Кириллов предлагает нам поглядеть на врагов: я заглядываю в прицел. Видны две спины и обращенное ко мне усатое лицо, на голове — кепи. Лицо шевелит губами. Враги Приднестровья — мои враги, я спрашиваю: «А нельзя ли врезать?» Нельзя, начались переговоры о перемирии. Жаль. В перемирие Кириллов, как и все без исключения гвардейцы, не верит, но вынужден подчиниться.

Разговариваем в штабе поста. На столах рация, множество оружия. Хлеб, высохший и свежий. Банки с солеными помидорами. Банки с тушенкой на полу. Кириллов, большой седеющий мужик, радушно угощает нас: «Налегайте на помидоры и тушенку, не стесняйтесь. Нас население снабжает. Все время что-нибудь приносят». Пренебрегая тушенкой, наши два гвардейца набрасываются на воду, у них в роте с водой плохо. Сигареты, я замечаю, у нашего гвардейца — «Флюэреас». Трофейные? Забываю спросить.